Горячее

Аллен до жути горячий – Канде это не нравится. И во время секса он любит отпускать пошлые комментарии. Говорить Юу, чтобы он, чёрт бы его побрал, двигался быстрее. И глубже. И сильнее. Кричать: «Ах, да, Канда!», стоя под ним на коленях и упираясь копчиком в самый лобок. Мелочь прогибается и стонет каждый раз, как в первый. И хрустит своей чёртовой левой рукой, опаляя кончики волос Юу искрами. После затяжных раздельных миссий, вваливаясь клубком похоти к Канде в комнату, Уолкер сразу же кидается на кровать. Как будто бы у него недотрах, подмечает Юу. Шпендель горячий, проклятый и совершенно нетронутый. С зажившими царапинами и синяками, которые Канда ставил ему когда-то там перед миссией. И узкий, будто в первый раз. Каждый, каждый, каждый грёбаный раз. И Канда, как год, полгода и даже пару месяцев назад, не намерен выпускать его из постели, пока они не вырубятся от изнеможения – и даже тогда. Этот чёртов мелкий почти-что-Ной, почему-то пахнет ментолом и немного корицей – Канда нос воротит, и забывает об этом, стоит тому с нажимом провести уродливой рукой по спине. Юу позволяет ему снимать с этой грёбаной руки перчатку, позволяет ею касаться себя. Он, чёрт возьми, самому себе позволяет целовать её – мелкий краснеет и отводит взгляд, будто бы стыдясь. И руку свою старается одёрнуть, а Канда шикает и не позволяет. Уолкер возится под ним, насаживаясь на пальцы с таким рвением, что Канда иногда не совсем не понимает, он ли трахает пальцами или же трахают тут его. Мелкий снизу ведёт себя так, будто бы он сверху – переворачивает Юу на спину и с таким энтузиазмом запрыгивает на чужой член, что Канда, тихо порыкивая и втайне царапая собственную внутреннюю сторону ладоней, думает о том, что Шпенделю впору в скачках участвовать. И мечник в очередной раз думает, что эта седая скотина, склонная к мазохизму, напрочь лишена мозгов; ему, Юу, приходится чуть приподниматься, прикрывая скулящему Уолкеру рот рукой, а второй придерживать того за поясницу. И, чёрт бы побрал Мелочь, приходится целовать его в висок, чтобы тот, думается Канде, успокоился. И он, вообще-то, успокаивается и расслабляется, и позволяет положить себя обратно на кровать, и колени даже разводит шире, чтобы Канде удобнее было, обхватывая его, чаще всего, ногами за поясницу. А самому Юу хочется отвесить ему оплеуху и спросить что-нибудь наподобие: «Херли выделывался, Мелкий?», но он только старается помедленнее двигаться, давая Аллену время привыкнуть. И ещё напряжённо отмечает то, что ему и самому-то не особо удобно двигаться в таком узком теле, но быстро забывает об этом, замечая, как Уолкер рукой чуть раздвигает свои ягодицы, будто бы помогая. И кончая, чёртова Мелочь с надрывом стонет имя Канды, медленно и тягуче, и долго, и как-то хрипло. Дёргает Юу за волосы, чтобы тот, наверное, тоже простонал что-то вразумительное. Но Канды на это не хватает – его энтузиазм заканчивается на перекатывании на правую сторону кровати. Конечно, ведь Стручкам, оказывается, по душе у стеночки спать. И Юу усмехается, целуя Аллена в лоб или в висок – куда попадёт. И чуть касается губами шрама. Он не брезгует, ему нравится. Шпендель наощупь влажный и горячий. И кожа у него солёная от пота. Он улыбается, натягивая на себя одеяло – как ему не жарко? – и тыкается Канде то в плечо, то в руку, то в живот, будто бы стараясь приклеиться нему. Вцепляется в Юу своими руками, наглыми и, чёрт бы их побрал, сильными, елозя по постели то вверх, то вниз. И у Канды перед носом постоянно маячит снежно-седая макушка. Он лениво рыкает, будто бы из принципа, что-нибудь, похожее на: «Хорош выдрыгиваться!», удовлетворённо отмечая, что Мелкий им чертовски пропах. Канда, конечно, не знает, чем сам пахнет, но на Уолкере этот запах узнает отлично, а тот «выдрыгиваться» всё-таки перестаёт, сворачиваясь жарко-влажным клубком под боком у мечника. Поутру Юу даже и не думает отпускать Аллена куда-то там. Пусть даже в душ, пусть даже в столовую. Он только фыркает, недовольно почёсывая засохшую сперму на животе – раздражает – и прижимает того к себе посильнее. Ну, чтобы неповадно было сбежать. Мелкий дёргается и бушует, и злится, вроде бы, и проклинает Канду, стараясь, думается последнему, дать подзатыльник. Но на деле, вообще-то, прижимается ближе и тыкается носом то в шею, то в волосы. Канда думает о том, что Мелочь уже совсем охренела, глядя на ещё одну порванную ленту для волос. И не находя взглядом серовато-белую кофту, думает, что его нагло обобрали, что надо бы стукнуть чёртового Стручка обо что-нибудь твёрдое или острое, или, если повезёт, твёрдо-острое. Да, несомненно, Шпенделя надо к чертям собачьим вышвырнуть из комнаты, а не жаться к нему, как к грелке. И вообще, он настолько горячий, что Канде приходится скидывать с лодыжек одеяло – это раздражает. А потом Юу чуть, кажется, тоскливо провожает его взглядом к двери – проклятая сволочь вырвалась и теперь старается убежать в душ – и думает о том, что тот всё равно не сбежит. Да и не отпустят его. Никогда. Потому что Юу, в принципе, вообще не настроен его когда-либо отпускать. Потому что он, Уолкер, до жути горячий. А у Канды, если говорить откровенно, хреновая циркуляция крови из-за рубцов и он постоянно мёрзнет.