мальчик-идеал

Блоссомовский мальчик-идеал осторожно касается губами лба симпатичной чирлидерши с натуральным блондом; он галантный, выхоленный, выверенный. По бледнеющим запястьям Джагхеда распускается кривая линия; у всех она разная — у них острая, изломанная. Их отношения вьются колючей проволокой, до окровавленных рёбер и запачканной линии несбывшегося счастья, шуршащего новогодней мишурой и прочими сказками (у Джагхеда такого никогда не было); Джонс игнорирует, словно внутренности его не кажутся поражёнными агонией и страхом, он играет в безразличие. Быть соулмейтом Блоссомовского отродья тяжело: Пенелопа ненавидит, что золотому мальчику не досталась девочка, Блоссом-старший ненавидит всё, что портит его репутацию, а Шерил впивается леденящим взглядом, встречая Джонса рядом (Бродягам не место в нашей семье, милый); в Шерил тепла всё же больше, чем в старшем поколении. Джагхед — депрессивный меланхолик, уставший писатель; вены вдоль режут, чувствуется слишком чётко, когда Джейсон в очередной раз отыгрывает совершенство, приводя Полли на ужин с родителями, стоя с ней в тесном коридоре школы, занимаясь дополнительно историей (исключительно историей — Джагхед читает по невоспалённой линии). Всё в конце к концов дожно придти к чему-то, хотя бы к букве или куску картинки, чему-то олицетворяющему происходяющее; им подошёл бы хаос. Джейсона накрывает редко и резко, он цепной собакой бросается на него, боясь сделать лишнего; прижимает к холодной стене, цепляется пальцами в чужую костлявую руку и боится-боится-боится. У него огненный цвет волос, и он сам живой, тёплый, надёжный; у Джагхеда его "оно мне не нужно, просто совсем хреново было" очередной линией, заворачивающей слишком остро, у него все линии режут вдоль непостоянных эмоций. Джагхеду не в чем сознаваться, зачем кричать о любви, когда ты не больше, чем очередная ирония, выброшенная судьбой; Джонсу отчаянно режет за грудиной — Блоссому плевать, конечно, плевать, он в сотый раз говорит это себе, Пенелопе, сестре (она недоверчиво поджимает кроваво-красные губы — ей ничего не стоит распознать плохо скрытую ложь). Джейсон меняют долгую ложь на редкие моменты эмоциональных срывов (когда чужой взгляд мерещится за спиной, вспоминается Джонсовский голос, сутулая походка). Мать тянет бледную улыбку и хвалит, Джейсону это кажется ненормальным, больным — родительская забота, выражающаяся в вынуждении игнорировать чувств, от запястий и выше разрисовывающих неясную картину. — Он заслуживает большего, Джонс. Ограниченные взгляды нашей матери должны мешать только ей. Вы нужны друг другу, — у Шерил к брату забота, обеспокоенность; Джагхеду непривычно смотреть на неё в таком свете — без яда в каждом слове, без попыток оскорбить. Губ Шерил касается солнечная улыбка, когда она говорит о брате; она теплее, чем кажется. Джейсону хватает одного тихого разговора; тяжело любить, когда все твои чувства расписаны наперёд родительской рукою. Блоссом сигаретным дымом, горьким кофе отпечатывается в памяти; линия не рвётся, не проносится по всему телу болью, когда чужие губы сталкиваются. — Не смей умирать теперь, Блоссом, — Джейсон тянет в ответ ухмылку, судьба разрисовывает им запястья, заранее поставив крест на обоих; им плевать, они сами дают себе второй шанс — острые края линии больше не режут.