Итил суы ака торур

Иван медленно хромает вдоль обрыва к дому, низко склонив голову. Кончики волос и одежда чуть влажные, на шее виден кровоподтёк – верёвка разодрала кожу, он едва не сломал себе шею. Каждый шаг отдаётся тупой болью – удачно упал бедром на острый подводный булыжник. Удачно потому, что когда бросали с обрыва с камнем на шее, хотели расколоть ему голову. Кочевник сидит в траве нагой по пояс, слегка согнув ноги в коленях, и лениво перекатывает во рту какой-то стебелёк, щурясь на широкий спокойный Итиль¹. Его сухое, костлявое подростковое тело, покрытое вязью шрамов, видится Ивану мужественным и сильным. Русь волочит больную конечность по земле и молча садится рядом, почти вплотную, подтянув колени к груди и уткнув лоб во влажную ткань портков. Бату долго молчит, не сменяя положения, но после тёплая сухопарая ладонь медленно и почти нежно треплет его волосы. Иван сглатывает, чтобы не расплакаться. – Живучий сучёныш, – не злой, но жёсткий голос совсем не вяжется с ласковой рукой, мягко поглаживающей его затылок. – Страшно одному до Москвы-то бежать, ко мне снова ползёшь? Русь сильнее смыкает руки вокруг головы, почти упираясь предплечьями в макушку, и хмуро буравит какие-то травинки через щель между коленями. – Шарф, – невнятно, но требовательно буркает. Кочевник останавливается, ловкие пальцы тянут несколько прядей вверх, побуждая поднять голову. Иван не реагирует. Бату ещё какое-то время держит руку на нём, греет ладонью шею – приятно или нет, Русь не может понять – игриво считает пальцами позвонки, заметно надавливая на седьмой. Потом отпускает, и слышится долгожданный шорох – ткань соскальзывает с ордынца легко, тот даже не удосужился обернуть её вокруг шеи, когда брал. В следующий миг что-то мягкое ложится на плечи, окончательно скрыв все бреши в мнимом коконе. Иван глубоко вздыхает, когда Бату в последний раз гладит его по голове. А затем, сладко потянувшись, кочевник встаёт под шорох одежд. – В следующий раз, когда надумаешь портить моё военное облачение и поить коня ревенем², я использую Линчи³, мой брат специально придумал её для таких как ты, – довольно мурлычет он и, подхватив с земли свой богато расшитый халат, неспешно идёт в сторону дороги. – У, – надуто отзывается Иван, немного разгибаясь и до боли натягивая шарф. Ткнувшись носом в мягкую ткань, Русь наматывает её по самые уши и смешно морщится. Шарф пахнет сёстрами и Бату одновременно, это сбивает с толку. Сунув под него руку, Иван размазывает кровь по шее, чтобы та быстрее высохла. Рана от верёвки отзывается новой пульсацией боли. По дороге за его спиной с шумом и лязгом проезжает купеческая телега. Очнувшись от недолгого оцепенения, Иван охает и быстро вскакивает, сквозь боль хромая за ордынцем на тропу в сторону Сарай-Берке. Кочевник ушёл не далеко, но и не близко – на трети пути к виднеющейся вдали столице. Шипя от боли, мальчишка бежит за ним, кровавя голые пятки о дорожные камни. Взгляд его прикован к смуглой спине ордынца, неспешно покачивающейся от каждого шага тонкой чёрной косе… Бату – мистические шестнадцать, в косых лучах заката он кажется Ивану очень высоким, статным и взрослым, а ещё разудалым и дерзко-красивым. Пока ноги разгоняются до бега, боль и обида почти забываются, и Русь неожиданно думает, что хочет быть на него похожим.