мягкий шёпот от картин

Это случается тогда, когда совершенно не ждешь; когда ты уверен, что самое неожиданное позади. Будь "это" человеком, вещью. На ярких, пёстрых листах газеты красовались совершенно пустые таблоиды, но глаза продолжали неустанно следовать за каждой буквой. Чтение новостей за последние пару дней — вещь скучная и унылая, поэтому пальцы быстро сжали краешек листочка, а затем и вовсе превратили некогда призывно живо окрашенную бумажку в комочек. Человек обернулся: на него смотрели обеспокоенным видом десятки лиц, —уж больно громко скрипела бумага в его кулаках, словно он проходился пальцами по тонким стрункам скрипки. Но он не умел играть. Когда до ушей дошел писк от открытой двери, Тао вышел из вагона и направился к выходу, пробегая глазами по чужим, совершенно новым ему лицам. Он ведь все равно не запомнит их, забудет буквально через двадцать минут, ибо в голове и так места мало, а еще для себя нужно оставить. Ему нравилось наблюдать и быть зрителем. Уже с детства Цзытао проявлял интерес к молчанию и самодостаточности, но и не забывал про желание увидеть все на этом белом свете. Так и смешалось пламя и лёд — отчуждение и любопытство. То и дело поправляя лямку сумки, он бережно придерживал небольшой свернутый в трубку кусок ватмана. Из карманов вот-вот должны были высыпаться все мятные леденцы, а рубашка еле выдерживала такой вес с правой стороны и собиралась сорвать с себя верхние пуговицы. Цзытао нервно пошаркал ботинками по блестящим камушкам на асфальте, отводя глаза по сторонам. Он опаздывает на занятия, а его счастливого автобуса под номером семь и след простыл. Такие числа, как семь, тридцать три, всегда преследовали его, но несмотря на то, что они считаются символами удачи, для Тао они стали адской надписью на вратах. — Да пошло оно всё. Он не замечает, как сзади его спины кто-то роется в своей сумке. Тао совсем не слышит: его голова забита мыслями о том, как судьба ненавидит его, как ему успеть на занятия и как не помять рисунок. Резко повернувшись на 180 градусов, он сбивает живую и не запланированную в его расписании по природе случая мишень. Иногда бывает такое, особенно когда не замечаешь, что творится вокруг, — голова занята чем-то иным, нежели интересом к прохожим и обстановкой. Тао несколько раз проходится по собственной оси и не видит упавшего, но стоит только ему наклониться, как на испуганных глазах появляются искорки гнева. Его эскизы лежат в грязи. Измазанные чьими-то ботинками, помятые и непригодные для зачёта. Цзытао сейчас тихо плачет у себя в сознании, где-то в маленьком уголочке, что он построил еще ребёнком. Но гнев его сравним с катастрофой — это необузданная тихая ярость, отпечатывающаяся лишь на лице. Когда Везувий извергся на город, все забытое старое осталось под пеплом вместе с новым. Так и сейчас, но в меньших масштабах, к тому же, лишь в фантазиях. Любопытный незнакомец поднимается и отряхивает запыленные от асфальта штанины, но след останется явно до тех пор, пока он не опустит их в воду. Изо рта вот-вот должен пойти набор слов о невоспитанном мальчишке и его манерах, но, видя тихую бурю в глазах напротив, Крису совсем не хочется досаждать своими нравоучениями. Он медленно поднимает листочки, пока Тао безмолвно оплакивает труды, стоившие ему всего свободного времени. Бумага слегка рвется по краям, черные грифельные линии превращаются в пятна, а последнее, что осталось целым,— скрепка, лежащая где-то под скамейкой остановки. — Держи, — Крис протягивает застывшему Тао наброски, — красиво рисуешь. Черные кошачьи глаза пронзительно выстреливают прямо в сердце холодного рассудительного Криса. И грусть, и отчаяние, и злость, и радость спрятаны глубоко за радужкой, но он видит его. Он видит насквозь, будто они были вместе всю свою жизнь. Сейчас люди не верят в прошлое, но что же это тогда? Дежа вю или реальность? Крис хотел бы узнать ответ, но существует ли он. Цзытао смотрит так выразительно, будто сейчас сорвется. Но что он сделает — для Криса загадка. Этот взгляд залезает под ворот плотно присевшей рубашки, сдавливает и впивается остро в артерии, проникает в кровь и оседает в сердце чугунными чувствами. Удар под дых. — Простите, — юноша шепчет себе под нос эту неуместную фразу и смотрит. Виновато. С каплей отчаяния. Будто он игривый котёнок, запутавший нитки с клубка в узелки. Ифань слышит, но переспрашивает. И опять этот обволакивающий шёпот. Если бы он прозвучал чуть ближе, то звук вызвал бы табун мурашек, бегущих по шее. Представившись, расспросив о планах, они начали и сразу же завершили свой короткий диалог. Пять минут тишины. Цзытао извинился, а Ифань проглотил все слова. Они засели где-то глубоко, по середине глотки. Тао кажется, что за ним наблюдает он. Он — принц из мрамора с высеченным на скулах лезвием и серебром в глазах, просто незнакомец, случайный прохожий. Но как же он красив для него. У парня чешутся руки — ему охота рисовать. Прямо сейчас. Достав небольшой блокнот и карандаш, он по памяти рисует его, даже позабыв о занятии. Цзытао линиями строит свой живой, дышащий даже на рисунке идеал. Каждая родинка, волос отражается на бумаге, будто в зеркало. Он помнит. Глаза помнят, сердце помнит. — Красивый. — Простите. — За что? От ответа Тао спасает вовремя приехавший автобус. Все-таки число семь счастливое. Ему не придётся сдерживать себя и стесняться хотя бы сегодня. Но Ифань-то знает, что этому коту от него не отвертеться. В портмоне теперь лежит на одну визитку больше. "Хуан Цзытао, художник-иллюстратор"