Непрофессиональное поведение

Курякин до неприличия, до смешного серьёзен — с него бы писать советский агитплакат. Сидя в душном зале старого кинотеатра, он посматривает на отцовские часы и Мерилин Монро, улыбающуюся с экрана. — Тебя не должно тут быть, Соло, — зло сплёвывает он сквозь зубы, когда Наполеон вальяжно раскидывается костьми на соседнем кресле. — Я думаю, что послушать особо важную информацию из первых уст мне тоже будет полезно, тебе не кажется? — Не кажется. Заветы Уэверли о том, что сначала «Анкл», а потом остальное, трещат по швам. Для Курякина КГБ роднее матери, Соло его в этом не винит. Для Соло есть только Соло и немного Сандерс, который дышит ему в затылок и дёргает за поводок. Работать в команде с русским Наполеон так и не научился. — Или ты что-то скрываешь? — подначивает Соло, наблюдая, как Курякин начинает закипать. — Ты мне не доверяешь? — Доверие вещь хрупкая, большевик. — У тебя с этим проблемы? — Как и у тебя. Партия заканчивается вничью и Курякин замолкает. Вспышки ярости у него стали реже и градус их стал существенно ниже — наверное, это влияние Габи. Соло знает, единственное, что может сделать сейчас Илья — закатать его в ковёр, вынести из зала и бросить в мусорный бак, потому Курякин продолжает упорно высиживать время, делая вид, что напарника здесь нет. — Исчезни, ковбой, — последняя попытка избавиться от него чтобы избежать лишних объяснений. Наполеон даже не думает двигаться. Связной приходит к назначенному времени. Соло смотрит на полоску света, крадущуюся из коридора, на тёмный силуэт в двери, на женщину, которая твёрдой походкой движется между рядами. Светлое каре, очки и юбка чуть выше колен, но и в этом образе Элизабет Деккер, она же Тами Лейбовиц, она же подлая лгунья остаётся сама собой — слишком живой для того, кто погиб при взрыве шесть лет назад. Она жива, в этом сомнений нет. Первая мысль, которая приносится у Соло в голове, что это надо срочно исправить. — Соло! — рычит Курякин, когда он бросается вслед за ней прямо по спинкам кресел. Лейбовиц удирает прочь, петляет, путает следы, бежит настолько быстро, насколько позволяет ей узкая юбка. Наполеон всё ещё не верит своим глазам, даже когда видит прямо перед собой её изумленное лицо. Он не думал, что призраки могут оказывать сопротивление. Лейбовиц целится ему прямо в кадык, но Соло успевает перехватить её руку. Второй, свободной она бьёт его в ухо и выворачивается из хвата. В голове звенит, а рука сжимает ткань пиджака — Лейбовиц несется прочь, сверкая острыми, голыми плечами. Наполеон швыряет ей под ноги ржавый прут, (большевик бы точно сбил её с ног), но Тами лишь спотыкается, теряя драгоценные доли секунды. Соло хватает и их. Он перестаёт соображать, когда руки смыкаются на её шее и давят затылок в сырой асфальт. Соло хочет размозжить ей голову и выдрать голыми руками трахею, но этого, кажется, для неё слишком мало. — Соло, ты что творишь, чёрт тебя подери! — надрывается Илья. Он отталкивает его за шиворот, душит в сгибе локтя, Соло бодает его в нос и, выкрутившись из его рук, от души бьёт в челюсть. — Откуда ты её знаешь? — Наполеон орёт, надрывая связки, прямо в лицо Илье, потому что Деккер испарилась и искать её теперь бесполезно. — Приди в себя! — Курякин отражает град ударов, пытается его скрутить. — Я её не знаю. Мы не знаем имён связных! Илья бесполезно сотрясает воздух. До Соло смог достучаться толко визг полицейского свистка. — Сюда! — Курякин толкает его в неприметный проход между домами. — Сейчас тут будет весь ночной патруль. Они шоркаются по подворотням, как крысы и Илья, стоит воздать ему должное, не задаёт ни единого вопроса. Сейчас первостепеная задача — выбраться из заваренного Соло дерьма, но после объяснений не избежать. Наполеон прекрасно это понимает, как понимает и то, что о живой Тами Лейбовиц придётся немедленно доложить наверх. Его тошнит от мысли, что эту историю придётся перетряхивать снова. Мимо с воплями сирен проезжает уличный патруль. Они почти в квартале от квартиры, где их ждёт Габи, в закутке-бомжатнике, в который никто не сунется только из-за страшной вони. Соло с досадой думает, что костюм от Диор полетит в помойку после таких посиделок. — Если ты сейчас же не объяснишь, что это было, ковбой, я тебя убью, — сипло цедит Курякин, ровняя дыхание после пробежки по крышам. Соло готов сколь угодно долго оттягивать момент, когда личное перестанет быть личным, но делать это вечно невозможно. Наплевав на антисанитарию, он сползает на пол и упирается затылком в стену — на ногах этот разговор ему не выстоять. Соло месит по лицу кровь и сам себе вправляет вывих. Больно. Но боль — не худшее из того, на чём можно сосредоточиться. Воспоминания грызут, словно стая голодных псов, вырвавшихся из клетки, а лицо Деккер-Лейбовиц в обрамлении светлых волос всё сильнее напоминает очередной нездоровый кошмар. — О Еврейском сопротивлении слышал? — Слышал. Ерунда всё это, — бурчит Курякин, плюхаясь рядом. — Отнюдь. Эта дама — Тами Лейбовиц, дочь главы этой шайки. На её личном счету с десяток бывших нацистских учёных и госслужащих. Она внедрилась в ЦРУ, чтобы сливать своим их местонахождение. Мы полгода были напарниками. Я ничего не знал. Потом она инсценировала смерть. — Ты любил её? — после затяжной паузы выдаёт Курякин. Соло делает над собой огромное усилие, чтобы держать свой фирменный небрежный, чуть расслабленый настрой. — Я спал с ней. — Ты любил её, — Илья уже не спрашивает, а утверждает и Наполеон в очередной раз поражается проницательности этого русского дуболома. Курякин озвучил то, о чём Соло запрещал себе думать даже тогда, когда у них с Деккер всё якобы было чудесно. — Да уж. Я не думал, что ты на такое способен. — Смешно, — иронично гнет бровь Соло, не соглашаясь и не опровергая. Он не чувствовует больше ничего: ни досады, ни злости, ни стыда за то что так по-идиотски влип и позволил себя подставить, лишь чувство безграничной пустоты. — Если ты думаешь, что я буду стенать о том, что после этого добряк Соло озлобился на весь мир и превратился в засранца, вот такого, как сейчас, то не дождешься. Ничего не изменилось, просто эта… — он едва сдерживается чтобы не сказать «тварь». Слишком эмоциональная окраска. Это бы выдало его. Выдало, что рана ещё свежа, —… женщина доставила мне слишком много проблем. И из-за тебя мы её упустили. Илья верит ему и Соло почти верит сам. — Если бы я знал, я бы сказал тебе, — выдаёт Курякин и Соло смотрит на него в упор, силясь разобраться, что у того происходит в голове. Уж очень эта сцена напоминает ему ту сцену в отеле, когда они оба держали за спиной пистолеты, сомневаясь, стоит ли стрелять. — Даже не смотря на приказ? — искренне удивляется Соло. Наполеон уверен, знай Илья всё наперёд, он бы молчал, как рыба об лёд, потому что ГУЛАГ по слухам — страшное место. — Я бы сказал, — утверждает Курякин и подаёт ему руку, помогая встать.