— Я не гей! — Ой, заткнись

      Ближе к вечеру дом опустел. Парни уехали на запись, выслушивая гневные тирады Джина и не менее гневные угрозы Намджуна. Тэхён убежал на подработку, а Чимину оставалось лишь шататься по комнатам, в надежде узнать какие-либо подробности о парнях. Злой Юнги оставался злым Юнги, но читатели никуда не делись и требовали продолжения. Пак, конечно, задумался о заморозке фанфа, когда обрабатывал рассеченную бровь, но мысль, что его перестанут греть тёплые комментарии, а муза обидится и покинет навсегда, не дала этого сделать. Сначала Чимин даже порывался сбежать, но дверь предусмотрительно была закрыта Юнги на ключ, а прыгать с восьмого этажа – не прикольно. Поэтому парень стоял перед дверью рэпера и разглядывал лист, на котором капсом было написано: “Хочешь жить – постучи три раза, а потом проваливай” Не самое гостеприимное приветствие, но Чимин лишь злобно хихикнул, потому что его-то сейчас ничто не останавливало, кроме совести, но та помахала ручкой и убежала в дали разврата и похоти. Пак осторожно дёрнул ручку, и та поддалась, открывая дверь в царство злобных карликов. Парень ожидал увидеть черные тяжёлые шторы, которые бы не пропускали солнечный свет; ожидал увидеть творческий беспорядок и почему-то кучу упаковок от пиццы; ожидал даже увидеть склад оружия. Но комната была светлой: штор не было, не было даже тюля или жалюзи – лишь широкое открытое окно, пускающее в комнату пение птиц и тёплые солнечные лучи; стены были увешаны листами бумаги с различными текстами; кровать была завалена кумамонами в различной одежде, но в остальном царил абсолютный порядок. Чимин удивлённо разглядывал комнату и даже на секунду усомнился, что она принадлежит Юнги. Присмотревшись поближе к текстам на стене, Пак завороженно стал читать каждый из них, потому что слова трогали душу, пуская мурашки по спине. Мин писал стихи об одиночестве, писал о безысходности, а потом резко переходил к счастливым мгновениям юности и первой любви. Казалось, что в жизни существует один Мин Юнги, а на бумаге другой – мудрый, чувственный… Добрый? – Ой, не, бред какой-то, – проговорил Чимин вслух и вышел, аккуратно прикрывая дверь. Комнаты остальных оказались не менее интересными. У Намджуна возвышались горы книг и практикумов по английскому языку, у Хосока по всей комнате были развешаны новогодние огоньки, Джин явно уважал розовый цвет и книги по кулинарии, а Чонгук обладал типичной комнатой подростка, разве что стены были увешаны потрясающими профессиональными фотографиями. Чимин бы даже решил, что Чон фанатеет по какому-то известному фотографу, если бы не наткнулся в куче на столе на фотографии Тэхёна. Друг на них был совсем не похож на себя – не вытворял глупости, не корчил рожи, как на их совместных селфи, не пытался выпятить зад или залезть пальцем в ухо. Тэ был серьёзен, смотрел пронзительно, будто в душу объектива и одежда его, которая в обычной жизни смотрелась, порой, нелепо, здесь, казалось, идеально вписывалась. И Чимин задумался, был ли так талантлив Тэхён, как модель, или дело было в виденье Чонгука. И, если причина была в последнем, то возникали вопросы. Когда личное пространство всех в группе было уже нарушено, Пак вновь вернулся в комнату Юнги, собираясь почитать оставшиеся тексты, но не заметил как уснул, крепко прижимая одного из кумамонов к груди.

***

– Ты хорошо поработал, друг. Песня в этот раз, действительно, цепляющая. Думаю, фанаты будут в восторге, – похвалил Намджун, когда Юнги уже собирался выйти из машины. – Спасибо, – искренне поблагодарил парень и захлопнул дверь. Юнги редко слышал похвалу от Намджуна, потому что тот знал, что Мину это не требуется. Но в такие вечера, когда сил оставалось только, чтобы доползти до кровати, парень был благодарен за поддержку друга. Остальные собирались съездить в магазин, чтобы закупиться продуктами. Вернее, собирался Джин, с ним вызвался Намджун, а за ними потащились Хосок с Чонгуком, последний причитал, что ему требуется новая компьютерная игра и не желал признаваться, что его тянул Тэхён, который работал в соседнем кафе. Юнги же, обрадованный внезапным вечером в одиночестве, попросил высадить его дома. Парень уже предвкушал горячий кофе, музыку на всю и нахлынувшее вдохновение. И лишь когда открыл входную дверь, вспомнил, что ещё днём запер нахального писаку, планируя разобраться с ним после записи. – Пак Чимин, смерть твоя пришла, – произнёс парень, непроизвольно дотрагиваясь до разбитого носа. Тот нещадно болел и очень мешал записи, из-за чего Юнги весь вечер злился и даже поругался с Джином. Правда, последний быстро остыл, когда Мин пообещал купить новую сковородку с керамическим покрытием. И Юнги после этого сам как-то расслабился, позволяя веселой атмосфере, которую создавали парни каждую запись, окутать его с ног до головы. И лишь дома нос вновь напомнил о себе. – Пак Чимин, не вздумай прятаться от меня. Но в ответ стояла идеальная тишина. Юнги ненароком подумал даже, что парень сбежал, но вспомнил про восьмой этаж и успокоился. Мин решил сначала принять душ, а уже потом издеваться над парнем, поэтому открыл дверь в комнату и застыл, нервно дёргая глазом. Наглая тушка обнимала одного из горячо любимых кумамонов, сворачиваясь калачиком от пронзительного ветра, гуляющего по комнате. Юнги выдохнул сквозь зубы, про себя считая косточки, которые можно сломать одним точным ударом, и медленно подошёл к кровати. Мин уже поднял ногу, чтобы спихнуть незваного гостя, как вдруг Чимин сладко причмокнул губами, нахмурил брови и покрепче прижался к игрушке, съеживаясь от порыва ветра ещё больше. Юнги так и подвис, вдруг ощущая острую потребность разгладить эту морщинку, которая портила мягкость и наивность молодого лица. Мин дёрнул рукой, почти прикасаясь к чужому лбу, но Чимин резко открыл глаза, фокусируя взгляд. – Проснулся? Пиздуй отсюда, пока не убил, – рыкнул вздрогнувший Юнги и все-таки пнул парня под зад. Пак возмущённо засопел, все ещё находясь между сном и реальностью, и остался лежать на полу. – Вставай и вали, – прохрипел Мин, возмущённо присаживаясь рядом на корточки. – Чимин, кыш. – Я тебе голубь? Что ты мне кышкаешь? – А я тебе добродетель? Проваливай из моей комнаты. – Я уснул, – честно признался Пак. – Ты жизнь мне поганишь. – Так ты сам меня сюда притащил и запер! – А ты гей. – А ты натурал! – возмутился Чимин, быстро понимая всю иронию своей фразы. – Ой, ну… Ну, ты понял. – Ага, понял, – с ехидной улыбкой подтвердил Юнги. – Отстань. Чего ты привязался вообще? – Потому что нечего про меня всякую чушь писать. – Да там весь фикбук этим заполнен! Почему я? – Потому что у тебя явный талант, но ты его в ненужное русло направил, – нехотя признался Мин. – Чего? – Я читал всю твою первую историю. Ты талантлив, чертовски. Но пишешь откровенную порнуху. Направь свою энергию в другое русло. Напиши что-то стоящее. – Такое же, как твои стихи? Юнги на секунду завис, пытаясь понять, о чем говорит парень. Похвалили его? Назвали его тексты стоящими? И не Намджун или фанаты, а человек чужой, с их творчеством не знакомый. – Понравились? – Затронули душу, – тихо ответил Чимин и вышел из комнаты. «Значит, оно того стоит», – заключил Юнги, смотря на открытую дверь задумчивым взглядом. Парень никогда бы не смог признаться, что зависит от чужого мнения. Что ему важно быть признанным, важно знать, что его мысли принимают и ценят. – Подлиза, – крикнул Мин вслед. – Злобный карлик! – Мы одного роста! – Злобный карлик – состояние души. – Осёл, – прошептал Юнги в ответ. На душе было спокойно, несмотря на раздражающий фактор – в виде Пак Чимина. Поэтому Мин устроился на кровати, вдыхая слабый аромат кондиционера для белья, который использовал Джин, и почувствовал себя, как дома. Потому что хоть Юнги и шипел вечно на одногруппников, они были его семьей. И это нельзя было отрицать.