I loved, and I loved, and I lost you. And it hurts like hell. Fleurie - Hurts like hell
Есть в Таро такая карта – Дурак. На ней обычно изображают человека в наряде шута, застывшего на краю пропасти в полушаге от падения. Очень точное описание любого из нас. Ваш танец со смертью на краю пропасти оказался столь завораживающим, что я не мог не присоединиться к нему. И начать танцевать самостоятельно, рискуя всем, что когда-либо у меня было. Я боюсь смерти, Дин. И ты тоже, я знаю. И Сэм. Мы не хотим умирать, потому что умереть, исчезнуть – это потерять разом весь мир, такой удивительный и прекрасный. Но мы продолжаем танцевать на краю пропасти. Чтобы сохранить этот прекрасный и удивительный мир для других. Чтобы защитить тех, кто нам дорог. Но, знаешь, еще умереть – это оставить тех, кто тебя любит, в одиночестве. Причинить им невыносимую боль. И я задавался вопросом: если бы ты знал, насколько ты дорог и любим, стал бы ты осторожнее? Стал бы ты заботиться о своей бесценной жизни больше? Конечно же, ответ – нет. И за это я ненавижу тебя. Ненавижу – и люблю еще сильнее.***
Я почувствовал, что ты умираешь, не мог не почувствовать. Даже люди способны узнать, что их близкие попали в беду, и это доказано тем, что я лишь на полчаса опередил Сэма. Обладай он моей способностью мгновенно перемещаться в пространстве, мы наверняка появились бы рядом с тобой одновременно. Но я опередил его, и, выскочив из машины, он увидел тебя хоть и лежащим без сознания, но живым. А самое главное – он не увидел того, что я сделал. Я успел уничтожить все следы, и все, что он узнал, это моя версия произошедшего: ты был серьезно ранен, но успел позвать меня, а я, как обычно, исцелил тебя. Все как всегда, очередное безумное па танца над пропастью, успешно исполненное. На самом деле ты умер. Я опоздал, и ты умер, а твоя душа вновь отправилась в Ад. Да, я уже вытаскивал ее оттуда, с этого все и началось… Но в тот раз со мной были Небеса. В тот раз у меня была поддержка братьев. И только благодаря этому у меня были силы, чтобы спасти тебя. Одного-единственного ангела недостаточно, чтобы вырвать душу из Ада, как недостаточно одной-единственной свечи, чтобы озарить светом бескрайнюю пустыню. Ты сорвался с края пропасти, а мне не хватало сил, чтобы остановить твое падение. Все, что я мог, это прыгнуть следом.***
Думаю, я первый и единственный ангел, проводивший ритуал призыва Демона Перекрестка. Кроули с некоторых пор очень старался быть недосягаемым для меня, а у меня не было ни времени, ни лишних сил, чтобы пробиваться через его защиту. И я решил поступить так, как когда-то поступил ты: призвать одного из его слуг, чтобы через этого демона добраться до Короля Ада. Благо, перекресток обнаружился буквально в двух шагах. Устраивать многоходовку, однако, не пришлось. К счастью: на это времени тоже не хватало. Кроули пришел сам, хохоча так, будто ему только что рассказали самый смешной в мире анекдот. Наверное, именно так ему эта ситуация и представлялась. - Ты серьезно? Нет, ты серьезно? – демон, хоть и давился смехом, но держался на почтительном расстоянии, а его взгляд оставался холодным и настороженным. - Ты сам знаешь, - разумеется, он не мог не быть в курсе происходящего, и я не собирался тратить время еще и на разговоры. - И ты, конечно, думаешь, что сейчас пригрозишь мне этим серебряным фаллическим символом, который прячешь в рукаве, и я притащу душу твоего драгоценного Винчестера на блюдечке с голубой каемочкой? Не все так просто, пернатый. Ты же понимаешь, что, если убьешь меня, тебе уже никто не поможет. И выход у тебя, на самом деле, один: заключить сделку. - У меня нет души, которую можно было бы продать, - если бы не общение с людьми, я бы понял разве что половину его речевых оборотов; впрочем, понимание выражений, на которые я, по его мнению, должен был обидеться, ни на что не влияло. - Ну, у тебя под рукой есть еще один Винчестер, который вполне может одолжить тебе свою, ему не привыкать… - Я не буду просить Сэма об этом. - Зачем просить? Вот уж не поверю, что ты не способен вытянуть из человека душу. Наука-то несложная, а он тебе доверяет, так что его согласие на любые действия ты получишь без труда. Уточнять, что именно ты собираешься делать, совершенно ни к чему. - Нет. - Одно слово – ангел… Ну что ж, так еще веселее. Надо полагать, твоя ангельская сущность – достойная цена за душу и жизнь Дина. - Ты хочешь получить Благодать? - Какой умный мальчик, догадался. Мне стало не по себе. Отдать то, что делает меня ангелом, стать простым смертным… И умереть, как умирают люди, больные неизлечимой болезнью. Но эта жертва спасет Дина. Человека, которого я люблю. Разве его жизнь не стоит этого? Стоит, конечно, стоит. Жаль лишь, слишком мало времени у меня останется, чтобы побыть рядом с ним… - Зачем она тебе? Что демон может делать с Благодатью, смертельно опасной для него? – я пытался торговаться чисто машинально. - Уж куда-нибудь да приспособлю, - хохотнул Кроули. – Так что, согласен? - Людям ты назначаешь срок… - Знаешь, а это может быть забавно. Давай так: я дам тебе год, и на это время твоя Благодать останется с тобой. Разумеется, я свяжу тебя заклятием, чтобы ты не смог меня обмануть и избежать расплаты. Год – это гораздо больше, чем несчастные несколько месяцев, которые ты протянешь, если я заберу ее прямо сейчас, верно? Целый год рядом с Дином. Как тебе это? Демон забавлялся. Издевался надо мной, насмехался над моей беспомощностью перед ситуацией. И я действительно не мог ничего сделать. Он был прав: убив его, я ничего не добьюсь. Душа Дина останется в Аду, пока я не наберусь сил, чтобы спуститься за ней. Точнее, чтобы выбраться с ней из Ада. Спуститься-то не проблема, попасть туда гораздо легче, чем вернуться оттуда. Обменять его душу на душу Сэма, да на чью угодно душу – тоже не выход. Он не простит мне этого. Остается лишь согласиться на сделку. Кроули не дурак: наверняка придумает, как обезопасить себя, чтобы я не убил его, когда он уже вернет душу Дина. Это не значит, что я не буду пытаться что-то придумать, чтобы остаться в живых. Но… Стоит понимать, на что идешь, принимая такое решение. - Я согласен. Верни его, и через год можешь забрать мою Благодать. Кроули действительно позаботился о том, чтобы я не сумел обвести его вокруг пальца. Понятия не имею, где он взял эту вещь, но узкая полоска меди, обхватившая мою шею, обладала достаточной силой, чтобы надежно защитить его от меня. Я постарался запомнить заклятие, которое он читал, но оно было составлено на енохианском лишь отчасти, и другую часть я так и не сумел перевести. Стоило Кроули умолкнуть, как меня пронзила боль: медь раскалилась добела, вплавляясь в кожу, и вместе с этим энергетическая составляющая ошейника вплавлялась в мою суть. Когда процесс завершился и мое тело перестало корчиться на земле, хрипя от боли, я понял, что не только не смогу сам силой заставить демона расторгнуть договор, но и буду вынужден пресекать чужие попытки это сделать. Ему даже не придется присылать за мной Гончих, я сам отдам ему Благодать. Не потому, что боль вернется, хотя она вернется, а потому, что у меня не будет выбора. Я буду действовать так, как нужно Королю Ада, просто не смогу действовать иначе. Если Дин и Сэм попытаются помочь мне и нападут на него, мне придется напасть на них. И, вполне возможно, убить. Это даже не подчинение, это полное отсутствие вариантов. Потом было ожидание, и чувство невероятного облегчения, когда Дин, неподвижно лежащий на земле, сделал первый вдох. Разумеется, я не доверял Кроули, и, стоило ему исчезнуть, отправившись за душой Дина, как я осознал, насколько глупо поступил, положившись на честное слово демона. Что ему стоило оставить свою часть сделки невыполненной теперь, когда я уже неспособен расквитаться с ним за это? Сколько бы он ни говорил, что выполнение условий договора для него является делом чести… Какая может быть честь у самопровозглашенного Короля Ада? - Налюбуешься еще, - в этот момент я понял, отчего Дина так нервируют мои внезапные появления. – Слушай сюда. Все эти мотания на тот свет и обратно для души даром не проходят, так что сейчас он ничего не помнит о своей жизни. Лично я бы оставил все как есть, но ты же с меня живого не слезешь, если обнаружишь, что я об этом умолчал… Так что твоя задача сейчас – быстренько рассказать ему о том, кто он такой. Полная биография не нужна, достаточно ключевых моментов, по которым он вспомнит и все остальное. Как достучаться до его сознания в этом состоянии – сам знаешь. И вот еще что, - демон как-то странно ухмыльнулся. – Если ты случайно расскажешь ему о том, чего в действительности не было, его мозг воспримет это такой же истиной, как все остальное, и точно так же самостоятельно выстроит на основе этого ложные воспоминания. Эта новая информация может повлиять на его личность, но незначительно. Серьезные проблемы могут возникнуть лишь в том случае, если ложные воспоминания будут категорически противоречить настоящим. - Я не собираюсь лгать ему о чем-либо. - Разве я говорил о лжи? Выдавать желаемое за действительное – это искусство! С этими словами Кроули исчез. А я, сосредоточившись, прижал кончики пальцев к вискам Дина и начал свой «рассказ». Такой способ обмена информацией, напрямую, гораздо удобнее человеческой речи. И гораздо быстрее: на то, что заняло бы, наверное, неделю, если бы я говорил вслух, ушло всего несколько минут. Я уже заканчивал, когда послышался шум машины, в которой к нам стремительно приближался Сэм.***
Именно тогда я подумал: был бы ты осмотрительнее, осознавая, насколько можешь быть нужен кому-то? Ты знаешь, что брат нуждается в тебе. Ты привык думать о Сэме как о младшем брате, которого необходимо опекать и защищать от всего на свете, и порой ты держался за жизнь лишь ради него. И все же это не удержало тебя от того, чтобы в очередной раз сунуть голову в пекло. Может, потому, что ты все же знаешь: Сэм – давно уже не малыш, неспособный прожить без умного и сильного старшего брата; он справится с жизнью, даже если в ней не будет тебя. Но ведь Сэм – не единственный, кому ты нужен. - Я люблю тебя, Дин, - произнес я вслух. «Я люблю тебя. Мы любим друг друга». Выдавать желаемое за действительное, да? Очнувшись на полпути к бункеру, ты вел себя, как обычно. Шутил, внутренне досадуя на себя за то, что не справился с работой и тебя пришлось выручать. Требовал еды, заставив Сэма сделать крюк к ближайшей забегаловке. Выгнал брата с водительского места и заставил заняться поиском информации, а, стоило Сэму раскопать в Сети какую-то зацепку, отправил меня ее проверять. Но прежде, чем я успел переместиться, ты обернулся, чтобы улыбнуться мне. И я отправился на кладбище, которое должен был посетить, под возмущенный возглас Сэма: «За дорогой следи!», чувствуя себя ненормально счастливым от этой улыбки и теплого взгляда, который мне достался. Таким счастливым я и оставался еще долго. Осторожно, наводящими вопросами выяснив, какие примерно воспоминания сфабриковал твой разум под влиянием моих слов, я понял, что могу не опасаться разоблачения. Ты полагал, что знание о наших взаимоотношениях травмирует психику брата, поэтому для Сэма твое поведение нисколько не изменилось. Если он и замечал участившиеся переглядывания и улыбки, или то, что порой ты забывал меня отогнать, когда я, так же забывшись, оказывался вплотную к тебе, то не придавал этому значения. Но вот то, что происходило, когда мы оставались наедине, настолько отличалось от привычной мне картины реальности, что, будь я человеком, всерьез задумался бы о том, не нахожусь ли я под воздействием каких-то препаратов или в состоянии комы, счастливо грезя о том, что мои тайные мечты наконец сбылись. Я опасался, что моего знания о человеческих любовных отношениях, почерпнутого из фильмов, будет недостаточно, и поначалу очень старался делать все «правильно». С замиранием сердца ждал твоей реакции на каждое слово и жест, пока не понял: тебе плевать на «правильность», на то, как дело обстоит у других. Для меня твои реакции во многом так и остались непредсказуемыми: своей логикой, слишком прямой для человека, мне было трудно понять, почему, например, некоторые мои слова, вроде бы тщательно продуманные, заставляют тебя смеяться до слез, а некоторые, сказанные почти машинально, между делом, вызывают такой всплеск радости и нежности, что твои глаза сияют почти как звезды. Забыть о том, что мне отведено лишь чуть больше года, я, конечно, не мог. Старался не думать об этом – да. Старался не задумываться о том, что сам себя загнал в ловушку этического парадокса: желая, чтобы ты жил ради любви, не понял сразу, что сам буду тем, кто оставит любящего в одиночестве. Пытался придумать что-то, что даст мне уверенность в том, что без меня у тебя все будет хорошо. Пытался изобрести способ перехитрить Кроули и остаться с тобой. Но при всем этом я еще и просто наслаждался жизнью. И понимал, что, даже если мне не удастся выжить, я не пожалею о заключенной сделке. Даже если мне осталось совсем немного, в последний момент я буду думать только о тебе. Вспоминать каждую минуту, проведенную с тобой, и знать, что моя жизнь этого стоила. Вот только до конца, на все отведенное время, моего счастья не хватило. В какой-то момент я стал замечать, что ты все же меняешься. Стал гораздо более осторожным – да, и это должно было радовать, но… Осторожность стала граничить с трусостью. Ты все реже выбирался на охоту, находя вполне разумные оправдания, позволял Сэму охотиться в одиночку или с другими охотниками, отказываясь от дел, за которые прежде ухватился бы с радостью. Словно перестал получать удовольствие от охоты, перестал видеть в ней смысл. Охота была целью твоей жизни, твоей страстью, но теперь этой страстью стал я. Это делало меня счастливым, однако твоя любовь, изначально похожая на ровное пламя костра, все больше походила на лесной пожар. На неконтролирумое бушующее пламя, уничтожающее само себя яростным поглощением кислорода. Прежде мы могли не видеться сутками, и, возвращаясь, я видел лишь ровную радость. Теперь это были почти истеричные вспышки эмоций, смешивающие радость от моего возвращения, возмущение долгим отсутствием и какую-то настороженную подозрительность. Я не сразу понял, что эта подозрительность была ревностью. Ты пытался удержать меня возле себя как можно дольше, под любыми предлогами, злился, если я не отвечал на звонки… О, злость в новом варианте меня изумляла едва ли не больше всего. Тот Дин, которого я помнил, никогда не злился всерьез по пустякам, а если уж повод для злости действительно был, всплеск эмоций заканчивался поломанной мебелью или разбитой физиономией виновника. Новый Дин мог моментально вспыхнуть из-за любой ерунды, но злость вымещалась преимущественно криками, зато настолько безумными, что создавалось полное впечатление, будто я имею дело с пациентом психиатрической клиники. За эту версию говорило и то, что, чем дальше, тем меньше логики и смысла было во всем, что ты говорил и делал. Разумеется, это уже не могло оставаться незаметным для Сэма. Я постарался не вдаваться в подробности, но все же признал, что именно я во всем виноват. Это показалось мне более правильным, чем изобретение таинственных врагов или упоминание о Кроули. Реакция Сэма была предсказуемой: изолировать брата от меня, не позволить мне приближаться к нему. Но эта затея потерпела неудачу: ты наотрез отказался надолго расставаться со мной. К тому времени у тебя уже появилась привычка впадать в истерику, если меня не было поблизости несколько часов подряд. Наконец я отчаялся что-то изменить самостоятельно, не выдержал и обратился за помощью к Кроули. Надев на меня ошейник, он расслабился и перестал скрываться, так что добраться до него было нетрудно. Поначалу демон мне откровенно не обрадовался, но под конец моего рассказа хохотал так, что стекла в доме, где я его нашел, тряслись. - Поздравляю, твой Винчестер буквально обезумел от любви! - Это не смешно. - Еще как смешно. У него, оказывается, действительно были к тебе какие-то чувства. - В смысле? – я растерялся. - Я же говорил, проблемы будут, если твоя выдумка будет сильно расходиться с реальностью. Но если бы у него к тебе ничего не было, его характер начал бы портиться в другую сторону, и в итоге любовь превратилась бы в неприязнь. Потому что истинные воспоминания говорят, что все было не так, а начавшая шататься под влиянием этого психика требует воссоединения памяти и реальности. Он бы постарался вернуть все, как было, ну, и перегнул бы палку, как обычно… А сейчас он тебя обожает. Безумно, истерично. По той же причине: мозг находит все больше несостыковок и требует это исправить, но при этом в памяти содержится информация, что он и вправду был к тебе не так равнодушен, как казалось. И мозг делает вывод, что любовь действительно была всегда, только какая-то другая. А ему с тобой хорошо, и портить это, снижая накал страсти, не хочется… Понимаешь? - Вроде бы да, - я действительно был не слишком уверен, слишком уж все сложно с людьми. – Но что мне теперь делать? - А что, уже не нужна такая любовь? – ехидно осклабился демон. – Между прочим, ты и сам знаешь, только не хочешь об этом думать. Залезь к нему в голову снова и наведи там порядок. Убери лишние воспоминания. Да, неземного наслаждения он при этом не испытает. А ты – после этого, потому что даже в лучшем случае он будет относиться к тебе так же, как перед повторным вояжем в Ад. А я бы на твоем месте рассчитывал на худшее. Но если ты этого не сделаешь, он окончательно свихнется. А так как это Дин, то первым делом он убьет брата, который якобы пытается встать между вами. И любого другого, кому не повезет оказаться поблизости, когда его накроет. А под конец он постарается убить тебя, чтобы ты всегда принадлежал ему, или разом тебя и себя, чтоб, значит, вместе навечно и все такое. Я исчез, не прощаясь. Спешил исправить то, что натворил. Стоило тебе увидеть меня, и горячая ненависть к миру, ставшая твоим обычным настроением в мое отсутствие, сменилась такой же бурной радостью. Я мог бы сразу, не тратя время, усыпить тебя и заняться лечением по моей вине пострадавшей психики, но я подумал о том, что, скорее всего, проснувшись, ты будешь ненавидеть меня, и не смог заставить себя спешить. Когда ты, уже спокойный и умиротворенный, доверчиво опустил голову на мое плечо, я в последний раз шепнул: «Люблю тебя» - будучи уверенным, что больше мне никогда не выпадет шанса сказать это вслух, и легким прикосновением пальцев ко лбу погрузил тебя в сон. Это было сложнее, чем просто стирание памяти. Искореженная психика упорно цеплялась за придуманные воспоминания, не желая отпускать их, пытаясь подсунуть вместо них другие, настоящие. Значило ли это, что Кроули прав и ты действительно любил меня и дорожил этой любовью? Как бы то ни было, я справился с задачей. Скрипя зубами от ощущения несправедливости жизни и жалости к себе, уничтожил все, что нас связывало. Всю подсказанную, навязанную мной, придуманную тобой любовь. Придуманную – и настоящую вместе с ней. Когда я покончил с этим, я чувствовал себя выжатым, опустошенным, как никогда. Мир вокруг выцвел, как старая фотография, и стало вдруг непонятно: ради чего еще жить в таком мире? Я заставил себя выйти из комнаты и пойти к Сэму. Выдержал полный нескрываемой неприязни взгляд и сказал, что с тобой теперь все в порядке, а я ухожу навсегда. Попросил придумать какое-нибудь объяснение моему уходу, чтобы… - Чтобы – что? – голос за спиной заставил меня вздрогнуть. – Что ты задумал, Кас? Очередная интрига? Я растерялся. Я рассчитывал, что ты будешь спать еще не меньше часа, а ты, похоже, проснулся сразу же, как только я вышел за дверь, и последовал за мной. - Зачем ты усыпил меня? Я помню, как мы разговаривали, а потом я внезапно отключился, – ты посмотрел на брата. – Что у вас за секреты, Сэм? Я почему-то плохо помню последние события, но чувствую, что вы от меня что-то скрываете. Ладно - он, но ты-то! Вот это «Ладно - он» было произнесено так, будто я был кем-то вроде Кроули, и ничего, кроме подлости и предательства, от меня не ждали. Наверное, я сильно изменился в лице, потому что Сэм взглянул на меня с беспокойством, даже, кажется, жалостью, и попытался меня реабилитировать. - Ты был… С тобой было не все в порядке, а Кас тебя лечил, - и ведь ни слова лжи не сказал, но прозвучало это именно как наскоро придуманная ложь. - И от чего же он меня лечил? Я не стал дожидаться завершения этого диалога, ушел. Сначала хотел именно уйти, пешком, перемещаться как-то не тянуло, но по брошенному на меня настороженному взгляду понял, что ты этого не позволишь. И исчез. Точку прибытия не планировал, мне все стало настолько безразлично, что, возникни я в жерле вулкана или на дне моря, меня бы это нисколько не взволновало, и я сделал бы ровно то же, что сделал, когда оказался посреди смутно знакомого леса. Сел на землю и привычно поднял голову к небу, к которому улетали все мои вопросы и просьбы. Только больше у меня не было ни просьб, ни вопросов. Только глухой волчий вой, бессмысленный, как все, что я когда-либо делал. У меня оставалось еще больше двух месяцев. Один из них я провел там же, в лесу: место, ничем не хуже любого другого. Потом ответственность все же заставила меня выползти из норы и отправиться на разведку: убедиться, что у тебя все в порядке. По крайней мере, мне хотелось думать, что в тот момент, когда я решил отправиться к тебе, мной руководило только чувство ответственности. «Убедился? Свободен!» - подумал я, глядя, как ты обнимаешь за плечи незнакомую мне девушку, с которой вышел из бара. Я стоял прямо напротив тебя и по твоему лицу видел, что у тебя действительно все в порядке. К каким выводам можно было бы прийти, если судить по выражению моего лица, я не знаю. Смотреть и делать выводы все равно было некому, я сохранял невидимость. Зачем-то я пошел следом за тобой, хотя прекрасно понимал, что делать этого не следует. И с удивлением увидел, как ты провожаешь девушку до двери дома и уходишь. После этого я позволил себе продолжить следовать за тобой, и даже устроиться на заднем сидении Импалы. Я тихо сидел, слушал музыку, которую ты включил, улыбался тому, как ты потряхиваешь головой в такт и подпеваешь. Все было, почти как раньше. Я даже чуть было не забылся и не заговорил с тобой. И только тогда, замерев в ужасе от того, что едва не выдал себя, осознал, что все закончилось. Больше никогда мы не сядем в машину вместе, не будем говорить о пустяках, слушая старые, затертые кассеты с рок-хитами; не будем обсуждать планы победы над очередным опасным, но не непобедимым для такой команды противником; больше никогда ты не позовешь меня, если тебе потребуется помощь. Не позовешь меня, если тебе потребуется друг… Я судорожно, со всхлипом, втянул воздух сквозь сжатые зубы и понял, что попался. Ты меня услышал. - Кто здесь? – ты резко остановил машину у обочины, заглушил двигатель и грозным, внимательным взглядом обвел салон, сжимая в руке нож, который выхватил в первую же секунду. – Я слышал тебя! Покажись! Показываться я не собирался. Но и исчезнуть, вернуться в свой лес, тоже почему-то не мог. Так и сидел, не двигаясь и почти не дыша, пока суровое выражение твоего лица не сменилось удивлением от внезапной догадки: - Кастиэль, это ты? Кас? Я не выдержал. Сбежал. Слишком хотелось сбросить невидимость и ответить. Боюсь, у тебя была возможность заметить мое отражение в зеркале заднего вида, когда я на секунду проявился, прежде, чем исчезнуть, но я понадеялся, что этого не произошло. За день до истечения срока я пришел к Кроули. Наверное, будь это добрая сказка, вроде тех, которые мой вессель когда-то читал на ночь дочери, Кроули отказался бы забирать Благодать, расторгнул договор, и я снова отправился бы к тебе, а потом, каким-то чудесным образом, все наладилось. Но несмотря на то, что когда-то ты считал ангелов вымышленными существами, моя жизнь – не сказка. Я отдал Благодать, свою плату за твое второе возвращение из Ада. Плату за свое недолгое счастье. Король Ада говорил какую-то ерунду, хлопал меня по плечу и предлагал выпивку. На последнее я, неожиданно для себя, согласился. Ангел, напивающийся в компании демона – забавный эпизод для книжки в жанре «городское фэнтези». Бывший ангел, делающий то же самое в той же компании – настолько не забавно, что даже Кроули не смеялся, наблюдая, как я постепенно перехожу из вертикального положения в горизонтальное. Потом я еще довольно часто появлялся в том баре. Пытался заглушить алкоголем тоску и страх. Я боюсь смерти. По-человечески боюсь. И все еще не хочу умирать, несмотря на то, что мир для меня утратил яркость и смысл. Но если бы я мог еще раз отдать все ради тебя, я сделал бы это. Я не жалею об этом решении, о заключении сделки с Королем Ада. Я жалею лишь о том, что пошел на поводу своих желаний. Спас тебя, а потом сам же едва не погубил. Я даже не злюсь на Кроули, который подтолкнул меня к такому решению. Сам виноват: что это за ангел, что позволяет демону искусить себя? Я совершил так много ошибок на своем пути. Но уже скоро этот путь закончится, и я буду наказан за все, что сделал. Осталось совсем недолго. Умирать – больно. У меня нет дарованной людям счастливой возможности лишиться сознания и покинуть этот мир без мучений, неизбежно сопровождающих разрушение тела. Мой вессель давно мертв, эту оболочку удерживала в целости лишь Благодать, и без нее сосуд стремительно распадается. Мысли, кажется, распадаются тоже. Путаются, мечутся в голове, будто солнечные зайчики, отраженные зеркалом в тот миг, когда оно разлетается на мелкие осколки. Каждый осколок этого зеркала – мое воспоминание о тебе. Твои глаза, твоя улыбка, твои руки, растрепанные волосы, хриплый шепот… Я просто хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя. Чтобы услышал эти слова, когда я произнесу их в последний раз, когда они станут прощанием с тобой и этим миром. Прекрасным и удивительным миром, который все еще существует лишь потому, что есть те, кто умеет танцевать над пропастью. Я оказался Дураком и сорвался с края. Но это ничего, потому что я упал вместо тебя. Я люблю тебя , Дин.