С чистого листа

– А правду говорят, что ты и есть Широяша? – раздавшийся за спиной голос вклинился в привычный барный гул, и несколько заинтересованных взглядов тут же устремились в их сторону. – Ну старик, ну что тебе стоит! – чуть повысив голос, Гинтоки постучал ладонью по стойке. – Я тебе завтра же верну этот дурацкий журнал, ну все магазины уже закрыты! – Эй, я к тебе обращаюсь! – его грубо дёрнули, разворачивая к себе. Расслабленный Гинтоки, взмахнув руками, снёс несколько чашек с сакэ и, неловко качнувшись, схватился за плечо подошедшего почти вплотную человека. – Ой-ой, зачем же ты так близко! Тебя что, не учили в школе соблюдать личное пространство? – Гинтоки похлопал его по груди, убеждаясь в наличии защитного костюма, специально прикрытого невзрачным мятым плащом. – Так слухи правдивы? – кажется, того нисколько не смущала повисшая в зале тишина и обращённые на них взгляды. – А кто говорит? – Гинтоки понизил голос и прищурился, наклоняясь ближе. – Да много кто, знаешь, вот и стало интересно. – Этот твой многокто тот ещё болтун, – Гинтоки покивал со знанием дела и, подхватив из-под носа сидящего рядом полную чашку, ткнул пальцем в дальний угол, где дремал какой-то старик. – Вон про него многокто говорит, что он в молодости переспал с сестрой сёгуна! – Да ну? – несколько гостей с интересом уставились на грязные ноги старика, и зал вновь загудел. – А ещё многокто говорит, что на пустыре, который в двух кварталах отсюда, покоится аманто. Раньше из его задницы сыпалось золото. Говорят, за это его и убили – хотели разбогатеть. Но как только он умер, всё золото превратилось в дерьмо. Кто-то заржал, кто-то припомнил, что на пустыре вообще любили закапывать всех неугодных, видимо, потому что никто толком не помнил, откуда этот пустырь, собственно, взялся. И, когда все наконец забыли про Широяшу, Гинтоки, улыбнувшись, повернулся обратно к стойке. – Так что я бы не доверял этому твоему многокто. Я простой рабочий, зарабатываю как могу. Про Ёрозую Гин-сана слышал? Занимаемся фрилансом: хочешь – могу крышу починить, доставить ценную посылку, в доме прибраться. За спиной зашуршал плащ, и пискнуло какое-то электронное устройство. Гинтоки опрокинул в себя ещё чашку сакэ. – Ну старик, я же не навсегда прошу, не будь таким скрягой. Со скрягами знаешь, что бывает? Их в старости кошмары мучают! – Да подавись ты, только заткнись, пожалуйста. Видишь же, полно работы! – бармен кинул перед Гинтоки Джамп и отошёл к дальнему краю принять новый заказ. – Понахватаются всяких слухов, а потом пристают к законопослушным гражданам, – проворчал Гинтоки. – И не говорите, – подхватил его сосед. – Последнее время позакрывали половину заведений в центре из-за подозрений в терроризме, представляете! – Да ну! – возмутился Гинтоки. – Сплошной беспредел! Ночь выдалась прохладной и тёмной: звёзд почти не было видно за тучами. – Передавай привет Отосэ! – донеслось вслед. – Старый извращенец! – Гинтоки махнул на прощание рукой. – Передам. Он огляделся по сторонам, поёжившись: в такие ночи на улицы выходят не только грабители и убийцы, но и разного рода нечисть. От свежего воздуха в голове слегка прояснилось, и Гинтоки решил срезать путь по переулку за баром, чтобы не делать крюк через тот самый пустырь. Опасность он почувствовал почти сразу – чужие взгляды жгли спину, а впереди кто-то слишком громко дышал, видимо, нервничая. – Знаешь, для человека, за которым охотятся не только ищейки сёгуна, но и сами Тендошу, ты слишком беспечен, – Гинтоки узнал голос незнакомца из бара и криво усмехнулся. – А ты, для человека, который охотится за Широяшей, туповат. Гинтоки сделал шаг в сторону, прижимаясь спиной к стене, и инстинктивно дёрнул рукой к поясу. – Сам ты туповат, – рыкнул незнакомец, снимая капюшон и открывая взгляду красный гладкий череп, чёрные глаза без белков и заострённые длинные уши. – Судя по сканеру ДНК, совпадение с Широяшей целых восемьдесят процентов. – То есть, на восемьдесят процентов я Широяша? А на двадцать оставшихся кто? – Гинтоки зевнул, прикрыв рот рукой. С обеих сторон к ним приблизилось по три краснорожих аманто; ещё один сидел на крыше напротив, держа наготове пистолет. – А на двадцать… – аманто замялся, потянувшись к сканеру. – Да хватит с ним болтать, – зашипели остальные. Готовность напасть можно было предугадать по взглядам, по изменившейся мимике – Гинтоки не анализировал, просто доверял инстинктам, и поэтому успел вовремя пригнуться, уходя от схлестнувшихся над ним ударов когтистыми лапами. Два шага в сторону – за спину самому крайнему, чтобы свернуть шею и сорвать с пояса блеснувший стилет. Он подкинул его не глядя – ориентируясь на звук взводимого курка. В воздухе запахло кровью. Гинтоки перехватил за руку ближайшего аманто, прикрываясь им от выстрелов. Брезгливо оттолкнул обмякшее тело и, недобро улыбнувшись, сжал меч в руках. Нападавшие двигались слишком медленно, мешались друг другу и явно были напуганы. Не схватка, а забой домашнего скота. – Обучали бы своих людей, что ли, раз собрались ловить не только воров нижнего белья или сталкеров, – процедил Гинтоки, хватая за шею последнего живого аманто и прижимая к стене. – Их научили умирать, – просипел тот, вскидывая руку. Что-то кольнуло над ключицей, и Гинтоки инстинктивно – он ведь не собирался – всадил меч ему в живот. Кровь хлынула на руки, и он, выпустив рукоять, отступил назад. Место укола жгло. Дотронувшись до ключицы, Гинтоки нащупал тонкую иглу, потянул за неё. Тут же поплыло зрение, и затылок прострелила первая вспышка боли. Держась за стену, он медленно вернулся к входу в бар и, постучав, упал на пороге. Боль становилась всё сильнее, пока он не потерял сознание. Белый потолок и белые стены, белая простыня и белые руки – белее лишь волосы на голове. Он уже минут пять смотрел на себя в карманное зеркало, которое держал в руках Хиджиката, смотрел и справа, и слева, но никак не мог узнать. Кудри лезли в тёмные глаза и щекотно цепляли уши. Гинтоки недовольно наморщил нос, пытаясь пальцами вытянуть хотя бы передние пряди, но те, выскальзывая, упрямо свивались в кольца. – Ну всё, хватит, я не твоя служанка, – проворчал Хиджиката и попытался убрать зеркало в карман, но Гинтоки схватил его за запястье. – Оставь? – улыбнулся он. Хиджиката нервно передёрнул плечами, вырывая руку. – Отвали Зеркало, правда, оставил, за что Гинтоки был ему искренне благодарен. Его пугала возможность запомнить себя неправильно, а потом не узнать или узнать в ком-то ещё. Он помнил, что встретить двойника – к несчастью, а несчастья ему и так хватало. В голове всё ещё сплошной белый лист – и чёрный Хиджиката на страже. Гинтоки пришёл в себя сутки назад. Во рту стояла дикая сухость, даже язык ворочался с трудом. Он пнул в бок сидевшего у кровати человека – как потом оказалось, им был Хиджиката – и как можно понятнее изобразил, что очень хочет пить. Заговорить вслух он не рискнул. Человек же, вместо того чтобы налить ему воды, вскочил, опрокидывая стул, и наставил на него катану. – Широяша! – его взгляд и плотно сомкнутые губы не предвещали ничего хорошего. Гинтоки попытался отползти к стене, но понял, что не может сдвинуться, потому что правая рука прикована к поручню. – Псих! – прохрипел Гинтоки обиженно. Судя по дрогнувшему лезвию, Хиджиката его понял, но теперь просить у него воды почему-то не хотелось. – Что здесь творится?! – Гинтоки вздрогнул от крика и под строгим взглядом ворвавшейся в палату медсестры почувствовал себя крайне несчастным. – Пить, – жалобно попросил он. – Немедленно уберите оружие и покиньте палату, – велела она тому, не оборачиваясь. После второго стакана лучшей на свете воды Гинтоки облегчённо выдохнул и вытянулся на кровати. Вместо памяти был сплошной вакуум – только сейчас, когда миновала опасность, он понял, что не имеет ни малейшего представления о том, кто он такой, как здесь оказался и почему. – Извините, – он посмотрел на медсестру, которая записывала показания с монитора, и, прокашлявшись, продолжил. – Извините, вы не знаете, кто я? Лицо медсестры, и так не блещущее красотой, вытянулось и стало походить на лошадиную морду, из-за чего Гинтоки едва подавил смешок. – Вы не помните, как вас зовут? – она склонилась к нему, достала из нагрудного кармана фонарик и поочерёдно посветила в глаза. – Боюсь, я вообще ничего не помню, – ответил Гинтоки, пытаясь проморгаться. Медсестра, тем временем, коснулась его шеи и слегка отогнула ворот рубашки. – Не болит? – она говорила так мягко, будто Гинтоки был смертельно болен. Он как можно активнее замотал головой. – Да не бойтесь, – она ободряюще улыбнулась, – От укуса насекомого ещё никто не умирал. Повязку, главное, не трогайте. Если всё будет нормально, завтра уже её снимем. После тщательного осмотра Гинтоки так устал и хотел спать, что когда в палату вернулся Хиджиката, даже не стал комментировать его позорное бегство от медсестры. Во сне Гинтоки сидел под огромным цветущим деревом сакуры. На коленях лежала потрёпанная зелёная тетрадь с пустыми листами, и на много-много метров вокруг, до самого горизонта, растянулась высохшая потрескавшаяся земля. Он прижимался спиной к тёплому стволу и ловил пролетающие мимо лепестки. Казалось, он всю жизнь просидел здесь и просидит ещё столько же, пока дерево не примет его за часть себя, пока он сам не станет частью этого дерева. И тут за спиной раздалось тихое рычание: предупреждающее, пока ещё не злое. Гинтоки хотел обернуться, но его тело так долго пребывало в одной и той же позе, что каждый сантиметр движения давался с огромным трудом. – Помоги мне! – прошептал он, не решаясь говорить громче, чтобы не разбудить дерево. Рычание раздалось снова, на этот раз будто выражая сожаление и сочувствие, но Гинтоки чувствовал дыхание на своём плече и знал, что кто бы это ни был, он совсем рядом. – Давай, Гинтоки, это не больнее, чем оторвать засохшую коросту, – кто-то с другой стороны кинул в него сломанной веточкой. – Или что, ты признаешь себя слабаком? Маленьким разнывшимся сопляком? Гинтоки не выдержал – какой же он сопляк – и, собравшись с силами, рванулся в сторону. Тысячи мелких игл пронзили его насквозь, вырывая долгий надрывный крик. Он кричал, пока не кончилось дыхание, потом перешёл на всхлипы. Тёплое прикосновение привело его в чувство и притупило боль. Он медленно открыл глаза, но увидел перед собой только чёрную тень. – Ну ладно, очко в твою пользу. Но не думай, что сможешь обогнать меня, – насмешливый голос резал слух знакомыми интонациями, но как Гинтоки ни старался, так и не смог вспомнить, кому он принадлежит. Справа раздалось утробное ворчание – чёрный зверь, каких Гинтоки никогда раньше не видел, ткнул его носом в бок. Лепестки сакуры сгорали, касаясь его шерсти, превращались в золотых мотыльков, вьющихся вокруг, словно искры пламени. Чёрная тень подошла ближе, зарываясь пальцами в шерсть на загривке, и мотыльки облепили её со всех сторон, принимая за своего. – Кто ты? – Гинтоки протянул руку с другой стороны, но когда их пальцы встретились, что-то дёрнулось, переворачивая мир с ног на голову. Гинтоки проснулся. – Мы не можем посадить его в камеру, Тоши! У нас на него ничего нет – только догадки и фоторобот пятилетней давности, – мягкий голос обволакивал, успокаивая и выводя Гинтоки из глубокого сна на поверхность. – Десять трупов! Вы же понимаете, что даже в Шинсенгуми не каждый справится с десятком вооружённых аманто, – возразил второй голос, горячий и злой. – К тому же он подходит под описание Широяши! – Гинтоки демонстративно зевнул и перевернулся на другой бок. – Тише, тише, давай сначала допросим его. Может парень на войне поседел. Врачи говорят, что у него амнезия, а значит мы должны действовать крайне осторожно, иначе весь наш отдел упразднят в считанные дни – ты же знаешь, слишком многим в верхах мы не нравимся. Приоткрыв глаза, Гинтоки украдкой осмотрелся. У кровати стояли двое, и один из них казался смутно знакомым, но любая попытка вспомнить отзывалась сильнейшей головной болью. – Да плевать мне, – начал было этот, знакомый, но осёкся, поймав взгляд Гинтоки. – Очнулся, – грубо бросил он, отходя на пару шагов назад и предупредительно опуская ладонь на рукоять меча. – О, с добрым утром! – поприветствовал второй, и Гинтоки узнал голос – тот самый, от которого внутри становилось тепло и спокойно. Гинтоки вдруг захотелось улыбнуться. – Меня зовут Кондо Исао, я командующий Шинсенгуми – недавно сформированного отряда военной полиции. А это Хиджиката Тоширо, мой заместитель, – он махнул рукой за спину. – Не обращай внимания на его хмурую физиономию, он просто не любит больницы. Гинтоки перевёл взгляд на Хиджикату и отметил про себя невольно дёрнувшийся уголок губ и сведённые брови. Кажется, с больницами у Хиджикаты было что-то глубоко личное. И тут он вспомнил: остриё обнажённого клинка и злое «Широяша». – О, это ты хотел прирезать меня! – он хлопнул свободной рукой по постели и улыбнулся. Вспомнить хоть что-то было так приятно – как сложить первые два кусочка паззла из огромного набора. – Прирезать, – Кондо закашлялся, пытаясь скрыть смущение и дать понять Хиджикате, что тот должен что-то сделать. – Нет, что ты, просто Тоши всегда в боевой готовности, и в тот момент, наверное, решил, что тебе угрожает опасность. Хиджиката у него за спиной поморщился, понимая всю абсурдность приведённого объяснения, но промолчал. – Мы обязаны допросить тебя по поводу случившегося. Тебя доставили в больницу из-за остановки сердца, но врачи заметили на твоей одежде кровь. А затем нам поступил анонимный звонок, и неизвестный сообщил, что в переулке за баром произошла настоящая бойня, – Кондо сделал паузу, внимательно изучая лицо Гинтоки. – И вы думаете, что это я? – Гинтоки высоко вскинул брови. – Устроил, как вы выразились, «бойню», а потом огляделся, понял, что натворил и схватил сердечный приступ? – Я понимаю, как это звучит, – Кондо улыбнулся и потрепал Гинтоки по плечу. – Но кровь, на твоей одежде, принадлежала тем аманто, так что приходится учитывать даже настолько бредовую версию. Гинтоки покачал головой, пытаясь вспомнить хоть что-то, но это было всё равно, что стучаться лбом о глухую стену. – Что-то ничего не приходит на ум, не могу нащупать в себе ни суперсилы, ни владения секретными техниками. Хиджиката опять поморщился, но в этот раз скорее разочарованно. – Да уж, весёленькое начало службы, – Кондо протянул Гинтоки руку, чтобы попрощаться, но осёкся, когда тот выразительно звякнул цепью. – Ладно, ты поправляйся пока. Тоши присмотрит за тобой на случай, если ты действительно стал свидетелем преступления, – развернувшись к двери, похлопал Хиджикату по плечу. – Я надеюсь на тебя. И тише: – Сними с него наручники. Гинтоки показалось, он услышал, как скрипнули зубы Хиджикаты. – Слушаюсь. После того как за Кондо закрылась дверь, и Хиджиката, выполняя приказ, снял наручники, в комнате повисло напряжённое молчание. – Раз уж мы остались одни, может, расскажешь что-нибудь интересное? – Гинтоки понимал, что играет с огнём, и Хиджиката ему не доверяет, почти ненавидит, но лежать в кровати было неимоверно скучно. – Я здесь не для того, чтобы тебя развлекать, – голос Хиджикаты подрагивал. – Ты такой нервный потому что мы в больнице или потому что я тебе не нравлюсь? Можем постараться найти компромисс, который устроит обоих. Например, я никому не скажу, что ты неуравновешенный маньяк с холодным оружием, а ты будешь приносить мне журналы. От бешенства у Хиджикаты побелели глаза, а на скулах заиграли желваки. И Гинтоки вдруг залюбовался – злой Хиджиката был красив, напоминал чёрного зверя, способного как разорвать пополам, так и защитить от любой опасности. – Ладно, неважно. Позови хотя бы медсестру, пусть включит телевизор. – Ты понимаешь, что я не твоя личная охрана? – Хиджиката рывком встал со стула, доставая пачку сигарет. – Будешь наглеть, я тебе устрою ещё одну амнезию. С сотрясением. Гинтоки проводил его взглядом до двери, задумавшись, почему угрозы Хиджикаты не пугают, хоть тот и не кажется безопасным или неспособным сдержать своё обещание. Страшно было только сразу после пробуждения, когда Хиджиката смотрел по-другому, как на преступника, которому уже вынесен приговор. В палату вошла медсестра, толкая перед собой тележку с едой. Взглянув на неё, Гинтоки понял, что действительно проголодался – интересно, сколько же он не ел. – Извините, а можно мне пульт? – обратился он к настраивающей капельницу медсестре. И тут же добавил, перейдя на доверительный полушёпот. – Этот мой охранник такой страшный – размахивает оружием, а когда я попросил принести мне журналов, чуть не придушил! – Пульт в верхнем ящике тумбочки, но сначала вам следует поесть. И не бойтесь – если что, зовите, и я сразу же приду! – она ласково улыбнулась Гинтоки, на миг вдруг став почти симпатичной, поправила сбившееся одеяло и, ещё пару секунд бесцельно покрутившись у кровати, пошла к двери. На входе, судя по звукам, столкнулась с Хиджикатой. Пока они о вполголоса обменивались сердитыми замечаниями о правилах поведения в больнице и с преступниками, Гинтоки залез в верхний ящик тумбочки, достал пульт и включил первый попавшийся канал. Его опустевший мозг жаждал новой информации. А для того чтобы эта информация лучше усваивалась, он открыл ванильный пудинг и умял его за считанные секунды, проигнорировав овощное рагу и рис, политый неаппетитной на вид рыбной заправкой. Из передач больше всего ему приглянулся прогноз погоды – в основном за счёт привлекательной телеведущей и прилипчивой мелодии в заставке. Когда он закончился, Гинтоки включил музыкальный канал и принялся подпевать. Кажется, Хиджиката не очень любил музыку – как только клип закончился, он вышел из палаты, громко хлопнув дверью. Вернувшись, кинул Гинтоки толстый журнал. – Перестань выть – у меня кровь из ушей скоро пойдёт, – проворчал он, вновь усаживаясь на стул и доставая блокнот, в котором постоянно что-то писал. – Я не вою, – оскорбился Гинтоки, но журнал взял. Еженедельник Джампа – гласило название. С обложки одним глазом пристально смотрел беловолосый шиноби, второй же глаз был закрыт повязкой, и Гинтоки ненадолго замер, ощутив смутное беспокойство. Помотав головой, он отбросил неприятные мысли, и погрузился в чтение. Ближе к ночи, уже после вечернего обхода, Гинтоки заметил, что Хиджиката, вернувшийся из курилки, отложил блокнот и как-то нервно посматривает то на Гинтоки, то на пульт от телевизора. Продолжалось это минуты две, пока Гинтоки не надоела повисшее в воздухе напряжение, отвлекавшее его от чтения. – Ты хочешь что-то посмотреть? Порно? Романтическую комедию? – он повертел пульт в руках и, взвесив его на руке, спрятал под одеяло. – А что мне за это будет? – Я тебя точно убью. Голыми руками, – тихим от бешенства голосом произнёс Хиджиката, глядя прямо в глаза. Можно было только догадываться – по побелевшим костяшкам сжатых кулаков и бьющейся на виске жилке – каких усилий ему стоило взять себя в руки, и эта внутренняя борьба завораживала настолько, что Гинтоки почти пропустил тихое: – Что ты хочешь? Он не имел ни малейшего представления, чего хочет, и слегка растерялся. – Ну, знаешь, одного десерта за день слишком мало для выздоравливающего организма – хочется разнообразия. А ещё клубничного молока. Почему-то, глядя на твою физиономию, безумно хочется клубничного молока. Лицо Хиджикаты сильно скривилось, и Гинтоки испугался, что того сейчас хватит удар. – Договорились. Включай телевизор – там вечерняя дорама должна начаться через две минуты. – Дорама? – Гинтоки послушно включил телевизор и отдал пульт Хиджикате, чтобы тот нашёл нужный канал. – Это что-то о любви? Ты романтик, Хиджиката-кун? – Сразу видно, что у тебя мозг повреждён, – фыркнул Хиджиката. – Смотри лучше, чтобы не опозориться потом на людях. Гинтоки хотел было обидеться, но передумал. – Ну, ты хотя бы признал, что я действительно болен. На экране под нарастающую скрипичную музыку появилась заставка. Гинтоки закрыл глаза и тут же провалился в глубокую яму, не заорав только потому, что от ощущения падения горло сжалось, не давая ни дышать, ни говорить. Он упал в воду, захлебнув её полный рот, а высунув голову на поверхность, забарахтался в панике. Хорошо, быстро осознал, что касается ногами дна, и смог выпрямиться, тяжело дыша и отплёвываясь. Вода доходила до пояса, но вокруг было настолько темно, что он не видел собственных рук, только слышал, как где-то неподалёку плещутся волны и тихо играет музыка. Не найдя ничего лучше и всеми силами борясь с мыслями о том, какие страшные чудовища тут могут водиться, он двинулся на звук. – Эй, там кто-то есть? – он старался говорить не очень громко на тот случай, если где-то поблизости водились привидения или другая нечисть, желающая полакомиться свежей плотью. Музыка вдруг смолкла и чей-то знакомый голос произнёс: – Иди сюда, Гинтоки. Я понял, что твои угрозы утопиться вполне реальны, но ещё реальнее подцепить в такой холод ангину. Немного успокоившись, Гинтоки вновь двинулся вперёд, и чем ниже опускалась вода, тем светлее становилось вокруг – не утро, но предрассветные сумерки. А когда шагнул на берег, то увидел невдалеке костёр и чёрную тень за ним. – И ничего не холодно, – Гинтоки зябко повёл плечами, придвигаясь ближе к огню. – Ну да, а лёд на воде – это всё магия злых духов. Вытрись, простудишься же. – Каких ещё злых духов? – настороженно поинтересовался Гинтоки. У его ног лежало сложенное полотенце, которым он, скинув больничный халат, быстро обтёрся, и в которое потом закутался по самые плечи. – Помнишь легенду, что рассказывал нам учитель – о лесах, в которых деревья забирают души павших? И если в полнолуние сыграть им нужную мелодию, они поделятся с тобой нерастраченным богатством, здоровьем и удачей умерших? Гинтоки покачал головой, потому что ничего такого не помнил и вообще не любил легенды, в которых после смерти от человека оставалось что-либо, кроме тела. – Сейчас мы находимся как раз в таком лесу. Как думаешь, я играю нужную мелодию? Воздух опять заполнили звуки музыки, и Гинтоки закрыл глаза, разморённый теплом костра после холодной воды. – Не засыпай. Я не смогу удерживать их этим, если ты будешь уязвим, – обеспокоенный тон тени заставил Гинтоки встряхнуться и оглядеться. – Кто ты? – он совершенно точно должен был знать, кто скрывается за тенью, но никак не мог вспомнить. Вместо ответа прямо сквозь пламя к Гинтоки шагнул уже знакомый чёрный зверь. Дохнуло теплом, и перед глазами золотыми вспышками зароились мотыльки. На следующий день Гинтоки проснулся с влажными волосами и колотящимся от страха сердцем. Именно тогда он попросил Хиджикату принести ему зеркало, потому что понял, что совершенно не помнит, как должен выглядеть. Зеркало он потом убрал под подушку и, пока Хиджиката ходил в магазин, всё пытался понять, почему же зверь ему снится чёрный, если сам он белый. Может, это какая-то психологическая реакция, или у него внутри спит тёмный Гинтоки, а может, он и правда был на войне. Вернувшись в палату, Хиджиката сгрузил пакет на колени Гинтоки и достал блокнот, совершенно не обращая внимания на порхавшего над плечом золотого мотылька. – Так что, говоришь, ничего не вспомнил? – он был напряжённый и злой. Может, по дороге что-то случилось, а, может, ему надоело проводить целые дни в палате и бегать в курилку. Гинтоки не знал. Он увлечённо наблюдал, как мотылёк снова и снова двоится, ударяясь крыльями о нашивку на форменном пиджаке. – Как только вспомню, тебе сообщу первому, – не выдержал Гинтоки, с трудом отведя взгляд от взмывающих к потолку и растворяющихся в воздухе крыльев, и демонстративно скрестил руки на груди. – И вообще, это моя палата! Ты что, мой брат или любовник? Я должен тебе денег? Твоя сестра залетела от меня, и ты пытаешься отомстить? Почему именно тебя оставили со мной?! Гинтоки замер, заметив, что произнесённые слова ложатся на белый холст стен чёрной вязью; переплетающиеся линии пульсировали, превращаясь в морду зверя. Хиджиката устало потёр переносицу. – Во-первых, по распоряжению Кондо я охраняю тебя как возможного случайного свидетеля, – по скептичному взгляду было понятно, как сам Хиджиката относится к этой версии. Линия на стене, оборвавшаяся, когда Гинтоки замолчал, вновь набухла и проросла шипами-клыками. – А во-вторых, стерегу государственного преступника, за головой которого охотится слишком много жаждущих наживы. Твоя амнезия что, прогрессирует? – Рядом с тобой у меня мозг вообще скоро атрофируется. А что, кстати, тебя награда за мою голову не интересует? Вам сколько платят хоть? Или, может, ты слишком правильный? Или слишком тупой? – не задумываясь, он уклонился от последовавшего удара. Картина из слов была закончена: чёрное лохматое чудовище, оскалив клыки, припало на передние лапы, готовясь к прыжку в сторону застывшего в движении Хиджикаты – и Гинтоки закрыл глаза, останавливая, приказывая остановиться. Рисунок замер, успокаиваясь и принимая статичную форму, но Гинтоки чувствовал, что тот готов сорваться с места, если будет нужен. На него вдруг нахлынула страшная усталость, как после долгой изнурительной работы. Место над ключицами неприятно дёргало, хотя никакого укуса уже видно не было. – Я думаю, ты ошибаешься, и вы зря тратите время, – он вытянулся под одеялом и душераздирающе зевнул. – Если бы я был государственным преступником, о котором ты говоришь, то не стал бы драться в грязных переулках. Вы ловили бы меня в небе среди звёзд или в поле среди тел поверженных врагов, но лучше всего – в постели, – слова давались всё труднее, и Гинтоки решил, что Хиджиката совсем не обидится, если мысль он закончит, когда проснётся. Когда он проснулся, Хиджиката курил у открытого окна и писал в привычном блокноте, смешно морща лоб и покусывая кончик карандаша. На улице уже стемнело, и прохладный воздух проникал в палату. Пахло дымом и цветущей сакурой, и Гинтоки улыбнулся, заворожённый моментом. На какой-то миг ему показалось, что память пытается подкинуть картину из прошлого: силуэт в окне, дым, сакура и дурманящее, незнакомое ощущение лёгкости в груди, тянущего сытого удовольствия. Но Хиджиката вдруг вздрогнул, швырнул сигарету за окно и соскочил на пол, роняя блокнот. Гинтоки не сразу понял, что произошло, а потом услышал недовольное: – Покиньте палату, мне нужно сменить капельницу пациенту. Он подскочил на кровати, оборачиваясь к двери, и увидел медсестру – какая-то новенькая, заметно симпатичнее предыдущей, она стояла в дверях, скрестив руки на груди, и смотрела на Хиджикату с таким презрением, что будь на его месте Гинтоки, он покинул бы палату через окно. Но то ли у Хиджикаты было больше наглости, то ли смелости, то ли у Шинсенгуми имелось специальное заклятие защиты от недовольных медсестёр. Гинтоки не знал наверняка. Когда Хиджиката закрыл за собой дверь, он вздохнул с облегчением. – Вы поймите правильно, я знаю, что у него работа такая, но когда взрослый мужчина просыпается, он хочет побыть один или в объятиях девушки, но никак не рядом с другим мужчиной. Особенно если этот другой мужчина то и дело норовит использовать свой меч, и, говоря меч, я имею в виду именно меч, а не меч мужчины. Он замолчал, с интересом наблюдая за медсестрой, которая заглянула под кровать, проверила шкаф и тщательно изучила каждую штору. – Думаете, он что-то украл? Всё может быть, этим Шинсенгуми нельзя доверять – с государственными служащими держи ухо востро, – Гинтоки покивал со знанием дела, наслаждаясь видом длинных стройных ног, лишь немного прикрытых форменным халатом, поэтому не заметил, как медсестра сняла с себя чепчик, распуская волосы. – Гинтоки, это я, Кацура, можешь не притворяться дальше, – а вот изменившийся голос заставил отвлечься от ног. Из чепчика медсестра достала что-то, подозрительно напоминавшее взрывчатку. – Кацура? – Гинтоки перевёл взгляд с ног на лицо и обратно, затем закрыл и сильно потёр глаза. – Так ты что, мужчина? – вышло жалобнее, чем он рассчитывал, однако ситуация казалась невероятно абсурдной. – Ну конечно, я мужчина! – Кацура закатил глаза и попытался стащить с Гинтоки одеяло. – Вставай, мои люди ждут снаружи – мы быстро найдём тех, кто посмел напасть на тебя. – Нет, стой, зачем ты меня раскрываешь, я совсем не такой! – Гинтоки тянул одеяло обратно на себя и был почти напуган возможной перспективой. – Какие твои люди, о чём ты? Ты из клуба извращенцев, переодевающихся в женскую одежду? Не хочу тебя обижать, но, боюсь, мой член не сможет проявить себя в полную силу, если потереть его о член другого мужчины. Он предпочитает женскую ласку. Я, конечно, ни в чём не уверен, но интуиция не может меня обманывать! – Хватит, Гинтоки, сейчас не время шутить – идём, пока не вернулся дьявольский замком! – Кацура схватил его за руку и дёрнул на себя с силой, которой Гинтоки совершенно не ожидал от человека с такими ногами. Он почти слетел с кровати, повиснув на Кацуре, который прижимал его к себе бережно, но крепко, и смотрел так серьёзно, что Гинтоки понял – разговоры про побег шуткой не были. Опустив ноги на пол, он выпрямился, взглянул на дверь палаты и нерешительно отступил к койке. – Я не уверен, что мне стоит идти с незнакомцем вроде тебя, – нервничая, он зарылся пальцами в волосы, дёрнул спутанные пряди и быстро продолжил. – Не знаю, за кого именно ты меня принимаешь, но, скорее всего, ты ошибаешься. Я не знаю, что здесь происходит, и почему Шинсенгуми уделяют мне столько внимания, о каком Широяше они и почему на моей одежде кровь мёртвых аманто. Всё, что я помню – огромный чёрный зверь и золотые мотыльки. И прости, конечно, но ты не похож ни на зверя, ни на мотылька, – Гинтоки выдохнул и отошёл ещё на пару шагов назад. Кацура, стоявший на подоконнике с протянутой к нему рукой, качнул головой, убирая с лица разметавшиеся от ветра волосы. – Чёрный зверь? – он задумчиво прищурился и, оглянувшись на улицу, вновь повернулся к Гинтоки, собираясь спрыгнуть в палату. – Золотые мотыльки? Кажется, я знаю, о ком ты говоришь, но пока ты здесь… Кацура не успел договорить – за спиной Гинтоки дверь с грохотом врезалась в стену, и в палату влетел Хиджиката. Они с Кацурой застыли, сцепившись взглядами; время замерло, будто кто-то поставил весь мир на паузу. Краем глаза Гинтоки заметил сверкнувшую растяжку в проёме, где стоял Хиджиката. Тот уже сделал следующий шаг, и натянутая нить вот-вот должна была лопнуть. Взвыл чёрный зверь. Рывком за запястье – в сторону – по инерции дальше, за стену, уступая место, развернуться, закрыть собой. Пустота в голове и тяжёлое хриплое дыхание над ухом. В нос ударил запах палёной шерсти; от раздавшегося взрыва задрожал под ногами пол и заходили ходуном стены, с тумбочки упала ваза, разлетаясь на куски, следом за ней жалобно звякнуло оконное стекло. – Не волнуйся, Гинтоки. Если он тебе нужен, я найду его, – голос Кацуры звучал как сквозь плотный слой ваты, но Гинтоки не решился повернуть голову под градом из каменной крошки. Он не знал, кого имел в виду Кацура, склоняясь к мысли, что тот был не в себе. Вот только его взгляд – серьёзный и понимающий, принимающий Гинтоки здесь и сейчас и через сотни лет – заставлял думать иначе. Где-то вдалеке, в десятках километров от них, кто-то кричал, был слышен топот, и пронзительно вопила сигнализация, а Гинтоки, продолжая прикрывать голову и Хиджикату, вдруг поймал себя на том, что улыбается. Ему совсем не было страшно – защищая кого-то, он ощутил себя на своём месте. – В больнице оставаться опасно. Они знают, что вы здесь, и кто бы ни был целью, нападение может повториться. – И в этот раз мы будем готовы! Схватим их прямо на месте преступления. Кондо и Хиджиката спорили за дверью палаты, куда перевели Гинтоки, кажется совсем не заботясь о том, что их прекрасно слышно. Гинтоки, удобно устроившись на краю кровати с целым пакетом апельсинов, внимательно слушал. В ожидании Кондо Хиджиката курил прямо посреди развороченной палаты и от души орал на Гинтоки – и как только дыхалки хватало – за тупую самодеятельность, за связь с Кацурой, за убитое на него время и что-то там ещё. После первой сигареты Гинтоки перестал его слушать. Приехавший Кондо в сопровождении ещё двух Шинсенгуми тут же обследовал место взрыва и допросил свидетелей на возможную причастность. В больнице царил переполох, поэтому до Гинтоки не было дела никому, кроме Хиджикаты, но того занял Кондо. Гинтоки заскучал – телевизор в этой палате не работал, а журнал остался под кроватью, потому что кому-то слишком нравилось упиваться властью и называть уликами всё подряд. Гинтоки вздохнул и разделил апельсин на четыре части. – И что, ты предлагаешь взять его с собой? Чем он будет там заниматься? К тому же доктора говорят, что ему нужна знакомая обстановка, чтобы вернулась память. Казармы вряд ли покажутся ему знакомыми. – А что ему вообще сейчас покажется знакомым? На улице его оставить – нужны лишние люди для слежки, а их у нас нет, – Хиджиката сделал паузу, видимо обдумывая ситуацию. – Оформим бумаги, якобы приняли его в Шинсенгуми на испытательный срок. Жить будет со мной в комнате, тренироваться со всеми. В патруль можем пару раз взять – вдруг Кацура снова появится. В остальное время пусть походит по городу, осмотрится – под присмотром, естественно. – Ты серьёзно думаешь, что он на это согласится? Даже если опустить тот факт, что набор в Шинсенгуми закрыт до следующего года. – У него амнезия. Он не помнит никого из старых знакомых, не знает, где его дом и работа. Так мы хотя бы не пропустим момент, когда память вернётся. Гинтоки задумчиво пожал плечами, слизывая апельсиновый сок с пальцев – в принципе, он не был против побыть с Шинсенгуми ещё немного, особенно если еда у них будет вкуснее, чем в больнице. Он тщательно вытер руки о простыню, соскочил с кровати и подошёл к двери. – Не то чтобы я вас специально подслушивал, но ночевать в парке мне не очень хочется, – он не стал выходить к ним или открывать дверь, понимая конфиденциальность разговора. – Блядь, – коротко прокомментировал Хиджиката его тактичность. Ночь Гинтоки провёл на полу в комнате Хиджикаты за чтением устава Шинсенгуми – того самого, который Хиджиката каждый день записывал в свой блокнот с правками и дополнениями. И если что и понял к концу последнего пункта, так это то, что Хиджиката был крайне кровожадным человеком, не умеющим развлекаться и не дающим развлекаться другим. Сам Хиджиката до самого утра где-то носился, время от времени забегая в комнату и проверяя, чтобы Гинтоки оставался на месте. Помимо кровожадности, у него были явные проблемы с доверием, и Гинтоки искренне ему сочувствовал, пока не уснул. Сочувствие испарилось ровно в шесть утра, когда Хиджиката стянул с него одеяло и, плеснув в лицо холодной водой, заставил встать и отправиться на утреннюю тренировку. На все попытки напомнить, что он ещё нездоров, и после такой тяжёлой ночи полагается отгул, Хиджиката лишь хмурил брови, и снова и снова брызгал водой. – Я подам на тебя жалобу в комитет по охране труда! – отчаянно зевая, Гинтоки наконец натянул на себя форму и, с трудом передвигая ногами, вышел на площадку. Все уже были там, досыпая кто сидя, кто лёжа, а самые мужественные – даже стоя. Однако всё это – до появления Хиджикаты. Стоило тому указать Гинтоки на место в первом ряду, остальные тут же перестроились, пропуская его вперёд, что вызвало лёгкую неловкость – мало того, что в первом ряду не удастся поотлынивать, так теперь ещё и все вокруг могли спокойно на него пялиться. Он встал напротив Хиджикаты, с любопытством разглядывая отряд. Такие разные, они умудрились довольно слаженно процитировать все пункты устава. Гинтоки даже почти проникся командным духом и задремал под ритмичный гул их голосов, когда перекличка – если это можно было так назвать – закончилась. Хиджиката протянул Гинтоки синай, при этом его улыбка напоминала оскал. Хотя вполне возможно, он просто хотел быть доброжелательным и радушным хозяином, но из-за бессонной ночи у него заклинило челюсть. – Я не умею им пользоваться, – заметив пару удивлённых взглядов, на всякий случай объяснил Гинтоки, удобнее перехватывая рукоять. Хиджиката пожал плечами, продолжая всё так же отвратно скалиться. – Хиджиката-кун, тебе нехорошо? Может, стоит позвать доктора? Хотя вообще-то, если это челюсть, то я могу помочь вправить. – Заткнись, – рявкнула неблагодарная скотина. А ведь он от души предложил помощь, от чистого сердца! С началом тренировки Хиджиката изменился: посерьёзнел, собрался. Приняв начальную стойку, он сделал замах и замер, дожидаясь, когда все повторят за ним. Монотонные, однообразные движения заворожили Гинтоки – он расслабился и закрыл глаза. Весь отряд Шинсенгуми двигались в одном темпе, будто при проведении какого-нибудь древнего обряда. За тренировкой последовал душ, затем завтрак, и Гинтоки уже почти примирился с тем, что его жизнь запихнули в глупые рамки расписания. Когда они выходили из столовой, с энгавы его окликнул Кондо, помахал рукой. – Гинтоки! Подойди сюда! Судя по виду, Кондо тоже эту ночь не спал – под глазами залегли тени, морщины проступили чётче – но он всё равно тепло улыбнулся. – Видел сегодня тебя на тренировке – здорово получается! Ты держишься прямо как настоящий самурай. Гинтоки нахмурился, пытаясь понять – издевается над ним Кондо, что ли. – Первый раз держал в руках эту палку. Ну, точнее, может и не первый в жизни, но с тех пор, как очнулся – да. – Так у тебя талант! – Кондо радостно похлопал его по плечу, и Гинтоки понял – не издевается, на самом деле пытается подбодрить. – Вообще, я просто хотел, чтобы ты не особо волновался – Тоши не злой, и даже если вдруг сгоряча скажет что-то, то потом сам же себя и съест за это. И да, мы работаем над твоим делом, но пока безрезультатно. Сам понимаешь – район там неспокойный, но я постараюсь держать тебя в курсе. – Спасибо, – Гинтоки не знал, как следует реагировать на такие слова и чего от него ждут. Может, стоило отказаться, но с какой стати – он потерял свою жизнь почти так же, как и те аманто в переулке, так почему бы ему не интересоваться расследованием. – И помни – пока нет доказательств твоей вины, мы на одной стороне, Гинтоки. Кажется, его с головой окунули в домашнюю атмосферу Шинсенгуми, и Гинтоки это катастрофически не нравилось – он не хотел к ним привязываться и не хотел становиться их частью, а Кондо всё портил, принимая Гинтоки со всеми его грехами, будь то подглядывание за старшеклассницами или массовые убийства. К его теплу хотелось тянуться, такому, как он, можно было рассказать свои самые страшные тайны. Но все тайны Гинтоки сейчас были скрыты даже от него самого. И если никто в Шинсенгуми не знал его до происшествия, то когда восстановится память, всё придётся начинать сначала. – В таком случае, надеюсь, что их и не появится, – Гинтоки похлопал Кондо по плечу. – Вы мне нравитесь. Кондо смущённо улыбнулся и кивнул. Гинтоки, посчитав это за разрешение уйти, быстрым шагом устремился к комнате Хиджикаты. Это было единственное знакомое место, где никто не пытался навязать ему то, что можно будет потерять, когда вернётся память. Патрулирование улиц представляло собой наискучнейшее в мире занятие. Хиджиката не одобрял игры в слова, трёп о погоде и женщинах, а обсуждения вечерней серии дорамы пресекал особенно строго, видимо опасаясь, что их услышат прохожие. Он вообще казалось предпочитал ходить в полной тишине – какого чёрта тогда таскался со всеми, а не искал нарушителей в одиночку. Отряд Шинсенгуми оказался совсем небольшим, так что незнакомых лиц уже к концу дня не осталось. Перед сном Хиджиката выдал Гинтоки объёмный пакет и, с искренним интересом уставившись в стену, пояснил: – Я не знал точно, какой у тебя размер, так что Ямазаки купил по моим меркам. Здесь джинсы с рубашкой, если в город пойдёшь, пижама, сменное бельё ну и так по мелочи на каждый день – разберёшься. Гинтоки замешкался, ошарашенный проявленной заботой со стороны Хиджикаты. Ему самому даже в голову не пришло побеспокоиться о таких мелочах. – Что-то не так? – Хиджиката нахмурился, явно нервничая. – Нет, всё так! Спасибо, – усмехнувшись, Гинтоки покачал головой. – Просто не ожидал, что ты… Ну, ты же мне не доверяешь и всё такое. Ещё никогда Гинтоки не было так тяжело формулировать свои мысли. – Я и не доверяю, – пожав плечами, Хиджиката достал сигареты и шагнул к выходу. – Но сейчас ты – один из Шинсенгуми, пусть даже неофициально. Гинтоки медленно осел на пол, невидяще глядя перед собой. Он настолько увлёкся, погрузился в атмосферу единения, которая ещё утром пугала его, что совсем забыл о том, как быстро всё может измениться. Им нужен был Гинтоки-который-помнит, а не такой как сейчас: потерянный и бесполезный. Пульсирующая боль в месте укуса заставила Гинтоки отвлечься и собраться с мыслями. Ну и хорошо, если так, то значит нужно вернуть себе память: пройтись по улицам, осмотреть город. Врач говорил, что нужно отыскать хотя бы одну зацепку, значит, он будет искать. И лучше, если ему никто не будет мешать. Когда Хиджиката вернулся в комнату, Гинтоки лежал, накрывшись одеялом, и старался дышать как можно ровнее. Вскоре он действительно заснул. На перекрёстке его уже ждал зверь: лежал, положив гигантскую голову на лапы, и лениво помахивал хвостом, поднимая вокруг себя клубы пыли. Гинтоки огляделся, но место было ему незнакомо, хотя возвышающийся вдали Терминал говорил о том, что они всё ещё в Эдо. Они довольно долго шли мимо однотипных старых домов с просевшими крышами и сорванными ставнями. Запоминать дорогу было бесполезно – вокруг не было никаких опознавательных знаков, и это слегка тревожило, напоминая о нереальности происходящего. Но зверь послушно держался рядом, постоянно задевая плечо Гинтоки пушистым боком, будто успокаивал. – Да всё в порядке, – в голове заело мелодию из прогноза погоды, а улица всё не кончалась, хотя они шли уже целую вечность. Если бы они были в манге, у Гинтоки бы уже выросла борода. Задумавшись о том, почему он вообще решил, что может доверять существу, у которого неизменными остаются только глаза и клыки, он не заметил, как зверь остановился. Только пройдя пару метров вперёд, испугался, не ощутив рядом знакомое тепло. – Ты чего? – быстро вернулся обратно и положил ладонь на холку, поглаживая длинную лоснящуюся шерсть. На нос зверя сел золотой мотылёк, и Гинтоки, уже заранее понимая, что случится, улыбнулся – только такие огромные звери умеют так умилительно чихать. Мотылёк рассыпался в воздухе на мириады пылинок, и их подхватил неизвестно откуда взявшийся ветер. Закружил, швырнул в сторону. Между домами по правую руку появился проход. Видимо, почувствовав близость цели, зверь рванул вперёд, и Гинтоки пришлось перейти на бег, чтобы не отстать. Тёмный проход оборвался так же внезапно, как и возник – просто захлопнулся у них за спиной. Гинтоки с весёлым испугом подумал, что если бы они не бежали так быстро, то остались бы там, раздавленные как попавшие под пресс куклы. – Гинтоки, признайся, ты ползком сюда добирался? Зверь радостно вильнул хвостом и, играясь, поскакал к тени. Они оказались на заброшенном заднем дворике. – А я привык ко всяким мистическим штукам, – обиженно протянул Гинтоки, подходя ближе. – Каким ещё мистическим штукам? – недоумение, прозвучавшее в голосе тени, подделать было невозможно. – Хочешь сказать, рядом с деревом, а потом ещё у озера – это не ты был? А кто же тогда, двойник? Поматросил и бросил, вот значит как! – Гинтоки нервничал, и слова опять ложились на язык сами. В такие моменты он почти не контролировал себя, будто включая встроенный автоответчик. – Нет, – либо тень отличалась невероятным терпением, либо у неё был огромный опыт общения с Гинтоки. – Я всего лишь отголосок твоего сознания, Гинтоки. Ты болен и бредишь. Гинтоки вздрогнул и инстинктивно коснулся места укуса на шее. Ему показалось, что под пальцами что-то шевельнулось, уходя дальше под кожу. Не больно, но неприятно. – Да, именно оно. И времени у нас катастрофически мало. – И что? – Гинтоки переступил с ноги на ногу. – Идти в больницу? Ложиться и умирать? – Не драматизируй, – тень скользнула вперёд и успокаивающе погладила Гинтоки по щеке. От этого простого жеста почему-то перехватило дыхание, и к горлу подступил ком. – Слушай свои инстинкты. – Зачем ты мне помогаешь? – опомнившись, Гинтоки попытался схватить тень, задержать хоть на минуту, но та уже растаяла в воздухе. – Скотина, – вышло как-то слишком жалко, и он порывисто обнял зверя за холку, пряча лицо. Сразу после душа Гинтоки махнул через забор и побежал по пустым ещё улицам, не сбавляя скорость и не опасаясь привлечь к себе лишнее внимание. Для начала следовало заглянуть в Кабуки – именно там располагался бар, рядом с которым его нашли. Солнце поднималось всё выше, и хотя он уже давно не бежал, перейдя на быстрый шаг, всё равно было жарко. Сбавив темп ещё немного, он закатал рукава и расстегнул нижние пуговицы на рубашке. Ворот он оставил наглухо закрытым – с утра в душе ему показалось, что капилляры на ключицах и груди окрасились чёрным, образуя причудливый узор. К полудню он добрался до нужного места, но было ещё слишком рано: бары закрыты, а люди, бродившие по улицам, не узнавали его и вообще выглядели довольно подозрительно. Поразмыслив, Гинтоки решил заглянуть в доки – по слухам, там довольно часто проворачивали свои сделки разного рода преступники. На самом деле, ему повезло – по дороге его подобрал аманто, похожий на огромного саблезубого медведя. Сначала Гинтоки категорически отказывался от предложенной помощи, но потом, прикинув расстояние, всё же согласился. – А вы… по делам или так, проездом? – чем страшнее опасность, тем строже следует придерживаться правил вежливости. – Думаю переехать через пару лет. Бизнес. – О, вы бизнесмен! – Гинтоки покивал. – Нам, людям с деловой жилкой, следует держаться вместе! – Вы так думаете? – аманто взглянул на Гинтоки и, кажется, угрожающе оскалил клыки. Гинтоки закрыл глаза и досчитал до десяти. Если сейчас он их откроет, и перед ним окажется пасть, полная ядовитых зубов, он просто откроет дверь кабины и вывалится наружу. Возможно, если очень повезёт, ему удастся убежать. Осторожно, предварительно зажав ручку двери, Гинтоки приоткрыл правый глаз. Аманто смотрел на дорогу, и, постукивая по рулю массивной лапой, плавно покачивалась в такт музыке. – Боюсь. Автомобилей, – выдавил из себя Гинтоки. «Не показывать страх! Главное – не показывать страх, иначе он почует его и нападёт», – Гинтоки не помнил, кому принадлежала эта мудрая мысль, но был полностью с ним согласен. – А вы купите скутер – он как велосипед, только сам ездит. Я сыну такой взял и не нарадуюсь. Гинтоки хотелось кричать, бежать на край света и быть сыном этого аманто. Ну, и ещё возможно мороженого. – Приехали! – заглушив двигатель, аманто нажал кнопку рядом с рулём, и в дверях что-то щёлкнуло. – Система безопасности – чтобы дети на ходу не открывали. Гинтоки тупо смотрел на дверь, на ручку, которую всё это время продолжал сжимать, потом перевёл взгляд на аманто и, кивнув, открыл дверь и вывалился на улицу. Кажется он только что познал, что такое божья милость. – Всё в порядке? – Да-да! Спасибо большое! Нога затекла, – Гинтоки прижался щекой к земле и пообещал себе никогда – вот никогда-никогда – не садиться в машину к незнакомцам. Грузовик отъехал, и на противоположной стороне улицы Гинтоки увидел чёрного зверя, который, кажется, над ним посмеивался. Удача благоволила Гинтоки, поэтому быстро подскочив и отряхнувшись, он перебежал улицу. Как и во сне, зверь повёл его за собой. Они обогнули низкое приземистое здание, перескочили через забор и остановились у пожарной лестницы, ведущей на второй этаж. Судя по небольшим окнам, внутри явно располагался склад, но что важнее – там явно кто-то был. Гинтоки посмотрел на зверя: тот мотнул носом в сторону лестницы и сел. – Вот сам бы и лез, – Гинтоки вытер взмокшие ладони о джинсы, подул на них, размял пальцы и, присев, подпрыгнул. Лестница располагалась выше, чем ему показалось в начале. Зверь безмятежно смотрел вдаль и даже не думал помогать. – Я слушаюсь бессловесное животное, которое до кучи ещё и моё подсознание. Мне точно не надо к врачу? Не хочешь говорить и не надо, я тоже не горю особым желанием. Гинтоки со злости пнул стену склада, и лестница с лёгким шорохом спустилась ему под ноги. – Вот оно как. Ну ладно, – хорошо, что никто кроме него самого случившегося не видел. Хотя с другой стороны Гинтоки бы предпочёл, чтобы зверь тоже перестал смотреть на него как на идиота. Впрочем, дальше всё пошло лучше, и он даже не застрял в окне. Второй этаж на деле занимал всего половину здания и был завален странными машинами, трубами, запчастями и прочим металлоломом. Гинтоки впервые за день по-настоящему оценил свой чёрный костюм, в котором было легко прятаться в тени. На самом краю второго этажа, вжавшись в перила, сидел человек в ковбойской шляпе и целился из пистолета в кого-то внизу. Гинтоки, не особо задумываясь о том, что он делает, тоже подкрался к краю. От человека с пистолетом его отделяла полуразобранная верхняя половина робота. А внизу зверь скалил клыки, рычал и вился юлой. Лучше всего было не думать. Примерившись, Гинтоки со всей силы толкнул полуробота на перила. Затрещало дерево, заскрежетал проржавевший металл, и испуганно охнул человек с пистолетом. Гинтоки закашлялся, помахал руками, разгоняя клубы пыли, и пропустил момент, когда люди внизу наставили на него оружие. – Не стрелять, – услышал он сквозь общий гомон, и вокруг сразу стало тихо, кажется, даже разваливающийся на куски робот перестал трещать. – Спускайся. Гинтоки подавил совершенно неуместное желание улыбнуться и аккуратно спрыгнул на первый этаж. Тут же заметил зверя, который сидел, прижимаясь к ноге человека в тёмном кимоно и надвинутой на глаза сандогасе. Видимо, его появление произвело слишком сильное впечатление на присутствующих, и они осмелились нарушить приказ. – Такасуги-сан, вы обещали честную сделку. И что же я вижу, вы приводите на встречу Широяшу, переметнувшегося под тёплое крылышко Шинсенгуми. Это вы называете честной сделкой? Из-за завалов техники наконец показался грузный старик, чьё лицо покраснело и раздулось так сильно, что Гинтоки испугался, как бы оно не лопнуло. А Такасуги – он сразу его узнал, почувствовал. И зверь вьётся вокруг него хвостом. Гинтоки сложил руки за спиной и прислонился к качающейся балке. – Что ты здесь делаешь? – наконец спросил он тихо и будто бы безэмоционально, но Гинтоки с головы до ног прошило, разгоняя адреналин сдерживаемым бешенством. Вот, почему он так долго молчал – пытался взять себя в руки. Что же он никак не снимет свою дурацкую шляпу. – Да так, – Гинтоки посмотрел на зверя, понимая, что про него говорить ни в коем случае нельзя. Не сейчас. – Шёл мимо, увидел, что пожарная лестница опущена, ну и решил проверить – всё ли в порядке. А то мало ли – грабители! – А внутрь тоже случайно попал? – рявкнул из-за спины Такасуги старик. Гинтоки шагнул вперёд, подтянув закатанные рукава, присел и, примерившись, рывком отбросил остатки робота в сторону. – Нет, внутри я увидел подозрительную личность, застрявшую в балконе, – не обнаружив никого на полу, Гинтоки вернулся к роботу. – И что же подозрительного он делал? – старик хмурился всё сильнее. – Ты хоть понимаешь, что за вторжение на частную собственность без ордера тебе грозит арест! Отогнув верхнюю пластину разбитого корпуса, Гинтоки с облегчением выдохнул и развернулся к остальным. Старика, казалось, вот-вот хватит удар, а Такасуги – этот наглый сукин сын – улыбался, раскуривая трубку. – Все, кто надевает ковбойские шляпы без должного обоснования, либо в помещении, могут и будут заведомо считаться преступными элементами и подлежат немедленному аресту, – Гинтоки торжественно оторвал скрывающие нутро пластины. – Приказ сёгуна, поступил в начале этой недели. Ну вот, а когда я хотел произвести арест, он оказал вооружённое сопротивление. А дальше всё вышло случайно – этот склад слишком старый, всё на глазах рушится. – Убейте их. Предатели должны гнить в земле, – сказал улыбающийся Такасуги, снимая наконец сандогасу. Левая часть лица оказалась замотана бинтами, и это по какой-то причине доставляло почти физическую боль самому Гинтоки. – А с тобой мы пойдём поговорим в другое место. Гинтоки не успел опомниться, как Такасуги утянул его за собой вглубь здания, под навес и через неприметную дверь они зашли в небольшую комнату, чем-то напомнившую кабинет Хиджикаты. – Кого убьёте? – тихо спросил Гинтоки, чувствуя подступающую тошноту. – Не твоё дело, – улыбка плавилась на лице Такасуги, превращаясь в оскал. Всё ещё не было страшно, только заныло в груди. От этой ноющей боли окружающий мир начал расплываться, терять чёткие очертания. Гинтоки схватился за стену, чтобы не упасть, и увидел свернувшегося у ног Такасуги зверя. – Ты понравился зверю. А где твои мотыльки? Гинтоки ощутил себя лёгким, как пушинка, когда Такасуги схватил его за ворот рубашки, со всей дури впечатывая спиной в стену. – О, так ты любишь, когда грубо? Я раньше никогда так не делал, но можем попробовать. Язык заплетался, мешал заканчивать слова и уж тем более составлять из них предложения. – Ты что, обдолбался? – Такасуги замахнулся, и две сильные оплеухи обожгли щёки огнём. Как ни удивительно, это помогло, и туман перед глазами рассеялся. – Нет, мне мой внутренний мир сказал, что я болен, – рука Такасуги, сжимавшая воротник, дрожала от злости, и Гинтоки накрыл её своей ладонью. – Тшш. Я не смогу показать, пока ты держишь воротник. Покажу – и держи, сколько хочешь. И, как ни странно, Такасуги отпустил, разжал пальцы и уронил руки вдоль тела, но не сдвинулся ни на сантиметр. Это странным образом беспокоило, кружило голову – стоять так близко к незнакомому тебе, но знающему тебя человеку, и пуговица за пуговицей расстёгивать рубашку. Как предложение за предложением обнажать в разговоре душу. Намокшие пряди липли к вискам, ко лбу, капли пота щекотали шею, стекая за воротник. Под взглядом Такасуги было жарко, как в сауне. Он смотрел на то, как неловко Гинтоки возится с непривычными пуговицами, слишком мелкими, выскальзывающими из пальцев, и не делал абсолютно ничего, не двигал ни единым мускулом. И только когда Гинтоки наконец распахнул воротник – моргнул, словно выходя из транса, шагнул назад. – Блядь, – тихое, отчаянное. И внезапно Такасуги стал как распахнутая книга – это читалось в его голосе, во взгляде. Он всё понял – не нужно было ничего рассказывать. – Мне страшно, – признался Гинтоки. И Такасуги, до того готовый придушить его голыми руками, этими же самыми руками осторожно, словно опасаясь навредить или сломать, провёл по волосам Гинтоки, убирая налипшие пряди с висков, со лба в безуспешной попытке пригладить. По губам скользнула горькая улыбка, будто он вспомнил что-то давно забытое, нарочно запертое в дальний ящик. – Ну и что ты разнылся, – потянул на себя, прижался губами к виску. – Я знаю, что нужно делать. Дорога до города обошлась без приключений. Склад, оказывается, принадлежал старому механику, живущему в Кабуки, он и довёз Гинтоки, который испытывал лёгкую неловкость за погром: – Вы, если что, счёт за ремонт шлите в Шинсенгуми – я же был как бы при исполнении… – Вот и отлично. Хотя, я бы эту махину всё равно не смог целиком со второго этажа вниз спустить. Вернувшись, Гинтоки первым делом наткнулся на Хиджикату. Тот ходил злой, как пёс, сорвавшийся с цепи, цеплялся ко всем по поводу и без, так что на улице было пустынно. Увидев Гинтоки, он накинулся на него с такой яростью, какой тот раньше не видел. – Ну что ты кричишь, Хиджиката-кун! Ты сам говорил, что мне надо гулять, смотреть на разные места в городе. Память там шевелить и всё такое. – С кем-то из Шинсенгуми, а не одному! А если бы на тебя ещё раз напали, где я должен был тебя искать! – он сломал третью подряд сигарету и зло бросил её под ноги, втаптывая в землю. – Ты? – Гинтоки улыбнулся. Хиджиката открыл рот, собираясь что-то ответить, закрыл, непонимающе огляделся. Пока он осознавал и приходил в себя, Гинтоки перехватил у него пачку сигарет. Выбив сразу две, одну он подкурил и отдал Хиджикате, а вторую оставил себе. После первой затяжки слегка повело голову, и он присел на энгаву, вытянув ноги. Хиджиката всё так же молча сходил переоделся и, вернувшись, приступил к тренировке. Это совершенно точно было не то упражнение, что они лениво делали по утрам, скорее то, что Хиджиката сам подобрал для себя. Не было зацикленности или повторения, но красота и отточенность движений, за которыми скрывался многолетний опыт, завораживали. Занимался он долго – Гинтоки даже успел задремать. Надвигался вечер, и Гинтоки поднялся, потягиваясь и зевая. Они договорились встретиться с Такасуги на фестивале. И тут произошло неожиданное – Хиджиката, видимо, на секунду отвлёкся, привлечённый движением Гинтоки, и на длинном выпаде вперёд неудачно повернул руку. Чертыхнувшись, он попытался сам вправить плечо, но слишком вымотался за день. Гинтоки подскочил к нему, на автомате ощупал сустав. – Эй, ты не охренел? – зло выплюнул Хиджиката, пытаясь оттолкнуть, но поморщился и отодвинулся сам. – Я вправлю тебе плечо, перевяжу и никому не скажу. А ты… пойдёшь со мной на фестиваль. Сегодня открытие, так что напьёмся, повеселимся, ну или как ты привык отдыхать. Гинтоки начал осторожно разминать повреждённое плечо, игнорируя вялое сопротивление. – Будто бы я нуждаюсь в твоей помощи, – Хиджиката снова дёрнулся, но неуверенно, словно давая Гинтоки возможность уболтать себя. – Кондо узнает – волноваться будет, так что ты нуждаешься в моём молчании. – Да ну! – Хиджиката видимо решил побить все рекорды по упрямству, но Гинтоки прибег к запрещённому приёму и сильнее сжал пальцы на пострадавшем месте. – Давай, Хиджиката-кун, порадуй Гин-сана, я ещё никогда в жизни не был на настоящем фестивале! – Ублюдок, – пробормотал Хиджиката, сдаваясь. Гинтоки не был уверен, что всё делает правильно, но после дневной вылазки тот ни за что бы не отпустил его одного. Стиснув зубы, он с силой дёрнул плечо на себя. Сустав под пальцами щёлкнул, вставая на место, и Хиджиката, до того напряжённый сверх предела, наконец расслабился и сделал глубокий вдох. – Ну вот и всё, а ты боялся, – Гинтоки отряхнул руки, самодовольно улыбаясь. – Карма? Месть? Случайность? – Хиджиката потянулся, разминаясь. – Спасибо. Сейчас я ополоснусь, и можем идти хоть на фестиваль, хоть в бар, хоть в фонтанах купаться. – А устав разрешает купание в фонтанах? – Гинтоки оживился, представив Хиджикату где-нибудь в торговом центре, залезающего в фонтан. – Я и есть устав. Будешь себя хорошо вести – разрешу. Идти на фестиваль в форме или джинсах Гинтоки наотрез отказался, поэтому Хиджиката, порывшись в шкафу, всучил ему своё кимоно. На удивление, оно оказалось невероятно мягким и приятно льнуло к телу – Гинтоки почему-то был уверен, что Хиджиката предпочитает более грубую ткань. Единственным недостатком был цвет – серый превращал Гинтоки в почти что привидение. – Хиджиката-кун, а мне разве не полагается жалование? – полюбопытствовал Гинтоки, вышагивая во главе их маленькой процессии. Вокруг стояли десятки палаток, и он никак не мог определиться, куда зайти первым делом. Хиджиката шёл за ним следом, не столько интересуясь товарами, сколько наблюдая за людьми. – Слушай, тебе кто-нибудь рассказывал, для чего ходят на фестивали? – Гинтоки вынырнул из толпы и, осклабившись, помахал бананом в шоколаде у самого носа Хиджикаты. – Давай, сделай Гин-сану приятно. – Если я откушу кусок банана, тебе будет приятно? – не отводя взгляда от Гинтоки, Хиджиката обхватил банан губами и, выждав пару секунд, сжал зубы. Гинтоки ойкнул, отдёргивая руку. – Ты грязный садист! Извращенец! Пойдём от него, милый Банито-сан, – Гинтоки сунул остатки банана в рот и двинулся дальше. – Это у тебя шутки идиотские, – донёсся из-за спины запоздалый ответ. – Вот эти конфеты вообще не стоит брать – я видел по телевизору, у них там полная антисанитария на производстве! – Гинтоки передёрнулся. – Наверняка остатки после закрытия распродают. Не, пошли лучше туда! Он быстро приноровился лавировать в толпе, теряясь среди прохожих. Особенно забавно получилось уйти от Хиджикаты – Гинтоки поспешил вперёд, чтобы успеть урвать последнее фисташковое мороженое. А когда обернулся, увидел растерянное, обманчиво-беспомощное выражение на лице Хиджикаты. Умилённый Гинтоки поспешил ему навстречу, размахивая свободной рукой. Когда Хиджиката его заметил, беспомощность сменилась злостью. Правда, к тому времени мороженое начало подтаивать, и Гинтоки не особо вслушивался в очередной разнос. Несколько крупных капель уже слились в одну и щекотно побежали по руке. Перехватив рожок, он слизал мороженое с ладони, а затем поочерёдно обсосал каждый палец. Только после этого взял салфетку, которой держал рожок, и вытерся насухо. Хиджиката молчал. Вафля приятно хрустела, а Хиджиката всё ещё молчал. – Ты сегодня какой-то притихший, Хиджиката-кун. Что-то случилось? – участливо поинтересовался Гинтоки и поднял взгляд. Хиджиката стоял почти вплотную, не замечая проходящих мимо толкающихся людей и тёмными, голодными глазами смотрел на рот Гинтоки. Таким взглядом он, должно быть, запугивал самых матёрых преступников. Гинтоки преступником не был, но ему тоже стало не по себе. – Хиджиката? – он помахал рукой у него перед носом. – Земля вызывает Хиджикату! Тот моргнул, помотал головой и вновь стал похож на себя обычного. Особенно если не всматриваться. Людей вокруг стало слишком много, и Гинтоки, схватив Хиджикату за руку, быстрым шагом двинулся в сторону парка по единственному более менее свободному проходу. По пути выхватил у зазевавшегося торговца маффин, покрытый целой горой крема, и, объев крем, выкинул кекс в мусорку под возмущённый возглас Хиджикаты нырнул между палаток в соседний ряд, перескочил через ограду и по узенькой тропинке вывел их на небольшую лужайку над обрывом. – Ты здесь уже был? – удивлённо поинтересовался Хиджиката, оглядываясь. С трёх сторон их окружили деревья, приглушая музыку, а прямо впереди был обрыв и тёмно-тёмно-синее, почти чёрное, небо. – Не-а, мне продавщица бананов подсказала, – Гинтоки подошёл к самому краю обрыва и взглянул вниз. В темноте было не разглядеть, что там внизу, и от этого адреналин бил в голову, заставляя сердце колотиться с невероятной скоростью. – Осторожнее, Гинтоки! – устало выговорил Хиджиката, и Гинтоки бросил на него удивлённый взгляд через плечо, но всё же отступил на безопасное расстояние. – Так ты что, пришёл посмотреть на фейерверки? А как же бар? – Я ещё никогда в жизни не видел фейерверков, Хиджиката-кун, – укоризненно заметил Гинтоки. – И за кого ты меня принимаешь, Хиджиката-кун, – с точностью скопировав интонацию предыдущей фразы. Вышло отлично. Гинтоки осторожно распахнул кимоно, и вытащил из-за пазухи небольшой пакет с двумя бутылками сакэ, чашками и – ну конечно – пачкой сигарет. – А ты приглянулся той старой карге с ярмарки, – Гинтоки лукаво улыбнулся и при помощи считалочки выбрал бутылку. – Какой ещё карге? – Хиджиката тут же вскрыл пачку и затянулся – ясно, не позволял себе курить на самом фестивале. – Да если бы я знал. Такая импозантная – ярко накрашенные губы, мундштук и грустные глаза. Наверное, овдовела не так давно или ещё что-то случилось, – Гинтоки пожал плечами и наполнил чашки. – И вообще, хватит болтать, давай пить! Фейерверки начались, когда уже совсем стемнело, а у них кончилась первая бутылка. У Гинтоки горели щёки, а тело было лёгким, как воздушный шарик. Та карга знала, что его зовут Гинтоки, и смотрела так, будто хотела обнять, но его как раз в тот момент позвал Хиджиката. Когда же до Гинтоки дошло, её уже и след простыл. Сакэ мягко прокатывалось по языку, согревало горло и лишь слегка кружило голову. Где-то далеко радостно кричали люди, приветствуя каждый залп. Гинтоки подвинулся вплотную к Хиджикате и положил голову ему на плечо. – А давай выпьем за что-нибудь хорошее? – он вытянул руку, пристроив чашку на колене, и повертел головой. Молчание затягивалось – Что, ничего хорошего не идёт на ум? Это потому что ты почти не отдыхаешь. Самурай должен уметь хорошо отдыхать, чтобы потом хорошо работать! Во, я придумал хорошее – давай за Кондо. – За Кондо! – тихо сказал Хиджиката, и, залпом выпив всю чашку, выдохнул в макушку Гинтоки. – Ну ты и пьяница, Хиджиката-кун, не ожидал. А ещё замкомандующего! Устав! Ну хотя ладно, это был нечестный приём – ты за Кондо и токкури залпом можешь. Гинтоки толкнул навалившегося на него Хиджикату так, что тот по инерции завалился на другой бок. Вскочив, отошёл к лесу, всматриваясь в темноту между деревьями. – Ты здесь? – спросил тихо, чтобы не разбудить Хиджикату. – Если да, приходи в тот павильон с тенями – никто же и не заметит. Вернулся обратно к последнему залпу – грохот стоял такой, что казалось, разом выстрелили все десять или даже двадцать пушек, разукрасив небо огненными цветами, которые, сгорая, перетекали один в другой и загорались заново. – Нарушение! – говорить Хиджиката начал ещё до того, как открыл глаза. Нахмурился, сел, оглядываясь по сторонам, а Гинтоки никак не мог решить – умиляются ли на взрослых мужиков в форме, и не обидится ли Хиджиката, если он продолжит над ним ржать. Ох уж эти тонкие самурайские натуры. – Давай ещё по чашке, и будем собираться – после фейерверков обещают незабываемое шоу с планеты Теней. – Какое ещё шоу, – Хиджиката мрачно потёр лоб, явно не совсем врубаясь в происходящее, но чашку взял. – Не знаю, но все говорят, что будет улёт. За улёт! Третий тост был за Хиджикату, и тот видимо был уже слишком пьян, чтобы протестовать. Гинтоки посмеивался, обещая всем рассказать про самовлюблённость замкома. Хиджиката молчал и старательно не смотрел на Гинтоки. Им пришлось выйти обратно на фестивальную площадь, где Гинтоки кивнул головой в сторону огромной растяжки над палатками – Планета Теней представляет уникальное шоу для гостей и жителей Эдо. «Почувствуй себя Тенью!», – прочёл Гинтоки и сокрушённо покачал головой. – Я ещё парочку видел, там было про «Танец Теней», «Теневое шоу» и «Затенись». Говно их пиар-менеджер! Классно иметь непритязательных клиентов, правда, Хиджиката-кун? – когда Хиджиката не ответил, Гинтоки огляделся по сторонам и обнаружил его, свесившегося через ограду. – Нет, ну слушай, ты когда последний раз вообще отрывался, это что за позорное бегство в реальность, – он притащил Хиджикату обратно, и тот повис у него на плече, постепенно меняя цвет лица с зелёного обратно на нормальный. – В общем, я тут услышал – там перед входом каждому надевают специальные очки – сквозь них видно только силуэты людей – типа тени – а ещё музыка ебашит, так что по голосу не опознать. – Рай для извращенцев, – вяло буркнул Хиджиката. Гинтоки же чувствовал себя захмелевшим и счастливым. Когда они были уже совсем близко, Хиджиката снова начал зеленеть, и Гинтоки великодушно отпустил его, пожелав удачи. Оставшись один, он активно заработал локтями, проталкиваясь вперёд. Очередь двигалась довольно быстро, и Гинтоки всего за пару минут добрался до входа. На него надели очки, защёлкнули на замок. Сквозь них не было видно вообще ничего, от чего было невероятно скучно и самую чуточку страшно. – Эй, ну чего тормозим! Надели очки – пускайте, сколько можно держать меня здесь! – он нетерпеливо переступал с ноги на ногу. – Одному нельзя, ждите, когда кто-то встанет с вами в пару, – раздался спокойный механический голос, и Гинтоки выругался. – Моя пара внутри, – ещё раз попытал удачу Гинтоки, но услышал всё тот же ответ. Устав ждать, он потянулся снять очки, чтобы сходить за Хиджикатой, даже если того придётся нести. Его руку перехватили, больно сжав предплечье. – Вечно торопишься. Гинтоки улыбнулся, только сейчас заметив, как был напряжён всё это время. – Я думал, ты не придёшь! Мало ли что могло случиться. А потом решил, что ты мог уже зайти и ждёшь внутри. – И как, по-твоему, я должен был тебя внутри опознать? Ходить и щупать каждого за задницу? – Зачем за задницу, не надо. Ещё перепутаешь меня с какой-нибудь школьницей. Ориентироваться надо всегда на золотое трио спереди! – Это ты сейчас так себя успокаиваешь после всех съеденных сладостей? – голос Такасуги вроде и не изменился, но какая-то незавершённость его фразы неприятно дёргала, сбивая. Они спустились ещё на пролёт вниз к двери, из-за которой приглушённо доносилась музыка. – Вообще-то, предлагал оценить достоинства моей Циклонной Нео… – Гинтоки замолчал, склонился к самому уху Такасуги, смакуя озарившую его догадку. . – Ты следил за мной? Они оказались внутри огромного белого куба, всё пространство которого наполняла оглушающая неторопливая музыка, подчиняя своему темпу каждое движение. Люди вокруг казались ненастоящими: тёмные силуэты кружили по кругу, сталкиваясь и распадаясь, меняли и форму, и размер. Если бы Гинтоки зашёл сюда один, наверняка бы потерялся, распался на части, а потом не смог собраться снова. И время – оно, похоже, здесь замедлялось, и все ощущения растягивались на минуты, часы, дни. Такасуги кажется тоже попал под влияние этого ритма – он перестал тянуть Гинтоки вперёд, ослабил хватку, и с нежностью, граничащей с одержимостью, водил кончиками пальцев – от запястья, щекотно – вверх, по внутренней стороне локтя ногтями – вниз. Они влетели в стену, не сбавляя шага, но как в замедленной съёмке, и голова Гинтоки не ударилась – легла. Если бы он открыл глаза, то увидел бы смазанный силуэт, беспокойную тень, от поцелуев которой на теле расцветали синяки-укусы. Но он не учил заново, а вспоминал давно установленные правила этой игры. Ему не нужно было открывать глаза, чтобы видеть голодный, безумный от тоски взгляд, устремлённый дальше, глубже, к запертому отравленным уколом прошлому. К тому же, он прекрасно ориентировался в настоящем: по движению ресниц, нарочито-грубым ласкам – как по хлебным крошкам искал дорогу. Зачем помнить, если всё, что ему нужно, хранилось в усмешке целующих – именно его – губ; в сжатых до боли, до синяков на бёдрах, пальцах; в крике, который непозволительно заглушить самому, но правильно – передать в накрывшие рот губы. Такасуги тоже совсем не нужно было видеть, он уже давно знал. Как подцепить кимоно, чтобы оно само упало с плеча. Как нужно накрыть горло, чтобы Гинтоки задыхался, чтобы кадык ходил под ладонью, когда он жадно глотал воздух. Такасуги забрал его голос, сорванный криком и стонами, но этого было мало, Гинтоки должен был отдать больше, ещё больше – столько, сколько сможет, пока не разлетится от взрыва, как сегодняшние фейерверки. Горячие руки скользили по горячей коже – до ожогов – мягко удерживали, настойчиво не давали двинуться. И в этом вынужденном, строго зафиксированном бездействии – наконец-то – Гинтоки чувствовал себя живым. И как же хорошо – та – хорошо, что никто не мог его слышать – ка – как под музыку, в такт, и – су – нет сил терпеть, делить на сло – ги – имя. Конвульсивно, со смешанным чувством наслаждения и страха, он сжал в кулаке шершавую ткань бинтов и гладкие пряди волос. Несоответствие отзывалось режущей болью в груди, и это делало всё происходящее таким реальным, что захотелось распахнуть глаза и увидеть бесформенный рой теней. С усилием он заставил себя разжать пальцы: один за другим. Обняв за плечи, Такасуги медленно развернулся, упираясь лопатками в стену, потянул Гинтоки на себя и прижался губами. – Я сделаю всё завтра к вечеру, – улыбающийся Такасуги категорически не нравился Гинтоки. Улыбающийся – это значит продумавший и просчитавший, готовый действовать. Гинтоки не видел, но чувствовал кожей: и улыбку, и плещущую энергию в подрагивающих пальцах. Гинтоки не хотел действовать, он хотел остаться вдвоём в этом кубе вне времени и пространства, застыть как в воске, не выпуская друг друга. Зуммер в очках пискнул, отсчитывая последнюю минуту, и Такасуги поднялся – Гинтоки не открывал глаз, чтобы не портить образ. – Досчитай до ста, – и, неожиданно зарывшись носом в волосы Гинтоки, горячо лизнул за ухом. Сумасшедший смех ещё долго звучал в голове и вторил судорогам, сотрясающим тело. Гинтоки считал. – Сто, – вот теперь он сам стал фейерверком и мог спокойно упасть на землю. На первую ступень лестницы, где его ждал Хиджиката с бутылкой сакэ. – Ну что, понравилось? – видимо, он успел немного протрезветь, и голос уже не звучал так измученно. – Мдаа… – Гинтоки привалился к его плечу, запахивая кимоно до шеи – он не хотел обманывать Хиджикату, но это же было его личное. Никаких террористов и полицейских, только они двое. – А место кстати не самое безопасное – если бы кто-то решил там на тебя напасть, я бы ничего не смог сделать, – задумчиво продолжил Хиджиката и попытался повернуться, но Гинтоки ткнул ему пальцем в щёку, останавливая. Гинтоки не хотел, чтобы он увидел растрёпанные, спутанные волосы или красные распухшие губы. – Я и сам мог бы за себя постоять, – сиплым, сорванным голосом ответил он. – Ты простыл? – Нет, просто много кричал, пел… Там так классно, Хиджиката-кун, – глаза слипались от усталости, а надо бы добраться до душа. – Ладно, поехали домой. Завтра много дел. – Во-от, я же говорил – не умеешь развлекаться. Ещё день не закончился, а ты уже на работе, – Гинтоки покачал головой, не переставая улыбаться. 。。。 Гинтоки показалось, он проспал целую вечность, и наконец проснулся отдохнувшим. Даже лёгкая ломота во всём теле не могла испортить ему настроение. – Ты продрых тренировку, душ и завтрак, – проворчал Хиджиката, видимо с самого утра занятый отчётами. – Вот это офигенский день! – Отличные новости прямо в постель. Вытянувшись на кровати, Гинтоки откинул одеяло и собирался скинуть пижаму, но упёрся взглядом в спину Хиджикаты. С одной стороны – это было совершенно не его дело. С другой – пока он получал удовольствие, Хиджикате было плохо, и он оставил его одного. К тому же наверняка начнутся вопросы, лишнее внимание – ни к чему это. Следовало срочно отвлечь его внимание, воззвать к справедливости, в конце концов. Гинтоки поднял ворот и, закутавшись в одеяло, пихнул Хиджикату локтем в бок. – Слушай, а я там в кино видел объявление о каком-то новом фильме – название разглядеть не смог, так как оформлением постера занимался дальтоник, но главная героиня ничего такая. – В отличие от некоторых, я нахожусь на работе, – Хиджиката нахмурился, бездумно глядя в лежащий перед ним лист бумаги. – Ты видишь эту гору отчётов? Их кто заполнять будет?! Тем более что вечером мы должны быть у Мацудайры. Когда ты мне предлагаешь идти в кино? – Ну не знаю, возьми с собой отчёты или Мацудайру, – Гинтоки уткнулся в подушку, пряча улыбку. – Так и вижу, как люди расселись, приготовились, тут гасят свет и ты начинаешь шуршать своими бумажками. Ты же понимаешь, что механик не будет тебе светить? – Это была твоя идея! – рявкнул Хиджиката, бросая кисть на стол. Гинтоки смеялся уже не скрываясь. – Но с Мацудайрой всё могло бы пройти веселее! – Тебя бы он пристрелил сразу, меня – отправил совершать сэппуку, не отказав себе в удовольствии снести голову, и преспокойно закончил бы смотреть фильм. Отлично! – он уже отвлёкся и вступил спор. Гинтоки улыбнулся – всё же с Хиджикатой было невероятно легко. И как он, такой вспыльчивый, умудрялся справляться со всей работой. – Между прочим, ты каждые выходные ходишь в кино, а я там ни разу не был. Хиджиката тяжело вздохнул, но Гинтоки уже вошёл во вкус. Лёг, запрокинув голову и сложив руки в молитвенном жесте. Хиджиката, судя по звукам, задумчиво барабанил пальцами по столу. – Ну пожалуйста, Хиджиката-сан, – на одной ноте протяжно затянул Гинтоки. – Хорошо-хорошо, пойдём в кино, дай только этот отчёт закончу. Вот ведь пристал – ни работы с тобой, ни отдыха! На самом деле, им повезло – фильм о межпланетной команде супергероев «Помоги себе сам» пользовался бешеным спросом у молодёжи; ещё большим – у подростков; ну и каждый уважающий себя задрот от пяти и до пятиста (в зависимости от планеты происхождения) должен был сходить на него в кинотеатр и написать отзыв в соцсетях как минимум на пять строк, чтобы подписчики оценили оригинальность суждения. Гинтоки ничего не слышал про супергероев, а Хиджиката считал, что главная суперспособность любого уважающего себя воина – это самодисциплина. Видимо, этим могли похвастаться немногие из любителей фильма, потому что на утренний сеанс оставалось ещё несколько свободных мест. – Боже, ты что, попкорн тоже ешь с майонезом? – Гинтоки скривился и отошёл на пару шагов. – Улучшает вкус, придаёт пикантность, – Хиджиката пожал плечами. – Что-то не нравится – плати за себя сам. – Да я разве что-то сказал против? – запротестовал Гинтоки, приобняв Хиджикату за плечи и возвращая к кассе. – И ещё один большой сладкий, пожалуйста! – Ты не лопнешь? – Хиджиката с сомнением оглядел нависшего над мороженым Гинтоки. – Я расту, – Гинтоки, украдкой косившийся в сторону Хиджикаты, быстро высунул язык и скорчил рожу, как только тот отвернулся. – И можно мне ещё рожок с тремя шариками – клубничное, шоколадное и фисташковое. – Я серьёзно тебе говорю – лопнешь! – Хиджиката увлечённо разглядывал стенд с рекламой новых фильмов. – А ты будто переживать будешь, только и ждёшь, когда я съеду! А говорила мне мама – не выходи за этого скупердяя, он тебя по миру без нитки пустит, а детей отдаст в рабство на майонезный завод. – Мы пришли в кино посмотреть его или показать? – Хиджиката отвесил Гинтоки подзатыльник и толкнул в спину. – Осторожнее! У меня тут хрупкая конструкция, требующая бережного отношения. А насчёт кино – ну я не знаю, а ты что, эксгибиционист? – Сядь на место и заткни рот своей хрупкой конструкцией, пока я не запихал туда кляп! Так и знал ведь, что куда-куда, а в кино с тобой точно не стоит идти. Как только они протиснулись к своим местам и удобно расположились, в зале начали гасить свет. – Ничего себе мы пунктуальные, – восхитился Гинтоки и тут же демонстративно сунул мороженое в рот. Хиджиката ещё пару секунд пробуравил его взглядом, но на экране уже запустили первый трейлер, так что Гинтоки заметно расслабился и, откинувшись на спинку, с восторгом следил за огромнейшим экраном. Потом развернулся, взглянул на окошко механика, но там не происходило ничего интересного. – Итак, тут нельзя есть, пить, курить, громко материться или делать ставки, так почему так много народу ходят именно в кинотеатр, когда дома фильм можно поставить на паузу, можно пиццу заказать, можно со спокойной душой сходить отлить. Хотя, конечно, у вас это вообще не телевизор, а микроскоп. Мороженое кончилось, и Гинтоки заскучал – разочаровавшись как в самих супергероях, так и в их сомнительных способностях. Он отчаянно зевал, привалившись к плечу Хиджикаты, и тот довольно быстро сдался, позволив Гинтоки задремать. Когда за Кондо с Хиджикатой приехала служебная машина, шинсенгуми выстроились во дворе, чтобы их проводить. Начал накрапывать дождь, и Гинтоки тоскливо огляделся по сторонам. Это ведь был его последний вечер в Шинсенгуми. Они могли бы закатить прощальную вечеринку. Хиджиката был бы серьёзен как никогда и, конечно же, Гинтоки не покинул бы территорию казарм без его присмотра. Как бы он объяснил такому, как Хиджиката – правильному до мозга костей, загнавшему себя в рамки устава и отрубающему все торчащие наружу части без сожаления, что Гинтоки поможет Такасуги? Как Хиджиката сказал утром: «Тебя бы он пристрелил сразу, меня – отправил совершать сэппуку, не отказав себе в удовольствии снести голову». Что ж, Гинтоки нисколько не сомневался – узнай Хиджиката о происходящем, выстрелил бы, не раздумывая. Ну или голову бы снёс. Гинтоки ещё немного послонялся под дождём, дожидаясь, когда двор опустеет, а затем быстрым шагом, не оглядываясь, отправился в сторону Кабуки. Всё ещё погружённый в мрачные мысли, он не сразу заметил, как пространство вокруг наполнилось звуками, красками – жизнью. Кто-то, видимо спешивший мимо, задел его плечом, и на Гинтоки обрушился квартал Кабуки, не церемонясь – повисшими в воздухе клубами дыма, грубой бранью и расплескавшимся у ног сакэ. Привыкнув за эти несколько дней, что Шинсенгуми довольно рано ложатся спать, он поразился количеству праздно слоняющихся людей. Складывалось впечатление, что весь квартал заполнили гибриды, в качестве топлива использующие всё, что содержало спирт. – Эй, парень, ты либо заходи, либо перестань стоять в проходе. Из-за тебя к нам никто не идёт, – окликнувший его лысоватый мужик стоял с плакатом «Горяченькое» и выжидающе притопывал ногой, то и дело поправляя сползающие на нос дурацкие очки в толстой оправе. – Я-то отойду, но к вам не идут, потому что думают, что там все на тебя похожи. И я ни капли их не осуждаю, – покачав головой, он пошёл дальше. Квартал Кабуки вызывал в нём бурный восторг – он был как огромный фестиваль без перерывов и выходных. И самое главное – основную массу его населения составляли бедняки, а значит, он вполне мог затеряться на его улицах. Гинтоки отвлёкся, когда его второй раз толкнули в плечо, и уже обернулся, чтобы сказать пару ласковых, но человек в неприметном сером кимоно так выразительно уставился на задний карман его джинсов, что Гинтоки чисто машинально сунул в него руку. В кармане лежала записка, видимо, попавшая туда ещё после первого столкновения. Складывалось впечатление, что окружающий мир насмехается над ним. Хочешь конфету – расскажи стишок; хочешь выжить – попрощайся за двадцать секунд. – Самое главное, конечно, это конспирация! Я же только и жду случая, чтобы подставить, – проворчал он, прекрасно понимая, с кем приходится иметь дела Такасуги и всю обоснованность подобного рода секретности. Он сверился с адресом и облегчённо выдохнул – квартира находилась на соседней улице, всего в паре минут быстрым шагом. Он добежал за одну, обошёл закрытую прачечную кругом и, поднявшись на второй этаж, постучал, как было указано в записке: три коротких – два длинных. Дверь открылась почти мгновенно – видимо, кто-то следил за ним через окно – и Гинтоки быстро шагнул внутрь, скидывая обувь. В прихожей царил полумрак: все двери были плотно заперты, а приглушённый свет ночника создавал такое количество теней, что Гинтоки стало страшновато. – В комнату заходи, он там, – наконец раздался глухой голос от дверей. Увидев Гинтоки, Такасуги тут же замолчал и, отложив какие-то бумаги, вышел из-за стола. – Ну, привет? – поддавшись атмосфере секретности, шепнул Гинтоки, отступая под изучающим взглядом. Возникла неловкая пауза. Точнее, неловко было Гинтоки, и, возможно, тем двум качкам, с которыми говорил Такасуги до его прихода – во всяком случае они тоже, казалось, не совсем понимали, что происходит. – Хватит пятиться, – Такасуги нахмурился, но чувствовал себя при этом вполне свободно. Похоже, он и вовсе забыл, что они в комнате не одни: подступил почти вплотную, дотронулся до лба, всмотрелся в глаза и быстро расстегнул ворот рубашки. – Такасуги, – Гинтоки предупредительно кашлянул, но Такасуги его даже не услышал, занятый изучением ветвящихся под кожей чёрных линий. Со вчерашнего дня их стало заметно больше – на груди почти не осталось свободного места. Гинтоки поморщился, но заметив, что Такасуги вышел из своего странного состояния, щёлкнул пальцами перед лицом и запахнул рубашку. – Что? – Такасуги поднял голову, встречаясь с Гинтоки взглядом, и теперь уже сам Гинтоки забыл обо всём вокруг. Этот страшный, полубезумный от рвущих на части эмоций взгляд никак не мог принадлежать Такасуги. Голодному и страстному Такасуги, злому и надменному, и уж тем более нежному, смеющемуся ему на ухо Такасуги из вчерашнего дня. – Если ты о тех двоих, то о них позаботятся, – Такасуги отвернулся и принялся неторопливо набивать трубку, а Гинтоки замер, не в силах ни дышать, ни говорить. – Такасуги? – голос не слушался, и Гинтоки не знал, не мог даже примерно предположить, что ему делать. – Да, Гинтоки, – Такасуги выдохнул дым устало и обречённо, прислонился плечом к стене. Гинтоки хотел вернуть улыбающегося Такасуги, который готов был идти по головам к своей цели, мрачного Такасуги, отдающего приказ убить. Хоть какого, кроме усталого и обречённого, сдавшегося. Наверное, именно это и стало последней каплей. Гинтоки шагнул вперёд и без замаха, по инерции движения, въехал кулаком Такасуги в живот. Тот охнул, сгибаясь, и недоумённо вскинул брови. Гинтоки понравилось, он ударил сильнее – под дых. В комнате и так было жарко, а теперь Такасуги, отбросив сводящее с ума отчаяние, вспыхнул жарко и сильно. Небрежно держа в одной руке трубку и, щурясь от дыма, наступал. – Стоп, – Гинтоки выставил перед собой руки. – Стоп, Такасуги. Ты не так меня понял! – Нападай, – Такасуги улыбался зло и весело и уже не был похож на человека, стоящего на грани. А Гинтоки так надеялся, что они обсудят всё на словах, без увечий. От прямого в грудь Такасуги даже отходить не стал: качнулся в сторону и вернулся, издевательски улыбаясь. – Мало того, что память отшибло, так ещё и бьёшь, как девчонка! Гинтоки поддался азарту, заразительной лёгкости, с которой двигался Такасуги, и ударил слишком сильно, не рассчитав – под рёбра. Такасуги отступил на шаг, пропуская, и уже на самом излёте цепко захватил руку, выворачивая. От резкого рывка Гинтоки замутило. Банально подножкой Такасуги уронил его на пол. И тут он вспомнил. – Расскажешь? – запыхавшись, рискнул наконец задать главный вопрос. В комнате стало тихо, и Гинтоки лежал, боясь пошевелиться. Если Такасуги снова ушёл в себя, оставив снаружи пустышку с глазами тысячелетнего старика, он же просто сойдёт с ума. Но нужно было уже что-то решить. Время истекало: перед глазами всё чаще мелькали чёрные круги, контуры предметов менялись, принимая причудливые формы, и Гинтоки не уследил, как Такасуги оказался сверху, крепко держа его за шею. – Так вышло, что я уже имел дело с этим ядом, Гинтоки. Я знаю, как он действует. – Это я и так понял. И что, у меня неизлечимая стадия? Я умру? Вишнёвый запах оседал на коже, на волосах и одежде. Гинтоки старался дышать через раз, пока ещё был в состоянии услышать ответ. – Нет, Гинтоки. Ты не умрёшь, – Такасуги погладил его по волосам. – Тогда что? Скажи уже, – говорить было всё сложнее. – Этот яд продал я, – прошептал Такасуги, – Ещё немного, и ты бы умер из-за него, а я ничего не узнал. Представляешь, Гинтоки? – невесёлый смех резал слух, отвлекая от болезненной агонии. – Я никогда не хотел убивать тебя так. – Такасуги… – он и сам не знал, что хочет сказать: «Не волнуйся», «А как хотел?», «Ты не виноват»? Что говорят в таких случаях? – А теперь, – продолжал Такасуги. – Я сам должен вернуть тебе память о самом ужасном событии в твоей жизни. И ты единственный человек в этой комнате, Гинтоки, кто уверен, что это правильно. Гинтоки пришёл в себя сутки назад. Во рту стояла дикая сухость, даже язык ворочался с трудом. Он пнул в бок сидевшего у кровати человека – как потом оказалось, им был Хиджиката – и как можно понятнее изобразил, что очень хочет пить. Заговорить вслух он не рискнул. – Ты очнулся, – облегчённо выдохнул этот подозрительный тип, даже не думая вставать со стула, и Гинтоки пнул его ещё раз – для профилактики. На этот раз, кажется, сработало – подскочив, он налил воды в стакан и протянул Гинтоки. – Извини, ты не приходил в себя. Мы опасались… – он замолк, стискивая рукой спинку несчастного стула. Заметив его неловкость, Гинтоки, пришедший в хорошее расположение духа после стакана воды, откашлялся и, взбив подушки, уселся удобнее. – Мы – это кто? – не то чтобы его действительно интересовал ответ на вопрос, но кажется у этого чудика что-то случилось. Гинтоки же в силу врождённой безотказности, не мог не выслушать. – Я, Кондо, да все Шинсенгуми, – он запнулся, обрывая себя на середине фразы. Гинтоки с интересом отметил, что из взгляда ушла теплота. – Ты не знаешь меня, верно? Гинтоки ещё раз осмотрел его с ног до головы, зацепившись за рукоять меча – нет, он определённо не знал этого человека, хотя его глаза и показались отчего-то знакомыми. – Извини, но нет. Разве что… – Гинтоки покивал очевидности своей догадки. – Это из-за тебя я здесь оказался? Мы что, так много выпили? – Гинтоки скучающе зевнул. – Вообще-то, я не очень люблю играть в угадайку. Можно подсказку? От взгляда – обыскивающего, тяжёлого – Гинтоки почувствовал себя крайне неуютно. – Нет, серьёзно, что тебе от меня надо! – Хиджиката Тоширо, замкомандующий Шинсенгуми. Я здесь, чтобы допросить государственного преступника, Широяшу, по поводу инцидента в переулке. Лицо Гинтоки вытянулось, он удивлённо округлил глаза и, глядя прямо в глаза Хиджикаты, рассмеялся. – Широяша? Это тот псих с войны? А я-то тут при чём, Хиджиката-кун, я законопослушный гражданин, живу у троюродной тётки: она сдаёт мне второй этаж над баром. Знаешь, я занимаюсь тем и этим – то здесь, то там, но чтобы ещё и на войне засветиться – нет уж, увольте, война приносит одни потери и оставляет тебя в дураках, на какой бы стороне ты ни сражался, – Гинтоки посмотрел Хиджикате в глаза и закивал со знанием дела. – Ты кстати тоже мог оказаться этим Широяшей: в твоих глазах жажда крови и демонический огонь. – Значит, найденный на месте преступления меч, принадлежит не вам? – Хиджиката шагнул ближе, и Гинтоки заметил, какие узкие у него зрачки. – Деревянный? Мне конечно, только я им пользоваться не умею, ношу скорее для виду, чтобы хулиганы не приставали, но всем когда-то не везёт. Разговор начал утомлять – не то чтобы Гинтоки не мог трепать языком столько, сколько того требовали обстоятельства, но Хиджиката с самого начала смотрел на него как-то не так. – Слушай, ты мне конечно нравишься, и я не против поболтать, но, кажется, меня накачали какими-то сильными лекарствами. Знаешь, голова болит, усталость, кровь из ануса вот-вот хлынет, – он вытянулся, накрываясь одеялом, и закрыл глаза. Судя по звукам, Хиджиката ещё какое-то время постоял рядом, возможно, у него была целая куча неудобных вопросов, а может, просто злился и хотел драки. Неважно, сейчас это всё было неважно – Гинтоки прекрасно понимал, что пока не разберётся с тем, что именно случилось за то время, пока он был без сознания, разговаривать с Хиджикатой небезопасно. Впрочем, ни сам Хиджиката, ни кто-либо ещё из Шинсенгуми к нему больше не заходили, и Гинтоки успокоился. Через пару дней его выписали, правда, почему-то вместо привычной одежды выдали чёрно-золотую форму. – Эй, а где же моё кимоно, где мой Джамп! – он возмущённо потряс форму, надеясь, что это какой-то глупый розыгрыш. – Всё, что было при вас, – скучным голосом произнесла старуха, не отрываясь от телевикторины. – Да не может быть, это ошибка какая-то, – жалобно пробормотал Гинтоки, прилипая носом к окошку. – Ну бабуля, ну проверьте. – Никаких ошибок, всё записано, – она взглянула на Гинтоки и, видимо сжалившись, протянула руку и постучала узловатым пальцем по записи в журнале. – Вот, поступил три дня назад, при себе никаких личных вещей, кроме формы. Если что-то ещё было, спроси лучше своих сослуживцев. От слов про сослуживцев Гинтоки передёрнуло. – А сослуживцы, – осторожно начал он, стараясь уберечь самого себя от неприятных известий. – Это, простите, кто? У меня, знаете ли, амнезия, и всё время боюсь ошибиться. – Ну так эти же, новенькие, – старуха качнула головой в сторону формы. – И самый настырный, бешеный такой. Гинтоки взял форму двумя пальцами и отвёл от себя как можно дальше. – Ага, ясно. Ну что ж – оставлю это вам, внуку там подарите или правнуку, у кого сейчас это в моде. Аккуратно опустив и пиджак, и брюки обратно на стойку, Гинтоки развернулся и как можно скорее направился к выходу. Всё определённо летело к чертям, и зря он надеялся, что хуже быть не может. Всё могло быть не только хуже, всё могло вообще исчезнуть, потому что он опять – в который раз – проебался. У Отосэ было тихо, и когда Гинтоки влетел к ней, будто за ним по пятам неслись все демоны ада, она молча поставила перед ним бутылку, достала две чашки и плеснула по полпорции. Гинтоки благодарно улыбнулся, наконец выдыхая. Хотя бы здесь всё осталось по-прежнему. Он упёрся подбородком в ладонь, вытягиваясь по стойке. Знакомый чуть кислый запах впитавшегося в доски алкоголя смешивался с сигаретным дымом и приятно щекотал нос. – Я что, был в Шинсенгуми? – совершенно равнодушным тоном спросил Гинтоки. Отосэ кивнула, пряча улыбку. – Где тебя только не носило. Кстати, пару дней назад ко мне заглянул юноша – я сначала приняла его за пирата, потом за даймё, а когда он попросил меня оказать ему небольшую услугу, то поняла, что не ошиблась ни в первом, ни во втором. Гинтоки, привстав на стуле, всё никак не мог понять, к чему она клонит – на пирата и на даймё? Что за описание из сёнэн-манги. – Он оставил тебе посылку, – Отосэ наклонилась и достала из-под стойки небольшой прозрачный пакет, поверх которого лежал боккен. Его боккен! Дерево было в нескольких местах заляпано кровью, на рукояти красовались свежие насечки, но это совершенно точно был тот самый боккен, который остался в переулке три недели назад и о котором его спрашивал Хиджиката. Гинтоки схватил пакет, придвигая к себе бело-голубое кимоно, с которым уже успел попрощаться. – И что, ты не смогла узнать, как его зовут? В жизни не поверю, – вытащив кимоно из пакета, он аккуратно расправил его прямо на коленях, встряхнул – от ткани пахнуло вишневым табаком, и на пол упала небольшая записка. Гинтоки замер, глядя на неё, как на бомбу замедленного действия. Если не читать – станет ли ему спокойнее? Пока он играл в гляделки с подозрительно маленьким для того, что мог ему написать Такасуги, листком, Отосэ вернулась к протиранию стаканов. Гинтоки сдался и для храбрости сначала натянул кимоно поверх больничного костюма – совершенно случайно прижался носом к рукаву, пытаясь надышаться – и только потом наклонился, поднимая листок. – Я не буду вмешиваться в твои отношения, Гинтоки – с кем бы и какими бы они ни были, – тихо проговорила Отосэ. – Но, знаешь, когда-нибудь придёт время простить. – Я ни на кого не обижаюсь, – пожал плечами Гинтоки и наконец перевернул записку. «Тебе идёт чёрное», – Гинтоки усмехнулся, погладил большим пальцем знакомый до боли почерк. – Знаешь, – он выпрямился, налил чашку до самых краёв. – Если вдруг это время придёт, а меня не будет на месте – ты попроси дождаться.