Шрамы

Чжухону восемь и он впервые узнает, что такое шрамы, когда падает с дерева, а на коже остаются характерные следы от ран. Для него это вполне нормально — мелкие ссадины, детские драки — в шутку и не очень, шумно и громко смеяться и быть центром всеобщего внимания. Чангюну шесть, ему чуждо общение, сверстники и дружба, он читает взапой по мере сил и чужие следы на собственной коже очень пугают мальчика. Зато отец поясняет, что это не его, а соулмейта. Не пройдет, но поможет найти. Чангюну страшно, потому что в шесть лет все неизвестное страшно. Чжухон и знать не знает о соулмейтах, потому что Чангюн очень аккуратный, а родители считают — рано говорить, но ругают за глубокие ссадины и синяки, недовольно качая головой. Чжухону четырнадцать, когда они с семьей переезжают в частный дом и ночью, споткнувшись о кошку, он летит с лестницы второго этажа вниз и рассекает предплечье. Чангюну двенадцать и чужую боль он чувствует острее, чем положено, прячась в водолазки даже в плюс двадцать. Не потому, что шрам неприятно большой, а потому, что так теплее. Чжухон окружён людьми всю свою жизнь, у Чангюна — отец, книги и уколы, начиная с пятнадцати. Хон удивлен, откуда в сгибах локтей едва заметные следы, но не обращает на них никакого внимания ровно до тех пор, пока родители не заволновались, думая, что парень связался с плохой компанией и употребляет наркотики. Чжухон узнает о соулмейтах в девятнадцать, когда мать в очередной раз подводила Хона к разговору о появлении новых следов в сгибе локтя. Тогда Чжухон и признался, что они появляются сами, а женщина почти спокойно вздохнула — наркоманы столько не живут, а значит, соулмейт у вездесущего ребенка болеет. И сразу пояснила, откуда это все берется. Чжухону девятнадцать, у него все шрамы скрыты большими яркими тату, а на предплечье красуется безумно реалистичный тигр, ласково называемый Мэттью и не дающий даже подумать, что под ним некрасивый след от падения в далёкие четырнадцать. Ли становится не по себе от мысли, что его родная душа может ходить с таким жутким шрамом наружу, причем получив ни за что — просто потому, что они связаны. И шрам под нижней губой. И рассеченные коленки с неровным тоном кожи. И шрам под правой стороной ребер от неудачной драки. И ещё сотни и тысячи шрамов, прошедших со временем. Чжухону девятнадцать, в его руках — мобильник и верный Ганхи как моральная поддержка и просьба помогать. Чангюну семнадцать, он чувствует как кто-то волнуется за него и хочет уехать из Америки обратно в Корею — знает, что так надо. Чангюну семнадцать, едва он хочет сказать о поездке отцу, как мужчина сам говорит, что его переводят по работе в Сеульское отделение. Парень не верит своему счастью, но не высказывает ничего. Лишь в глазах мелькает огонек интереса, а вещи он собирает быстрее, чем отец. Этого достаточно. Сеул — небольшой город, Корея — не самая большая страна. Но найти своего соулмейта не зная ничего, кроме как расположение наверняка скрываемых шрамов — очень сложно. Не факт, что вы вообще из одной страны. Чжухону двадцать два. Он искренне рад за Ганхи, который нашел Хенвона на одной из площадок для уличных выступлений. Он рад за каждого из своих друзей, пишущих со всех концов мира — Вонхо радостно заливал о безумно вкусных русских пельменях и борще, обнимая миловидную пухленькую девушку, Минхек улыбался с экрана смартфона на фоне Франции, смущаясь под поцелуями рыжего парня Кихена, переехавшего туда немногим раньше. Чжухону двадцать два. Ему кажется, что он должен сидеть и ждать, но неугомонные ноги носят уже в миллиардный наверно раз по вбитым в подкорки сознания улицам и закоулкам. Он устал бегать за своим призраком, но чувствует, что так надо. Чангюну двадцать и он пытается вылезти из привычного ритма домашней жизни, но боится, что столкнется с чем-то новым и это будет… Неловко. Смущающе. Что люди его не примут с такими метками. Чангюну двадцать, он ходит в олимпийках, красивых белых футболках и часто покупает мармеладных мишек в магазине неподалеку от дома. Чжухону двадцать два и он устал видеть одни и те же пейзажи Сеула во время поисков. Чангюну двадцать и ему не хочется больше видеть одни и те же пейзажи Сеула из окна комнаты. Календарь показывает долгожданный конец недели. Чжухон едва удерживает в руках покупки — несколько банок пива, соджу и одновременно — телефон плечом, разговаривая с Минхеком, что вместе со своей рыжей зазнобой едут из аэропорта. А ещё тянется за стеклянной банкой имбиря. Каким бы ловким Ли ни был, он все равно неуклюжий. Банка разлетается розовыми влажными кусочками, похожими на лепестки и осколками, больно врезавшимися в ногу. Чангюн слышит приятный голос в соседнем отделе, пока выбирает, взять упаковку мармелада большую или экстра-большую. У него на выходные целый сезон сериала, а выходить из комнаты вряд ли захочется. Но вот почему-то увидеть обладателя голоса — очень. Чангюн выворачивает из-за стеллажа ровно в тот момент, когда разбивается банка и чувствует острую боль в ноге. Ровно в той же, которая кровоточит у парня напротив. Удивительно, как он остальное стекло не выронил. Чжухону двадцать два. Он не встречает одного из лучших друзей с его парнем с аэропорта, не пьет с ними и не смеётся. Чжухон ест мармелад с Чангюном и очень много обнимается. Чангюну двадцать и ему хочется много смеяться и привыкнуть к мягким касаниями чужих рук в области своих шрамов и выбрать эскиз на тату в пару к Мэттью.