***
Германн разложил на столе кучу книг и распечаток, водрузив в центр беспорядка ноутбук. Нужно было закончить вычисления. Он пытался прийти к окончательному результату уже битый час, но в голову не лезло ни единой мысли. Он слишком устал, но сдаваться не собирался. А потом прямо посередине экрана всплыла картинка со спящей ящерицей и подпись: «Пожалуйста, позаботься о своем здоровье и ложись спать. Доброй ночи». Картинка провисела на экране буквально несколько секунд и исчезла. Германн протер глаза и решительно свернул все свои расчеты. Кажется, я схожу с ума.***
В следующий раз Германн забыл поесть. Ну, подумаешь, с каждым бывает. Но Ньютона это почему-то очень взволновало. Поэтому на этот раз на экране Математика всплыло изображение котика, пьющего молоко, с подписью: «Ты сегодня не обедал, пожалуйста, береги себя и не забудь выпить таблетку». Как и в первый раз, изображение исчезло буквально через несколько секунд. И Германн начал подозревать.***
На самом деле у Ньютона были большие проблемы. Устав запрещал агентам пользоваться наблюдением в личных целях. А Ньют, в основном, этим и занимался: присылал Германну милые картиночки с напоминаниями, советами или подсказками («Завтра у тебя важное совещание, тебе надо выспаться», «Будешь так долго сидеть за компьютером — посадишь зрение еще больше. Лучше сходи прогуляйся», «Нет, ты не потерял таблетки, они просто закатились под кровать» и тд.), которые, кстати говоря, Германн начал скринить и сохранять на отдельную флэшку. В общем, если начальство узнает, что Ньютон нарушил секретность, то его попрут из агентов. Поэтому Ньют пытался быть как можно скрытней и не слишком часто «выходить на связь» с Германном. И ему это удалось, ну, практически…***
Сначала картинки с надписями посередине экрана знатно нервировали Германна. «Что это, черт возьми, такое?» — вопрошал он, подозрительно глядя на очередную «записку». Ему казалось, что по всей квартире установлены камеры наблюдения, и он уже подумывал, не переселиться бы из нее к чертям. Но вовремя сообразил, что дело в ноутбуке, и просто заклеил камеру. В тот же день Ньютон чуть не разревелся на рабочем месте, осознав, что перешел все мыслимые и немыслимые границы и нарушил устав. Начальство пристально следило за всеми агентами, подопечные которых заклеивали камеры, проверяя их компьютеры на прямое вмешательство в компьютеры наблюдаемых. Если такое находилось (а у Ньютона следов таких вмешательств нашлось бы сверх меры), агента просто вышвыривали как абсолютно ненадежного, лишая всего наработанного. Ньютон этого не хотел, поэтому в течение недели скрывал, что его подопечный «скрылся». Через неделю Германн отклеил от камеры кусок изоленты и улыбнулся. Ньютон практически завизжал. За неделю, проведенную без напоминаний и подсказок, Германн заметил, что стал рассеянней и вернулся в состояние «до записочного периода», когда забывал вовремя принять таблетки, погрузившись в расчеты, или засыпал прямо у ноутбука от усталости, после просыпаясь в ужасном состоянии. Германн никогда бы и не подумал, что тот, кто следил за ним все это время, пытался помочь, пытался заботиться… И это, на самом деле, было очень приятно. Поэтому Германн и передумал заклеивать камеру. А еще ему было очень интересно узнать, куда заведет такое «общение», все же он был ученым.***
Одностороннее общение продолжалось около двух месяцев. И Германну, на удивление, оно нравилось. Ньютону тоже. Теперь он считал себя более, чем полезным, он считал себя нужным. Германн больше не заклеивал камеру, поэтому Ньютон мог часами наблюдать за сосредоточенным лицом математика и тяжко продолжительно вздыхать. Его коллег эти вздохи начали напрягать, и они подумывали над тем, не попросить ли начальство разобраться с этим безобразием, но пока что молчали, ожидая, что смогут застать Ньюта на более тяжелом нарушении устава, чем сейчас.***
Германн решил попытаться наладить контакт, хотя не был до конца уверен, что это сработает. Он просто открыл вордовский документ и написал: «Привет, человек, который постоянно посылает мне те картинки со зверями на пол-экрана». Ньютон от неожиданности поперхнулся кофе. Его труды явно начали давать о себе знать. «Привет, можешь звать меня Ньют». «Значит, ты, Ньютон, следишь за мной? Интересно, конечно, но не понятно для чего». «Это тайна, поэтому я тебе не скажу, Германн». «Даже имя мое знаешь? Чего вообще ты обо мне не знаешь?» «Достаточно многое, на самом деле, и это обидно. Ты, вроде, интересный». Германн хмыкнул. Интересный, ага, как же. «Не относись к этому скептически, ладно? Ты и правда интересный, но в каком-то своем, особенном, непередаваемом смысле. Я серьезно тебе говорю». «Ты что, прямо следишь за мной еще и через камеру? Это нарушает закон о неприкасаемости частной жизни». «Я обожаю нарушать правила и законы. Они меня не останавливают, только создают дополнительные помехи. И не надо хмуриться, ладно, я не уголовник какой-то там, никого своими нарушениями не убил и не собираюсь. И нарушаю закон о частной жизни, как я уже сказал, потому, что ты мне интересен». «Ты, скорее всего, единственный, кто так думает». «Значит, все остальные люди просто дураки». «Или просто не строят насчет меня никаких иллюзий». «Ты себя недооцениваешь, Герм. Знаешь что я тут подумал, раз ты узнал про то, что я за тобой слежу, значит, мне больше не надо этого делать и мы наконец можем пообщаться нормально. Ну, через скайп, допустим. Как ты на это смотришь?» Германн поставил локти на стол, соединил руки в замок и задумался. Ньютон наблюдал за его мимикой и невольно улыбался. Ему нравился думающий, сосредоточенный Германн. «Хорошо, Скайп, я согласен». «Ну, неужели! Я думал, ты заставишь меня ждать до бесконечности. Вы, черепахи, конечно, долгожители, но мой биологический вид не живет так долго». «Не язви, иначе я вообще сменю ноутбук на одну из первых моделей компьютера. С ним твои приемчики взлома не сработают, потому что там и взламывать нечего: ни встроенных веб камер, ни встроенного микрофона. Только и сможешь, что снова те картинки присылать». «Почему ты такой злюка, Германн? Ладно, я все понял, не буду так шутить. Но если бы ты знал, что раньше я сравнивал тебя со старым дедом…» «Ньютон!» «Все, я понял. Если ты после такого все еще не передумал со мной общаться, то услышимся завтра вечером». Ньют разрывает соединение с компьютером Германна и устало откидывается в кресло. Придется применить все навыки шифровки, которые у меня есть, чтобы общаться с тобой и не быть пойманным. Но я справлюсь. А если и нет… Ну, фортуна благоволит храбрым.***
Ньютон вернулся домой и сразу же плюхнулся лицом в кровать, буквально сияя от счастья. Да, прямо как девушки в фильмах, когда любовь всей их жизни наконец обращает на них внимание. Ньютон чувствовал себя примерно так же, как те девушки. Конечно, он не был уверен, что Германн будет рассматривать его в романтическом ключе, но можно просто попытаться стать его другом, так ведь? Ньютон был согласен даже на это. Он обнял плюшевого годзиллу и улыбнулся. Сегодня мы наконец поговорим как нормальные люди.***
Ньютон включил шифровку и позвонил, как и обещал. Он не стал включать видеосвязь, решив, что всему свое время. Германн ответил. Тоже без видеосвязи. Но Ньютон уже наизусть знал мимику математика в те или иные моменты, поэтому в камере не было необходимости. — Привет, Герм, — звонко начал Ньют, даже не пытаясь скрыть радость в голосе. — Ну, здравствуй, Ньютон, здравствуй…***
Общение с Германном во время смены прекратилось. Теперь все происходило после нее. Ньютон срывался с места и спешил домой, как он это описывал, со скоростью Ртути. — Герм, твои инициалы буквально означают «ртуть». Значит, я спешу к тебе с твоей же скоростью. — Я буквально не понимаю, о чем ты говоришь. Изъясняйся человеческим языком. За время общения с Ньютоном, Германн узнал о нем достаточно: биолог с докторскими степенями, любитель комиксов, фильмов и сериалов, фанат гигантских роботов и кайдзю, коллекционер, как он сам сказал, всякого фэндомного стаффа, музыкант… — У меня была своя рок группа. Я неплохо играю на музыкальных инструментах, но, певец я так себе, если честно. Как будто кайдзю на ухо наступил, но тут уж ничего не поделаешь. Кстати, могу что-нибудь сыграть. — Если будешь играть, то, пожалуйста, что-нибудь спокойное. — О, так ты не против, отлично! Я знаю, что можно сыграть. Слушал когда-нибудь Coldplay? Хотя можешь даже не отвечать. Ясно, что не слушал. Сыграю тебе Paradise. Хорошая песня. И музыка у нее хорошая. На классическую гитару хорошо ложится. — Ты играешь на классике? Я думал, у тебя электрогитара. С таким-то характером. — Нормальный у меня характер… Играл Ньют действительно хорошо. Настолько хорошо, что Германн после решил поискать в интернете этот грешный Coldplay, чтобы послушать оригинал и найти еще парочку песен. А еще Ньют говорил, что был забит различными татуировками… — Ну, например, у меня есть татуировки с Годзиллой, Стальным Гигантом, динозавром из Парка Юрского Периода, правда, не помню уже с каким. На самом деле у меня на теле целые сюжеты. Мне нравится выдумывать, как органично вплести новое тату в уже сформированную цепь старых, чтобы было… как влитое, как будто это не безумный кроссовер, а вполне себе цельная история. — Какая, к чертям, история может получиться из сборища различных персонажей, выбитых на коже? — Масштабная. Ньютон много говорил и иногда швырялся научными терминами вперемешку со сленговыми. Он явно был умным, вровень самому Германну, но являлся буквально полной его противоположностью. У них были разные взгляды на жизнь, разные интересы, разные точки зрения, они постоянно ссорились по пустякам, но Ньютон ненавидел ссоры, поэтому быстро мирился. Они стали хорошими друзьями.***
Безупречная, казалось бы, шифровка, дала сбой. Потом настал черед коллег. Ньютон оказался буквально погребен под горой проблем. Начальство просекло обо всех его нарушениях, коих было ужасное множество. Компьютер подвергли тщательнейшей проверке, и не только рабочий — даже личный, на предмет взаимодействия с объектом наблюдения, утрате секретности, «разбалтывания» государственной тайны и еще кучи разных нарушений. По итогам проверки Ньюта лишили работы, закрыли счет в банке и выселили из предоставленных апартаментов. В один день он снова стал никем. Ему некуда было идти, некуда было возвращаться. Просто доктор биологических наук, однажды решивший податься в ФСБ, не рассчитавший своих способностей, в конечном счете, оставшийся практически ни с чем. Поэтому, терять ему было особо нечего… И он купил билет на самолет.***
Германн волновался. Ньютон пропал. Он не писал сообщения, не звонил по скайпу, даже не слал дурацкие картинки с животными. Его Ньютон пропал. Германн никогда не видел его. Только слышал. Слышал торопливую речь, слышал, как Ньют заикался, когда нервничал, слышал это его пение, не такое уж и отвратительное, кстати говоря. Он слушал и влюблялся в того странного, неизвестно откуда взявшегося в его унылой и однообразной жизни, человека. Довольно странно, ведь они вдвоем были буквально двумя сторонами одной медали, параллельными линиями… Они не должны пересекаться. Но, видимо, где-то там в бесконечной вселенной, геометрия решила дать сбой и линии пересеклись. Неспеша, незаметно, неожиданно. Пересеклись.***
Звонок в дверь застал Германна врасплох. Он никого не ждал. Был вечер, на улице шел ливень, и явно никакой здравомыслящий человек не решил бы выйти мокнуть ради какого-то математика. Но человек, звонивший в звонок, явно был не здравомыслящим. Германн, оперевшись на трость, доковылял до двери и посмотрел в глазок. На лестничной площадке стоял парень. В очках, кожанке и с кучей вещей. Он ужасно сильно промок под дождем, не удосужившись воспользоваться хотя бы зонтиком, поэтому с его одежды и волос на пол капала вода. И этот парень явно не намеревался уходить. Германн открыл дверь.***
Ньютон застыл, удивленно глядя на человека, открывшего дверь. Конечно, он тысячу раз смотрел на него с помощью компьютера, но увидев его в живую, Ньют просто растерялся. Очки сползли с мокрого лица и упали на бетонный пол. Ньютон упал на колени и разревелся. — Ты, ты такой красивый, Германн, — шмыгая носом произнес Ньют сквозь рыдания, — намного красивей, чем на экране. Я… Я так рад… Так счастлив… Германн узнает его голос. Узнает его заикание. Видит два чехла для гитары, дурацкие игрушки, рассованные по карманам сумок… Видит перед собой человека, которого всегда только слышал. И не может поверить, что это он, Ньютон, сейчас сидит на коленях на лестничной клетке, образовав вокруг себя лужу из дождевой воды… И плачет. Этого буквально не может быть. — Ньютон? Почему… ты здесь? Ньют поднимает взгляд красных от слез глаз на Германна, пытаясь сфокусироваться, и облегченно улыбается. — Потому что ты все, что у меня есть, Германн… Знаешь, я ведь был агентом ФСБ, знал о тебе все, что мог знать… Но никогда не думал, что смогу вот так вот запросто влюбиться. До сих пор не понимаю, как и когда это произошло, но буквально в одно мгновение я стал одержим тобой больше, чем всеми возможными видами и подвидами гигантских инопланетных монстров. Я буквально пропал. Мне, как агенту, нельзя было вмешиваться в твою жизнь, нельзя было использовать рабочее положение для личных целей. Но в гробу я видел все эти правила и уставы! Я хотел просто… просто помогать тебе, заботиться, чтобы ты не перенапрягался, высыпался и… Улыбался. У тебя красивая улыбка, Герм, правду тебе говорю… — Все тот же Ньютон, выдающий поток мыслей в стрессовой ситуации, — Германн выходит на лестничную площадку и садится на пол, абсолютно не беспокоясь о сохранности домашней одежды после соприкосновения с лужей по имени Ньютон, а также абсолютно наплевав на то, что в таком положении его мог увидеть кто-то из соседей, и обнимает своего уже бывшего личного агента за плечи. — Я говорил, что нарушение правил до добра не доводит? — Как видишь, довело, — Ньют улыбается и утыкается мокрой головой в плечо математика. — Хотя вероятность была всего ничего… — С теорией вероятности у тебя явно проблемы, Ньютон. — Возможно, Герм. Но знаешь, я все же рад, что просчитался.