***
Ваня никогда бы не мог подумать, что он однажды проснется смирённым. Он никогда бы не поверил, что примет Сашкину смерть, что сможет наконец-то отпустить его, вместе с этим дав своему истерзанному сердцу хоть каплю покоя… Но это случилось. Не так быстро и не так отдалённо, как это могло произойти, не через год, но и не через декаду лет. Это просто случилось однажды, и Ваня смог вдохнуть наконец-то. И кожаные ремни, стягивающие его грудь, порвались, лопнули, растворились — и живительный кислород попал в истерзанные легкие баскетболиста. И в тот миг так легко стало, до мурашек по всему телу и до слёз в уголках глаз, так и не скатившимся по щекам. И улыбка робко расцвела на Ванином лице впервые за долгие месяцы, казалось бы, вечной безжизненной зимы. И он уже не плакал каждый день, не злился, не делал больно себе и любившим его людям. Новое дыхание ранило его, но он старался не обращать на это внимания, не думать об этом, чтобы снова не возвращаться к исходному горю. Но колесо Сансары снова давало оборот… И Ваня вновь вспоминал Сашкин тёплый взгляд, и голос с приятной хрипотцой, и шершавые ладони, так приятно когда-то гревшие его кожу. Все то, что отныне не почувствовать, не увидеть. Да и воспоминаний о нем когда-нибудь совсем-совсем не останется… и тогда все для Вани кончится, и тогда он и сам погибнет. Он снова отпускает, и снова учится жить. Прощает. Уже почти не злится. Но всё так же он вспоминает, лёжа под собственноручно связанным когда-то пледом в те времена, когда солнце еще существовало, что на этой кровати, в этой комнате, «снова нет тебя, Саш. Почему ты оставил меня? Куда ты ушел, зачем ты исчез?..», и когда слеза уже готова покатиться по щеке, а в горле вот-вот появится ком, Ваня закрывает глаза и делает глубокий вдох. Как делал Сашка, который никогда не унывал и который всем своим существованием освещал Ване дорогу. Саша — огонек, блуждающий в темноте… И Едешко думал, что нельзя ему унывать. И что стыдно ему быть несчастливым, ведь не каждому человеку дано испытать то, что он чувствовал к Белову. Что ничто на свете не стоило и никогда не будет стоить их любви. И что Саня бы обязательно разозлился, обиделся на Едешко и никогда бы не простил его, если бы увидел, кем он стал сейчас, как поник и отчаялся.***
Поэтому Ваня сжал покрепче в руках фотографию, навеки запечатлевшую их, и пообещал Сашке, что у него всё будет хорошо. И теперь, засыпая, он больше не всхлипывает и не воет, а легонько улыбается уголками губ. Хоть и любит представлять, что когда дождь с неба льёт — это Сашка скучающий плачет, но потом обязательно улыбается ему самой яркой радугой… У Вани всё хорошо. И пока он помнит Сашкины глаза, всё всегда будет хорошо. А где-то в небе, холодном и тёмном, однако совсем не собирающемся падать Ване на плечи, теплится огонёк Сашиного света.Конечно, мы обязательно встретимся. Вновь встретимся через сотни лет, душа моя.