Revelation

      — Я просто не понимаю, мы были счастливы с Ли.       — Правда? — Эд поморщился от звука собственного голоса: эхо в Аркхэме было отвратительным.       — Хорошо, давай посмотрим: мы были на свободе, а не в этой дыре. У нас были друзья, работа, мы веселились.       — Что ж, это было не слишком весело, — издевательски протянул он, складывая салфетку, которую взял из столовой, в разные фигуры, пока она не стала слишком мятой, чтобы держать форму. — Нам было намного веселее, когда мы были мной, о чем я говорил тебе все это время.       — Но теперь мы снова в Аркхэме! Взять под контроль наше тело, чтобы попасть сюда, это действительно того стоило?       — Да, придурок, — пробормотал он. — Ты все еще ничего не понял, не так ли?       — Что я мог не понять? По-моему, это как раз ты упускаешь весь смысл.       — И в чем же, по-твоему, смысл?       — Ты правда собираешься идти к Освальду после всего, что он сделал с нами? После Изабеллы?       — Мне плевать на Изабеллу! Она была для нас не лучше, чем Ли, наверно, даже хуже.       — И все же ты выстрелил в него из-за нее.       — Я застрелил его за предательство, а не за ее убийство. Я бы убил ее сам, и ты чертовски хорошо это знаешь. Мы прошли это еще в первый раз.       — Тогда что насчет Освальда?       — А что с ним?       — Ты, кажется, забываешь все уроки, когда дело доходит до него.       — Мне не нравится, к чему ты клонишь.       — Значит, ты не будешь к нему возвращаться?       — Нет, я просто использую его, пока польза от него не закончится, вот и все.       — Правда? Я не верю тебе. Ты сам сказал, что становишься сильнее. Если бы ты не спровоцировал меня, ты мог бы взять контроль самостоятельно со временем. Но вместо этого ты решил ускорить процесс и оказался запертым здесь. Зачем тебе это, если только здесь нет того, с кем бы ты хотел быть взаперти?       — Не говори глупостей!       — Что в этом глупого? Кроме того, что он предал нас, солгал нам и пытался нас убить? Ничего из этого не имеет значения, потому что мы скучаем по нему, да?       — Я уже говорил тебе, я просто использую его.       — И какой план?       — Я еще работаю над ним.       — И это все, что помогает тебе спать по ночам.       И после этого он исчез. Эдвард рухнул на свою неудобную койку, едва заметив ее отличие с кроватью в Нэрроуз, раздраженно потирая глаза. Почему это должно быть так сложно? Мог ли он проделать весь этот путь только потому, что скучал по Освальду? Но…       Нет, ему нужно подумать об этом с присущим здравомыслием. Он обязан этим самому себе, ведь сам сказал о том, что живет в гармонии с чувствами и мыслями. Он знал, что присутствие Освальда в Аркхэме могло повлиять на его решение. Но что это вообще значит?       Да, он скучал по Освальду. Он скучал по своему другу. Но… это же все, так? Любовь была слабостью. Кристин научила его этому, Изабелла прочно зарубила на носу, и теперь он применил этот урок к Ли. Конечно, он не любил Освальда.       И все же… почему любовь была слабостью?       Любовь это опасность. Возможность потерять любимого человека контролировала каждое его действие. Все близкие были слабы, легко подвергались риску потери. Но Освальд был больше тараканом, нежели пингвином. Если кто-то и мог пережить любовь Эдварда, то это точно он.       Эдвард позволил себе представить Освальда так, как никогда раньше не представлял: так, как он всегда представлял Кристин в те дни, когда тосковал по ней. Он представил, как держит Освальда за руку, как целует его, как они сидят на диване, обнимаясь и смотря по телевизору что-то до ужаса старое и слащавое. И что-то почувствовал, но что-то все равно было не так. Может быть, он все-таки не был влюблен?       Нет, это ощущалось слишком правильно. Может, какая-то часть выбивалась из общей картины, но в целом эти мысли вызывали только приятное ноющее чувство где-то под ребрами.       И было бессмысленно это отрицать.       Эдвард Нигма, Загадочник, был влюблен в Освальда Кобблпота.       — О Боже.

***

      На следующий день он просто наблюдал за Освальдом издалека. После их первого разговора они договорились подождать несколько дней, прежде чем снова вступать в сговор, зная, что у их связи есть некоторая репутация, будь то хорошая или плохая, известная почти всем. Но с тем, что он недавно выяснил, было понятно, что им придется поговорить скорее раньше, чем позже.       Каждое замеченное знакомое действие Освальда заставляло его сердце изнывать от желания, в то время как дрожь и трепет, которые были для него относительно новыми эмоциями, заставляли кровь кипеть так, как он был не в силах понять. Что-то внутри Освальда оборвалось – не что-то злое, а что-то поддерживающее. Какая-то часть старого Пингвина, та часть, которая помогала ему быть в равновесии, исчезла. И если Эдвард когда-нибудь узнает, кто его сломал, то заставит этого человека жестоко заплатить. Он поклялся.       Но в данный момент он был больше обеспокоен тем, как отреагирует Освальд, когда Эдвард, наконец, расскажет ему свое последнее откровение.       В идеале, Освальд был бы вне себя от радости, сказал бы ему, что все еще любит его, и они заживут долго и счастливо (как только выберутся отсюда, конечно).       Эдвард не особо верил в этот вариант.       В худшем случае Освальд не только не поверит, но и взбесится, предполагая, что Эдвард придумал какой-то новый трюк, чтобы мучить его. Этот сценарий также включал много физической боли и сопутствующую эмоциональную агонию, но не смерть. Освальд, убивший его, был только вторым худшим сценарием, потому что, если бы он был мертв, ему, по крайней мере, не пришлось бы думать о ненависти Освальда к нему.       Наиболее вероятным исходом, однако, был тот, где Освальд просто не поверит ему или не придаст этому значение, и ничего между ними не изменится. Эдвард тоже не особо любил этот вариант.       Когда Освальд покинул комнату отдыха, чтобы вернуться в свою камеру, Эдвард отсчитал несколько ударов сердца, прежде чем отправиться вслед за ним. Лечебница действительно изменилась с тех пор, как он был здесь в последний раз, и теперь заключенным было разрешено почти независимо передвигаться между различными залами. Были недоступны лишь столовая и комнаты для посещений, первая – из-за опасности пластиковой посуды, а вторые – потому, что были предназначены для уединения.       В результате Эдварду даже не пришлось пробираться через коридоры, чтобы отследить Освальда до его камеры, он просто следовал тому пути, который запомнил в первую же ночь.       Когда он пришел, Освальд лежал на кровати, закрыв глаза. Он прокашлялся.       — Эд? — Освальд приподнялся. — Или я должен сказать: Загадочник?       Эдвард улыбнулся обращению, ведь Загадочник был частью его, и это было бессмысленно отрицать. Сейчас, когда Освальд узнал об этом, у него было меньше сомнений относительно того, чтобы называть его по имени. Освальд уважал его, и это имело значение.       — Освальд, — прошептал он, смакуя его имя на языке так, как никогда раньше не пробовал.       — Ты что-то хотел? Я думал, мы подождем еще пару дней.       — Недавно я выяснил то, что может тебя заинтересовать, — довольно загадочно начал он, — личное откровение, если хочешь.       — Даже так? — спросил Освальд, слегка наклоняясь вперед, очевидно, он был заинтересован.       — Давным-давно, когда я был гораздо более наивным, чем сейчас, я сказал тебе то, что и имел в виду. Ты неправильно истолковал это в свое время, и я решил, что просто ошибся. Это не имело значения, так как у меня никогда не было друга, и я был более чем счастлив быть твоим другом, несмотря ни на что. Но недавние события заставили меня поверить, что мое предположение было более точным, чем я был склонен верить, поэтому я скажу это снова, на этот раз с полным знанием всего, через что мы оба прошли.       Освальд нахмурился, возможно, пытаясь понять, о чем идет речь. Эдвард глубоко вздохнул, зная, что то, что он собирается сказать, изменит отношение Освальда к нему навсегда, но не имея возможности узнать, в какую сторону.       — Меня не купить, но можно украсть за миг. Ни к чему одному, но для двух бесценно. Что я? — последнее слово он буквально выдохнул, напряженно ожидая чужой реакции.       Его сердце стукнуло один раз, громко, сильно.       Потом второй.       — Для тебя это какая-то шутка? — спросил Освальд, но не выглядел сердитым. Скорее, он выглядел… усталым. Как будто он ждал этого в течение длительного времени, но это не принесло должного облегчения.       — Нет, Освальд, — Эд покачал головой, — я понимаю, почему тебе так может показаться, но, честно, я серьезно. Я… Я люблю тебя. Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять это, и еще больше времени, чтобы принять это, но я, наконец, понял. Я знаю, что ты больше не чувствуешь того же, и я тоже это понимаю. Я просто… я просто хотел сказать тебе. Я хотел, чтобы ты знал.       Освальд глубоко вздохнул, пытаясь осознать всю ситуацию.       — Ты понимаешь, почему я не могу тебе доверять? — наконец спросил он. — Почему я не могу поверить тебе на слово?       — Конечно, — Эдвард склонил голову, признавая свое поражение, — я понимаю.       Он тяжело сглотнул и с неверием распахнул глаза, когда почувствовал руку на подбородке, которая заставила поднять голову, чтобы встретить взгляд Освальда.       — Я не говорю, что не люблю тебя. И я не говорю, что не верю твоему признанию. Я просто говорю, что не доверяю тебе.       — О, — сказал Эдвард, довольно растерянный, но он точно знал, что ему очень нравится, когда рука Освальда была там, где она была сейчас.       — Ты бы поцеловал меня? — спросил Освальд, меняя интонацию голоса на любопытную.       Не сказав ни слова, Эдвард ответил, наклонившись вперед и прижимаясь губами к губам Освальда, крадя самый драматичный поцелуй в его жизни. Освальд вплел пальцы в волосы Эдварда, потянув его ближе, прежде чем позволить ему отстраниться.       — Это хорошее начало, — признался Освальд, и с его руками на своей коже внимание Эдварда снова привлек тот факт, что Освальд дрожал – казалось бы, регулярное явление для него с момента его возвращения в Аркхэм.       — Почему ты так сильно… нервничаешь? Устал? — он решил выяснить все сразу без осторожного перехода к главной теме.       — Просто… — Освальд напрягся, — есть… кое-кто. Кто-то, о ком я очень заботился. И сейчас он в руках моего величайшего врага.       — Я твой величайший враг, — возразил Эдвард и расслабленно прикрыл глаза, когда пальцы Освальда начали гладить его волосы.       — Мм, — продолжил Освальд, — она навредит ему, если сочтет, что я становлюсь слишком могущественным. В этом я абсолютно уверен. И этого не может произойти.       Эдвард обдумал это, и он ненавидел то ноющее чувство, которое возникло в его сердце. Он наклонился к Освальду и спросил:       — Значит, есть кто-то еще?       — Что?       — Ты влюбился в кого-то другого?       Освальд замер в его руках, и Эдвард ждал худшего: что Освальд отступит, ударит или отвергнет его.       Вместо этого Освальд рассмеялся.       — Что? — недовольно позвал Эдвард, желая знать причину смеха, потому что только что он буквально чуть не умер душой.       — Ни в кого я не влюблялся, ты, нелепый загадочный человек! Я полюбил мальчика, который стал для меня сыном. Нет абсолютно никаких причин для ревности!       — У тебя есть… сын?       — Почти.       — И… в настоящее время он находится в плену, и его жизнь будет в опасности, если ты попытаешься спасти его?       — Это то, что я сказал. Да.       — Итак… если бы я нашел способ доставить его в безопасное место и освободить тебя, ты мог бы – возможно – найти в себе немного больше доверия ко мне?       — Возможно, — подтвердил Освальд, — а еще я бы, конечно, почувствовал, что должен тебе что-то, если тебе такое нравится.       — Может быть, — признался Эдвард. Он лег вместе с Освальдом на кровать, все еще с его расслабляющими движениями в волосах. И понял, что это как раз было тем, что казалось неправильным. Он не мечтал об Освальде так, как мечтал о Кристен. Он хотел, чтобы Освальд тоже поддерживал его. Предпочтительно, пока они строят грандиозные планы вместе.       Лежа в объятьях Освальда, он ткнулся в шею своего… друга – любовника? – и пробормотал:       — Так расскажи мне об этом парне, и тогда мы сможем приступить к работе, планируя его спасение. Как тебе это?       — Это замечательно, Эд. Просто идеально.       И так оно и было.