Чемпионы

Когда Юй вжимает в пол педаль тормоза и выворачивает руль — мелкий гравий скребется под колесами и разлетается в стороны, куда-то в облака жёлтой пыли. Шаотяна от столкновения с дверью спасают только плотные ремни безопасности, но он не обращает на тряску никакого внимания. Он внимательно следит за дорогой, таймером и сверяется со стенограммой. — Идём ровно, — коротко сообщает он в закрепленный под шлемом микрофон. — Через двести метров «море». «Море» — это не то море, в котором Шаотян будет плескаться после победы на гонках. Пока их экипажу грозит лишь спецучасток трассы, залитый водой, перемешанной с грязью. Вообще, самый нелюбимый участок Шаотяна, потому что после его прохождения автомобиль больше походит на слепленный из мокрого песка пузырь, из которого нихрена не видно. А главная задача штурмана — отслеживать ориентиры, обозначенные на стенограмме, чтобы вовремя предупреждать водителя о предстоящих выкрутасах пути и корректировать темп движения. — Если добавишь на седьмом отрезке, оторвемся еще больше, — сделав пометку на листе, подсказывает Шаотян. Финишная «прямая» скорее кривая, с многочисленными зигзагами и склонами, и автомобиль заносит на каменистой трассе, но Юй уверенно держит руль, поддаёт газу и на дрифте вводит машину в последний поворот. За шлемом его лица не видно, но Шаотян точно знает, с каким несокрушимым спокойствием и предвкушением Юй сейчас смотрит вперед — на торчащие из-за холма верхушки специально возведенных трибун и пики флагов всех ста двадцати команд. Шаотян с улыбкой заглядывает в зеркало заднего вида. Где-то там у них на хвосте в пелене пыли два пятна, зеленое и черное — экипажи Травы и Тирании. Похоже, перед гонкой Шаотян настолько утомил соперников своей болтовней, что те еле-еле плетутся. А это значит, что чемпионы шестого сезона World Rally Championship уже определены. Это — триумф Синего Дождя. *** Юй стоит на пьедестале и в белых лучах полуденного австралийского солнца почти слепит своим сиянием. Шаотян с привычной иронией глядит на залепленный грязью синий кузов их автомобиля и в очередной раз убеждается, что с таким зрелищем блистательный и до невозможности идеальный Юй Веньчжоу даже в своём синем гоночном комбинезоне всё равно не сочетается. Он пожимает руки Вану Екси и Ханю Венциню — их сегодняшним главным соперникам, мило улыбается со ступеньки с цифрой «1» всем телевизионщикам и журналистам, дает интервью, сдержанно кивает ликующим фанатам команды, а потом — всем остальным трибунам, и эти трибуны тоже начинают визжать до срыва голоса, что девушки, что парни. Сколько раз Шаотян ни смотрел на эту картину — упорно видел в ней закономерность. Кажется, восхищенная публика сходила с ума, стоило Юю появиться на людях и улыбнуться. Что, в общем-то, ничуть не удивительно. Юй держит в одной руке плакат с напечатанной кругленькой суммой, а золотой кубок в другой гордо и торжественно поднимает над головой. Сердце Шаотяна с волнительной радостью стучит в груди. Они победили. Их экипаж признан лучшим. Они заваливаются в номер ближе к вечеру — уставшие и счастливые. Вообще, клуб снял два отдельных номера — как положено по служебному контракту, — но из года в год второй используется исключительно для хранения сумок со снаряжением и приборами. Ребята из клуба, пару раз заметившие это, как-то спросили — почему? Юй тогда вежливо улыбнулся и со свойственным только ему холодящим кровь спокойствием сказал, что это не их дело. Больше вопросов не было. Шаотян складывает горы цветов на все свободные горизонтальные поверхности, ставит у стены пакеты с подарками, на ходу стягивает кроссовки и футболку и падает на кровать. Переворачивается на спину, блаженно раскинув руки в стороны, и решает, что в этой жизни ему уже ничего не надо. А потом ловит на себе цепкий внимательный взгляд. И понимает, что надо. Юй снимает рубашку и нависает сверху, прижимая к постели волной горячего воздуха. Климат Австралии слишком сухой и безжалостный, тут без кондиционера жить в принципе невозможно, но Шаотян и не думает тянуться за пультом. Последние тридцать секунд он вообще ни о чем не думает. Поцелуи выходят нежными и мучительно неторопливыми. Кажется, за всю свою жизнь Юй не спешил и не суетился ни разу. Абсолютная противоположность неугомонному Шаотяну, но то, как они дополняют друг друга, как уравновешивают — это ощущение невозможно сравнить ни с чем. Шаотян пытался когда-то, но быстро бросил это бессмысленное занятие. Юй гладит его бока, медленно ведет пальцами по ребрам. Кожа горит от жара его груди, от его дыхания, а от мягких прикосновений ладоней проступают мурашки. Джинсы давят на стояк, хочется поскорее их снять, и Шаотян тянется к ремню. — Я сам, — шепчет Юй прямо в губы, садится, бренчит пряжкой, расстегивает пуговицу, молнию и стаскивает с него джинсы вместе с бельем. Пока он роется в сумке в поисках смазки, Шаотян обводит взглядом его плечи, белую спину с маленькой родинкой на лопатке, ямки на пояснице прямо над поясом. И бесстыдно гладит свой член нетвердым кулаком, чувствуя, как поджимаются яйца. На Юя Веньчжоу вообще сложно не дрочить. Как же Шаотяну сейчас позавидовала бы вся та сотня тысяч болельщиков, которая готова была отдать душу в рабство ради одного взгляда Юя. Шаотян переворачивается, встает на четвереньки, шире разводит колени, и когда между ягодиц касаются прохладные скользкие пальцы — тихо выдыхает. Холодный гель остро контрастирует с горячей кожей — то, что нужно, чтобы хоть немного остыть, не сгореть от желания раньше времени. С растяжкой Юй тоже никогда не спешил. Старался быть аккуратным и явно наслаждался процессом — бессовестно медлил, пока Шаотян от нетерпения не начнёт насаживаться на его пальцы сам. Мучитель и непризнанный садист — мысленно, с нежностью злословит Шаотян, пытаясь дышать глубоко и ровно. От этого томительного ожидания у него всегда плавятся мозги и слабеет выдержка. Поэтому сейчас он не ждёт, подается назад и закусывает губу. Боль совсем слабая и до одури пьянящая, особенно когда знаешь, что последует дальше. Юй гладит бедра Шаотяна, проводит раскрытой ладонью по спине, и чувствительное отзывчивое тело словно само подставляется под каждую ласку, принимает и впитывает бережные и такие желанные прикосновения. С Юем по-другому не бывает и быть не может, снова понимает Шаотян. Член стоит колом, Шаотян опускается на локти и сминает в кулаках комья постельного белья. Беспомощно роняет голову, почти бодая лбом кровать, — как будто тело стремительно теряет волю, — и прикрывает глаза, продолжая покачиваться вперед-назад, принимая в себя два пальца. Дыхание почти оглушает, оно тяжелое и шумное — кровь приливает к вискам и грохочет в ушах, душная комната обволакивает жаром всё плотнее. Невыносимо. И до умопомрачения хорошо. Звук расстегивающейся ширинки слышится как из-под слоев ваты — отдаленно и приглушенно. Можно даже подумать, что звук ненастоящий, так, лишь разыгравшееся воображение Шаотяна, который последние минуты упорно успокаивал себя тем, что Юй сейчас хоть и медлит, но тоже плавится от возбуждения. Просто контролировать себя умеет в разы лучше. И на самом деле это, конечно, нечестно, но Шаотян вспомнит об этом позже, глядя в довольные и миролюбивые глаза Юя и заранее зная, что в следующий раз всё повторится точно так же. От прикосновения горячей гладкой головки спотыкается дыхание и поджимаются пальцы на ногах. Юй делает первый пробный толчок совсем неглубоко и сразу подается назад. Подготавливает короткими плавными движениями, от которых капитально сносит крышу, и когда он наконец входит до конца — Шаотян закусывает указательный палец и героически сдерживается, чтобы не застонать. В отеле слишком хорошая слышимость. В этом они убедились прошлой ночью, когда из соседнего номера им ненавязчиво постучали в стену. Юй, успокаивающе поглаживая напряженную спину, пару раз медленно двигает бедрами и затем нажимает на поясницу, заставляя Шаотяна лечь на нихрена не прохладную постель. А следом опускается сверху, прижимая к кровати своим горячим телом, цепляется за плечи и обнимает так крепко, что их будто припаивает друг к другу, превращает в одно сцепленное неподвижное целое. И только бедра Юя двигаются — неспешно, широко. Он выходит почти полностью и потом вставляет до конца, замирая в этот момент на долю секунды, прижимаясь так, что под ними проминается матрац. Затем отстраняется, чтобы снова толкнуться на всю длину. И снова, и снова, пока от этого размеренного ритма не начинает кружиться голова. Секс с Юем — неторопливый, сводящий с ума нежной страстью и тягучими плавными движениями — это механизм замедленного действия для безотказного уничтожения Шаотяна. Каждый раз от него Шаотян рассыпается в истлевающий от желания пепел, а потом собирается вновь, чтобы очень скоро рассыпаться снова. Влажная от пота челка лезет в глаза, по виску стекает капля, щекочет кожу. Юй оставляет влажные поцелуи на шее, за ухом, и Шаотяну кажется, что под ним плавится кровать, а очень скоро растворится и сам номер. Дышать катастрофически нечем, раскаленный воздух жжёт сухое горло и выгорает в легких. Когда ритм сбивается, а толчки становятся жестче, Шаотян думает, что вот-вот потеряет сознание. Сердце стучит где-то под языком, а задушенный стон вибрирует во всём теле, когда Юй прикусывает плечо. Его отрывистое дыхание обжигает слух при каждом толчке, постельное белье натирает подбородок, локти и грудь. Юй набирает темп — густой жар льётся по телу от макушки до самых пят, в паху от каждого резкого движения скручивает удовольствием почти до боли, и всех этих ощущений скапливается так много, что Шаотян зажимает зубами пододеяльник, слабо осознавая, что это предел. Он впивается ногтями в надежные руки Юя в последней попытке не потерять реальность, но когда оргазм накрывает тяжелой горячей волной — сдавленно кричит в матрац. Дрожь пронизывает всё тело, пальцы чуть не сводит, Шаотян жмурится, задыхается в разогретом, иссушенном возбуждением воздухе. И через грохот собственного сердца едва различает приглушенный стон за спиной. Сколько они лежат без единого движения — Шаотян не представляет. Каждый раз после такого секса мир будто замирает, или просто пробки в мозгу перегорают окончательно, не способные вынести напряжения, и Шаотян теряет возможность вообще ориентироваться в пространстве и времени. Остается только Юй, его крепкие нежные объятия и горячее дыхание где-то за ухом. И в этот момент больше действительно ничего не нужно. Юй шепчет что-то милое и ласковое, касается губами влажного затылка, и когда сердце перестает проламывать грудную клетку, а кровь — глушить все звуки вокруг, Шаотян находит в себе силы перевернуться на спину. Юй уже заботливо вытер их двоих салфетками и теперь лежит рядом — утомленный после долгого дня, вспотевший и довольный. Над его верхней губой проступила испарина, и Шаотян тянет его на себя, чтобы поцеловать, почувствовать солоноватый привкус его кожи. И снова думает о том, что одни только эти родные мягкие губы — уже достаточная причина, чтобы воскресать из пепла раз за разом. — Ну что? — придя в себя под освежающим дыханием кондиционера, спрашивает Шаотян и по снисходительной улыбке Юя понимает — тот уже догадывается, что он хочет сказать. Шаотян улыбается в ответ, коротко целует его в уголок рта, поднимается с постели и, энергично сверкая булками, церемонно заявляет: — Пора открывать подарки, господин Чемпион! Юй тихо смеется за его спиной.