Ты будешь сломлен

В горле пересохло. Едва пошевелившись, Дазай протяжно стонет — по всему телу будто проехались на грузовике. Он пытается хоть как-то расправить затёкшие плечи, с трудом усаживаясь на жесткой поверхности и откидываясь на стену позади, и вытягивает связанные ноющие ноги. Его облегчённый выдох сменяется недоумённым мычанием. “Ну и какого чёрта?”, — недовольно думает Дазай и кончиком языка касается плотного скотча на губах. Дазай тут же пытается припомнить, где же он так хорошо затусил накануне, что оказался в какой-то тёмной каморке, связанный по рукам и ногам. Однако, ничего конкретного вспомнить не удаётся, — лишь зарабатывает лишнюю головную боль. Осматриваться, как он понимает, бесполезно — в помещении царит абсолютная тьма, в которой не увидишь даже собственного носа, и Дазаю мельком думается, что он ослеп. Когда где-то впереди пронзительно скрипит дверь, впуская в помещение скупую линию слабого света, Осаму жалеет, что не только не слеп, но и не глух на оба уха. — Очнулся наконец, да? Ехидные нотки в знакомом голосе заставляют Дазая вздрогнуть, ссутулиться и согнуть колени. И ничего хорошего, безусловно, не предвещают. Дверь захлопывается, едва человек проходит внутрь комнаты, снова погружая помещение во мрак. Но даже так Дазай отчетливо представляет себе злорадную ухмылку, пронзительные синие глаза, в которых так и плещется ядовитое ехидство. И рыжие проклятые кудри, наверняка бережно уложенные под шляпу. Дазай обязательно ответил бы какой-нибудь изощрённой колкостью в своём стиле, если бы вместо этого из груди не вырвалось бессвязное мычание. Но Накахара — а вошедшим человеком является никто иной, как он - уже безошибочно принимает это на свой счет. И можно было бы подумать, что он ни капли не оскорблён, если бы не сильный удар острым носком ботинка в живот Дазая. — Заткнись, — сплёвывает Чуя куда-то в сторону, упирая руки в бока. — Ты, должно быть, думал, что тебе всё твоё дерьмо с рук сойдет? Хуй-то там, ублюдок. Дазай снова пытается метко откомментировать происходящее, за что получил ещё один пинок, выбивший из него сдавленный хриплый стон. Дазай жмурится и сжимает зубы от боли, и темнота расплывается перед глазами широкими разноцветными кругами. Прерывисто дыша через нос, он исподлобья косится на Накахару. — Походу, заклеенный рот для тебя вообще нихуя не преграда, — выдыхает Чуя и, пригнувшись к Дазаю, резко сдёргивает со рта скотч. — Да, ты круто стонешь, мы уже это поняли. Дазай бегло проводит языком по горящим огнём губам и глубоко выдыхает. — Не очень-то у тебя богатая фантазия, раз её хватает только на такие идеи, как в низкобюджетных порно-фильмах, — едко выплёвывает он. — Заткнись, ублюдок, — рявкает Чуя в ответ. — Ну вот, опять. Губы резко обжигает болью — Накахара определённо знает, куда нужно бить. Он хватает Дазая за грудки и приподнимает, встряхивая, словно какую-то куклу. — Я бы на твоём месте так много не пиздел, Дазай, — тон резко понижается, отчего эти слова звучат ещё более угрожающе. Рассечённая губа отзывается острой болью, словно любезно напоминая, что Чуя Накахара слов на ветер не бросает. Но Дазай лишь кривит распухшие и испачканные в крови губы в ехидном оскале. Бросает вызов, глядя прямо в глаза бешеному хищнику напротив. Забивает абсолютный болт на то, что здесь они одни, и он, на минутку, связан, и только руки Чуи удерживают его над полом. Накахара срывается в один момент. Он с силой швыряет Дазая обратно к стене, выбивая из его лёгких весь воздух, и тот, простонав, сползает вниз. — Если ты такой разговорчивый, я точно знаю, как тебя заткнуть. Чуя хватает Дазая за подбородок, сильно сжимает его пальцами, вздёргивает вверх. Давит на разбитую губу и проводит по ней грубой кожей перчатки. Дазай коротко дёргается, но не отводит широко распахнутых глаз. Наоборот — диким взглядом загнанного животного впивается в лицо Накахары. Когда Чуя отпускает его и пальцем снова касается губ, Дазай на удивление покорно хватается зубами за перчатку и медленно стаскивает её с руки. Шершавые подушечки пальцев осторожно, даже немного нежно касаются кровоточащей трещины. Но обманчивое приятное чувство разбивает звонкая пощёчина тыльной стороной ладони. Дазай всё же отворачивает лицо в сторону и стискивает зубы в беззвучной ненависти, когда слышит, как Чуя звенит пряжкой своего ремня. “Черт, всё, что угодно, только не это, блядь”, — проносится у него в голове, стоит головке чужого члена настойчиво ткнуться ему в щеку. Будь его воля, оторвал бы этот болт к чёртовой матери! Не без труда отбросив брезгливость, Дазай коротко проводит по члену языком, будто пробуя на вкус. “Солёный”. Уже смелее он обхватывает головку губами и легко посасывает. Когда сверху доносится одобрительный стон, Дазай дразняще щекочет её кончиком языка. Чуя подаётся вперёд, резко вгоняя член в глотку Дазая, и тот разражается кашлем. — Не тяни резину. И Дазай решает не тянуть. Он снова припадает губами к члену, но теперь лижет ствол уверенно, мокро и широко. Берёт его в рот: сначала тихонько посасывает и водит языком вокруг нежной головки, а затем старательно насаживается ртом, под аккомпанемент пошлых хлюпающих звуков и громких протяжных стонов Чуи. Специально царапает зубами, за что его глотку снова заполняют толстым членом, крепко хватая за волосы и удерживая. Неспособный отстраниться, Дазай давится и задыхается несколько бесконечных секунд, прежде чем Чуя нарочито медленно оттягивает его голову назад. Дазай снова закашливается, в этот раз судорожно глотая ртом воздух. Накахара не даёт ему отдышаться — снова звонко шлёпает членом по влажным губам и сжимает волосы Дазая так, что тот отчётливо представляет, как белеют костяшки на его кулаках. Хлюпающие звуки и тяжёлое прерывистое дыхание учащаются и становятся заметно громче. Осаму, уже совершенно не стесняясь и откровенно забив на всю сложившуюся ситуацию, самостоятельно заглатывает, сжимая ствол стенками горла. Стонет так, что Чую едва не подбрасывает на месте. Он дёргает Дазая за волосы, уже не размениваясь на лишние движения, остервенело вбивается в его глотку. Дазай прерывисто стонет и сильно хочет закашляться, когда Чуя кончает и вытаскивает член из его рта. Двигает по нему ладонью, размазывая по стволу вязкое семя вперемешку со слюной, и изливается до конца, пачкая белёсой жидкостью лицо и волосы Дазая. Тот, в свою очередь, опускает голову и глубоко, жадно дышит. И ему страшно думать о том, как всё так обернулось. Чуя заправляет член обратно в штаны, застегивая ширинку и поправляя пояс. Чуть помедлив, наклоняется и легко шлёпает Дазая по щеке, игнорируя озлобленный взгляд затуманенных карих глаз. — Неплохо для начала. Но это еще не всё. Я сломаю тебя до конца, Дазай Осаму, и ты ещё будешь молить меня о смерти.