Последняя встреча

— Поезд прибывает через сорок минут, — сообщила проводница, бесцеремонно распахнув дверь купе. — Просыпаемся, граждане, просыпаемся, — она потрепала по плечу мужчину, который мирно спал на верхней полке. Тот что-то невнятно пробормотал и натянул на себя простынь. — Поезд прибывает через сорок минут, — с этой же фразой проводница уже ломилась в двери соседнего купе. Жаль, тут нельзя курить. А очень хотелось. Отодвинув от себя пустой стакан, Владимир Иванович снова устремил свой взгляд в окно, за которым проносились вышки электропередач, деревья и встречные поезда. Казалось, что со времени его последней поездки ничего не изменилось. Хотя нет, изменилось. Тогда он ехал абсолютно пьяный, на боковой нижней полке и пейзаж за окном его совершенно не интересовал. А рядом ехала она — его маленькая звездочка. Сейчас ему стало казаться, что тогда она всю дорогу с укором наблюдала за ним. И сейчас ему стало очень стыдно. Москва встретила его привычной суетой и людским потоком. Все куда-то безумно торопились, толкались, водители такси предлагали свои услуги и где-то неподалеку работал громкоговоритель, сообщавший об обзорных экскурсиях. Москва не изменилась. А вот он уже от этой суеты отвык. Метро, и снова толпы людей. Он ехал, прислонившись к двери и закрыв глаза. Десять лет он уже не спускался в метро. А мог ли он когда-то подумать, что сможет добровольно так надолго покинуть столицу? «Станция Театральная», — механический мужской голос заставил его мгновенно вынырнуть из воспоминаний. Знакомая до боли станция. Он всегда предпочитал именно «Театральную». Вот и сейчас не изменил своему выбору, хотя до «Охотного ряда» он мог доехать даже без пересадок. Но привычка есть привычка. На улице уже темнело, когда он подошел к величественному Большому театру. Странно, но сейчас, глядя на здание, подсвеченное мощными лампами, он не испытал даже привкуса горечи. А ведь когда-то он был готов отдать очень многое, чтобы снова прийти сюда. Но словно все перегорело. Словно не ему когда-то рукоплескал зал. Словно не ему бросали под ноги цветы. Словно не с ним хотели переспать многие девочки из кордебалета. А он зачастую и не отказывался. Ему очень нравилось чувствовать себя успешным. Лучшим и первым в своем деле. Овации, восторженные крики, признания в любви под его балконом. Он все воспринимал очень благосклонно. Но на гастроли поехал не он. Потоцкий был уверен, что на гастроли выберут его. Никто лучше не чувствовал Альберта, никто так не жил на сцене. Но в Нью-Йорк поехал другой. Менее талантливый, но более общительный. Это был крах. Сокрушительный удар по его самолюбию. Смертельный удар. А что было дальше, он помнит очень смутно. Пьяный угар, какие-то сомнительные личности, проститутки, возвращение в родной Шахтинск, в квартиру, которая осталась от родителей. Провинциальный стриптиз-клуб и безуспешные попытки внести хоть немного искусства в это логово разврата, похабщины и безвкусия. А потом словно глоток свежего воздуха. Появилась она. Маленькая, с удивительной пластикой и большими глазами. Владимир Иванович сразу понял, что из неё получится толк. Если её вовремя спасти, выдернуть из этого болота. И у него это получилось. Или просто судьба дала Юле Ольшанской очень большой шанс. Она поступила в балетную академию. А он исчез абсолютно по-английски. Он не хотел слушать никаких благодарностей или что-то ещё. Его миссия была выполнена, а дальше всё зависело только от самой Юли. — У вас лишнего билетика не найдется? — с надеждой спросила женщина лет сорока. — Простите, нет, — ответил он и вошел внутрь. В кармане лежал только один билет на «Лебединое озеро». Он занял свое место в партере и шумно выдохнул. Впервые в этом зале он сидел в качестве зрителя. Положив на колени букет цветов, он поправил очки. Рядом с ним расположилась семейная пара, которая тихо переговаривалась в ожидании спектакля. — А кто сегодня танцует Одетту? — поинтересовался мужчина у своей жены. — Ольшанская, — тихо ответила она. Свет в зале погас и занавес раздвинулся, открывая зрителям сцену. Меньше минуты понадобилось Потоцкому, чтобы погрузиться вновь в волшебство балета. Он увидел на сцене её. Вовсе не ту худенькую девочку, которой он показывал первую позицию и заставлял не отходить от станка. Не ту девочку, которая танцевала на остановке перед пьяными мужиками, пока её приятель пытался очистить их карманы. Он увидел красивую женщину, которая посвятила себя балету. Её прыжок был поистине великолепен. Каждое действие было четко выверено множеством репетиций. Она не танцевала под музыку, она жила на сцене. Каждый взмах руки, каждый прыжок, каждое касание партнера — всё имело свой смысл. А её глаза горели. Владимир Иванович не видел этого, но чувствовал. Он был полностью удовлетворен. Всё было не зря. И он не ошибся в своем выборе. Сидя в своей гримерке, Юля безжалостно отклеивала ресницы, от которых её глаза жутко чесались. — Привет, Ольшанская, — Потоцкий зашел к ней без стука и положил на столик цветы, — неплохо танцевала. Девушка обернулась и внимательно посмотрела на него. Не ожидала она, что еще хоть раз этот человек появится в её жизни. — Владимир Иванович, — она в порыве чувств обняла его, но тут же стушевалась и отстранилась. Да и Потоцкий давно привык держать свои эмоции при себе. — Как вы? Я приезжала в Шахтинск, но вы уехали. — Уехал, — кивнул Владимир Иванович. — А у тебя, я вижу, все сложилось хорошо, — он улыбнулся и поправил очки, которые норовили сползти на кончик носа. — Благодаря вам, — улыбнулась Юля, — а вы где сейчас? Я Свету видела в Шахтинске. Она думает, что вы спились. — Не спился, — ответил Потоцкий, — Большой сменил на Чувашский театр оперы и балета. Юля улыбнулась и, сняв верх костюма, осталась только в кружевном бюстгальтере и пачке. — Владимир Иванович, а я же вам тогда нравилась? — неожиданно спросила она, пытливо глядя ему в глаза. — Ну, как девушка? — Tendus, Ольшанская, tendus, — проговорил он, судорожно сглотнув. А девичья грудь так и манила его взгляд. — Plié. Девушка дважды выполнила выброс ноги на 45 градусов, а потом присела и вновь посмотрела на него. Облизав губы, она приблизилась к нему и чуть склонилась. — А давайте прогуляемся? — предложила она и достала из шкафчика припрятанную бутылку коньяка, — шампанское же нельзя, от него ноги слабеют. Потоцкий довольно улыбнулся и устроился в кресле. — Давай прогуляемся, — кивнул он, наблюдая за её переодеванием. Упругая попка несколько томительно долгих минут маячила перед его взглядом. Наконец, девушка облачилась в джинсы и толстовку. — Я только за сумочкой схожу, — проговорила она и выскочила из гримерки. Её не было от силы минуту, но когда она вернулась, гримерка была уже пуста. Лишь на столике рядом с букетом лежала купюра и записка «спасибо за пиво». Юля улыбнулась и села на стул. Он снова исчез по-английски. Но навсегда остался в её памяти и её судьбе. Педагог Владимир Иванович Потоцкий.