Неловко

Праздник Третьей Луны пусть никогда и не отличался шумным размахом, после каждого потом по Кхале бегали двусмысленные толки о том, как кто-то позволил себе лишнего, расслабившись в доме досуга. К тем, кто успокаивался после тяжёлых трудов на благо Айюра, относились более снисходительно, но на не умевшую сдерживать себя молодёжь всегда смотрели с осуждением — порой ещё несколько циклов после совершённых ими глупостей. — Учитель, а то что комната вращается — это такое испытание? — молодой храмовник шестидесяти семи циклов от роду впервые оказался в гуще светских развлечений и оказался не готов к ним морально и физически. Широкий зал вокруг него плыл и качался, и, не имея больше за что ухватиться, он прильнул к наставнику, приведшему его на этот праздник и уже не единожды об этом пожалевшему. — Нет, Артанис, это такое действие маранга оказывает на твой неокрепший организм. Я должен был подумать, что ты ещё слишком юн для… столь долгого пребывания в подобном месте, — с сомнением в голосе предположил Тассадар, глядя на группу судей, явно не будучи старше, чем его ученик, но при этом чувствовавших себя отлично и не терявших лицо ни друг перед другом, ни перед окружающими. — Но я же храмовник, я должен быть крепче, чем эти в-в-выскочки… — Артанис снова качнулся следом за комнатой в своём воображении и упал лицом в узы учителя. Казалось, ситуация не могла стать ещё более неловкой, но он ещё и махнул рукой в сторону компании Шелак, на что те тут же отозвались ответной волной презрения к нему в частности и ко всей касте храмовников в целом. Сложно было судить, имел ли оправдание своему поведению его ученик — всё же Тассадар сам пригласил его послушать музыку на празднике после того, как он в числе прочих показал себя очень ловким на недавнем турнире. Однако предполагалось, что он должен был уйти ещё два часа назад, чтобы спокойно переместиться в Антиох через главные столичные врата, но расслабившийся в густом дыму курений учитель пропустил момент, когда следовало отправить рассеянного Акилэ домой. Рассеянного почти в прямом смысле — не привыкший к столь долговременному воздействию дурманящего дыма этот ещё почти ребёнок блуждал сознанием явно где-то не здесь. — Молодые воины желают массаж смесью ри’шелаи? — спросила показавшаяся из полупрозрачной завесы голубоглазая прислужница кхалаи, излучавшая свойственную большинству работников её профиля искренние жизнерадостность и беззаботность. — Ри’шелаи? — Тассадар строго сдвинул надбровные дуги, скрывая смущение, которое в нём было в разы сильнее, чем в ученике, пока не успевшем осознать обращённый к ним вопрос. — Этому юноше ещё нет семидесяти, а ты хочешь его соблазнить? — О, мои извинения, храмовник, — ответила кхалаи совсем не чувствуя себя виноватой и с надеждой взглянула на Артаниса. Однако тот посмотрел куда-то сквозь неё, а потом снова уткнулся лицом в плечо учителя, очевидно так и не поняв, что произошло. — Артанис, пойдём-ка отсюда, — как можно более твёрдо сказал Тассадар, скрывая досаду на то, что ему приходится уйти раньше чем хотелось. — Уже? Но почему? — куда менее твёрдо ответил юный Акилэ, ещё менее твёрдо поднимаясь на ноги, продолжая держаться за плечи учителя и тем самым едва не стягивая с него тунику. — Если ты просидишь здесь ещё, ты либо подерёшься, либо втянешься в какую-нибудь оргию, о которой потом будешь умолять стереть тебе память. И что я скажу твоим старшим в Антиохе? — Оргию? — переспросил Артанис незнакомое слово, но считать образ в сознании Тассадара не успел. — Тебе рано ещё знать такие понятия, — на этот раз скрыть смущение совсем не получилось, и внимание присутствовавших на празднике снова пусть ненадолго, но ощутимо сконцентрировалось на молодом наставнике храмовников. — Хотя вон те мудрецы со мной бы не согласились, — подумал он пожалуй слишком громко, скользнув взглядом по всё той же группе молодых Шелак. Стряхнув неприятные ощущения от повышенного внимания, Тассадар приобнял ученика и повлёк за собой прочь из зала на свежий воздух. Небо над столицей уже было тёмным, и всё же немного опьянённый дымом трав храмовник не был уверен, насколько был поздний час. Он снова посмотрел на ученика, почти не отдававшего себе отчёта в том, где он находился и почему, и мрачно отметил, что отправлять его в таком виде в Антиох да ещё и одного почти наверняка означало наутро услышать в Кхале новости о том, что юный Артанис ке Акилэ попал в какое-нибудь нелепое приключение, и следующие несколько циклов чувствовать за это ответственность. — Что ж, кажется, это единственный логичный выход, — хмуро сказал Тассадар скорее сам себе и повёл ученика в сторону жилого квартала. Как и большинство храмовников, Тассадар ке Велари жил скромно, но, в отличие от многих, он предпочитал жить пусть и в крошечной комнате, но отдельно от боевых товарищей. Помещение было столь небольшим, что в нём помещалась лишь узкая циновка с жёстким валиком под голову и оставалось немного места для ниши со сменной одеждой и ещё полметра с другой стороны, чтобы встать у голографической стены и при желании взглянуть на симуляцию городского пейзажа. — Добро пожаловать в мой дом, Артанис. Ложись, — Тассадар попытался отнять руки ученика от затёкших плеч, но это оказалось не так-то просто — стремясь удерживать равновесие по дороге, юный воин держался за них так крепко, что натёр когтями несколько ссадин. — О, ну всё, отпусти меня. — Учитель? Ты мной недоволен? — Артанис поднял на учителя взгляд, полный искреннего непонимания и готовности раскаиваться в чём угодно, лишь бы любимый наставник не злился на него. — Нет, Артанис, в случившемся виноват только я, — осознав, что это единственный способ, он придержал ученика за талию и сел, притягивая следом на циновку. Юный храмовник всё же оступился и снова упал на него, одной рукой случайно надавив на распущенные по поводу праздника узы. — Ну и где та координация, за которую я вчера тебя так хвалил? — О. Я… прости меня, учитель… — Артанису было настолько стыдно, что на скулах стал заметен лиловый румянец. Смущаясь с каждой секундой всё сильнее, он попытался отстраниться, но не удержал равновесия, стоя на коленях — ноги разъехались в косой шпагат и он снова упал на учителя, оказавшись на нём сверху в ещё более двусмысленной позе. В суетливых поисках точки опоры, он снова придавил его узы, и, словив волну неловкого неодобрения, стыдливо замер, излучая желание, чтобы какой-нибудь арбитр телепортировал его куда угодно. — Боги… я лучше пойду домой. — Забудь, — Тассадар снова перехватил его за талию, прежде чем одурманенный сверх всяких приличий ученик снова попытался встать, пресекая новую череду ещё более неловких падений. — Но я подвёл тебя, — не унимался юный воин, понемногу трезвея и улавливая в Кхале неприятные толки в адрес себя и учителя, уже успевшие разойтись из дома досуга, эмоционально приправленные не без участия оскорблённых им судей. — И выставил в дурном свете. И заслуживаю… — Я же сказал, забудь, — Тассадар подтянул его ближе, пытаясь устроить на тесном ложе, и заметил, что теперь к стыду ученика стало примешиваться смущение. — И перестань ёрзать, во имя Адуна! Я предложил бы тебе помедитировать, но ты сейчас не сконцентрируешься даже на корпусе авианосца, если тебя уткнуть тебя в него лицом. — Точно. Медитировать… — подумал Артанис и сделал попытку сконцентрироваться, но вместо желаемого результата расфокусированное сознание снова выдало незнакомое понятие «оргия», и в ауре юного протосса ещё более активно зашевелилось любопытство. — Артанис, нет, — с досадой протянул Тассадар. — Учитель, я точно не усну, пока не пойму, что это такое, — Артанис печально опустил надбровные дуги, и его жёлтые глаза потускнели. — Это что-то запретное? — Нет, скорее, некоторые племена это даже одобряют. — Чревато позором или ещё какими дурными последствиями? — юный ученик немного воодушевился. — В целом ничего такого, что могло бы навредить твоей репутации великого воина, — констатировал Тассадар, но менее неловко себя чувствовать не стал. — Тогда почему ты испытываешь к этому такие… странные эмоции, учитель? — Ладно, я попытаюсь, тебе объяснить. Хотя нет. Я лучше покажу, — Тассадар сосредоточился на поиске в общей связи образов, подходящих под столь любопытное ученику понятие, но при этом подходящих под его собственные взгляды на мораль и эстетику, и вычленил среди нескольких найденных наиболее отдалённую от знакомой им реальности картину. В найденном им образе молодой судящий из Ара, напитавшийся дымом курений много больше, чем они оба вместе взятые за сегодняшний вечер, проводил время в компании двух танцовщиц из Велари и массажистки из Фуринакс, скрытый от окружавших его многочисленных посетителей праздника, имевшего место быть более трёхсот циклов назад, одной единственной полупрозрачной ширмой. Было неясно, да и не имело особенного значения, кто из участников процесса вложил этот образ в общую память, и Тассадар счёл его достаточно наглядным и при этом вызывающим в нём наименьшее число неловких ассоциаций. Артанис, получив от учителя доступ к этому зрелищу, был мгновенно впечатлён, и забыл и о смущении, и о сне, и о том, что лежал в столь откровенной позе в постели глубоко почитаемого учителя. Несмотря на кастовую непредрасположенность, незнакомый судья весьма проворно управлялся со всеми тремя партнёршами, вступая в близость с одной, нежно лаская узы двух других, и те не оставались в долгу, втирая в каждый сантиметр его полосатой тёмно-серой чешуи душистые масла, заставляя её красиво блестеть. — Ох как он хорош… мне прямо жарко стало, — честно признался юный протосс, поправляя на всякий случай спадавшую между ног повязку. Общая картина выглядела довольно воодушевляюще, и он отметил, что ставшее новым для него понятие следовало в будущем изучить подробнее. — А кто это вообще? — Хвала богам, я никого из них не знаю, — хмыкнул Тассадар, молча отметив, что и его тело, расслабленное курениями, среагировало на образ весьма однозначно, и поспешил отбросить его из восприятия, пока эффект не стал слишком навязчивым. — Мне всегда ужасно не по себе, когда в Кхалу транслируют что-то подобное с участием моих знакомых. — Хорошо, учитель. Я постараюсь не участвовать в «оргиях», чтобы тебя не смущать, — сказал Артанис и, словно только сейчас осознав, что лежал разгорячённый и возбуждённый вплотную к учителю в его постели, в его объятиях и держа его за узы, резко отодвинулся, на этот раз совершенно твёрдо и трезво, и вытянулся на выделенной ему половине ложа. — Вот и замечательно. А теперь проспись, наконец. — Эм… — Что ещё? — Учитель, тут… — Ох, ну так и знал, что нельзя тебе такое показывать. Ладно, сейчас я объясню тебе, что такое самоудовлетворение. *** Когда они оба вернулись в Антиох, Лу стояла почти в зените, а вчерашние толки прошедшего праздника затмило триумфальное возвращение экспедиционного флота из суб-сектора Ма-Элву. Вершитель Иридер ке Велари, одержавшая множество побед над обнаруженным в глубинах космоса противником, спустившись со флагмана-авианосца пожелала остаться в самой жаркой провинции и посетить публичные бои с привезёнными из экспедиции гигантскими тварями. В связи со столь редким событием все воины Акилэ тренировались в разы усерднее, чтобы её впечатлить, несмотря на скепсис наставников, говоривших, что не стоило красоваться перед пилотами. Тассадара, вместе с Артанисом и группой других учеников, претор Фелатар вызвал показаться ей как гордость провинции — вызвал так срочно, что их почти оттащили в сторону тренировочной площадки, едва они вышли из врат как были — без брони и всё ещё немного нетрезвые. — Тассадар — гордость нашего племени, — вещал Фелатар, обводя взглядом его излучавшую неловкость фигуру. — Пусть ему бывает сложно из-за его любви к уединению, но его стратегический гений все признают единодушно. Не удивлюсь, если однажды он поведёт за собой армии так же, как Иридер. — О, я уверена, он пойдёт гораздо дальше, — добродушно отметила Иридер, совершенно не похожая ни внешностью, ни аурой на великого лидера, перед которым следовало бы выслуживаться. — Однако… зачем ты приволок его сюда? Ему явно больше нравится общаться с голографической картой, чем с живыми протоссами, зачем его смущать? — Ни один из сынов Айюра не должен отгораживаться от собратьев! Внутреннее одиночество — это первый шаг к еретическим мыслям, ведущим к падению во тьму, — вмешался третий незнакомый голос, и из-за спины героини дня вышел судящий, на присутствие которого доселе никто не обращал внимания. Все храмовники поклонились, и лишь Артанис замешкался и не слишком тихо спросил. — А это кто? — Алдарис ке Ара, судящий седьмой ступени, военный советник-экспедитор, — протянула Иридер монотонно-недовольно, но потом попыталась добавить к своим телепатемам улыбку. — Тассадар, если ты когда-нибудь станешь вершителем, к тебе тоже такого приставят. — Ты говоришь так, будто смеешь быть недовольной моим присутствием! — тот, кого назвали Алдарисом, наполнил эфир разрастающимся облаком праведного гнева. — Ну что ты. Я прямо свечусь от счастья, видишь? — вершитель хмыкнула и демонстративно сверкнула глазами. — Боги, что я здесь делаю? — подумал Тассадар как можно тише и страдальчески взглянул на Фелатара, с поистине тамплиерским терпением ожидавшего конца этой миниатюрной драмы. — Учитель! — обратился к нему Артанис, всё это время казавшийся отрешённым от происходящего. — Этот судья… по-моему это тот самый! Только там он был совсем молодой… — Какой ещё тот… о нет. Артанис, нет, перестань об этом думать! — Тассадар попытался встряхнуть ученика, надеясь отвлечь, но уже было поздно — они оба почувствовали на себе внимательный взгляд золотых глаз, от которого чешуйки на их спинах сжались. Судящий замолчал, сосредоточенно перебирая в сознаниях обоих воспоминания прошедшего вечера. Молчали и все остальные, изучая выплывший на поверхность разума юного воина образ оргии — лишь от Иридер в сторону Артаниса прилетела неоформленная телепатема благодарности. — Такой молодой храмовник нашёл мою спину красивой. Я польщён, — от судящего повеяло удовлетворением, смывшим раздражение от беседы с вершителем, и его присутствие снова стало почти незаметным. Фелатар продолжил расписывать Иридер достижения учеников и учеников их учеников, Иридер продолжила изображать повышенный интерес. Тассадар и Артанис внимательно смотрели на бежевый камень, которым была вымощена площадка. — «Храмовник нашёл мою спину красивой…», — повторил про себя Артанис, и на этот раз лиловый румянец окрасил не только скулы, но почти всё его лицо. — Кому из нас он это сказал? — Понятия не имею. Не буду же я переспрашивать, — на светло-серой коже Тассадара румянец выглядел ещё заметнее. — Боги, надеюсь мы с ним больше никогда не встретимся. — Учитель, — желание того, чтобы неизвестный арбитр перенёс его в случайную точку космоса, возникло в Артанисе ещё сильнее, чем вчера, когда к воспоминаниям об оргии добавился преподанный учителем урок физиологической разрядки. — Кажется, теперь я понял. — Понял что, Артанис? — Понял, почему тебе было неловко.