***
Сблизиться с новым М оказывается одновременно сложнее и проще всего. Проще — потому что они до боли похожи, словно отражения в мутном, потрескавшемся от времени зеркале. Два старых боевых пса, хорошо знающих запах крови. Сложнее — потому что Бонд не может воспринимать его как М, как человека, имеющего право отдавать ему приказы и натягивать поводок железной рукой. Но Мэллори и сам не может приучить себя к мысли о том, что он здесь теперь главный; постоянно сбивается с тона начальника — на товарищеский, тон сослуживца, партнёра по команде. И это изрядно помогает Бонду в достижении его цели: уловить момент, потянуть за ниточку, укрепить ощущение товарищества, не позволяя иерархии развести их по разным ступеням. Поддержать разговор, когда Мэллори ворчливо проронит что-то о министре иностранных дел, сующем нос не в свои дела, — Бонд не знаком с ним лично, но знает достаточно из похожего ворчания М; согласиться на стакан виски, когда тот предложит; неизменно добавлять в тон чуточку фамильярности — ровно столько, чтобы это не вызывало у Мэллори раздражения и инстинктивного желания увеличить дистанцию. Он приучает Мэллори к себе, приучает к мысли о том, что тот может на него положиться, может открыться перед ним. И Мэллори открывается; с каждым их разговором его голос становится всё теплее, он всё чаще позволяет себе ироничные высказывания в адрес премьер-министра, кузенов из МИ-5 и структуры вверенной ему службы, всё смелее шутит и наливает Бонду виски на два пальца, уже не спрашивая, будет ли тот пить. Он ведёт себя как человек, изголодавшийся по непринуждённой дружеской компании, и Бонд даёт ему именно это. А потом он ловит на себе взгляд, выдающий совсем другое желание, и привычно отвечает на него, как делал всегда.***
В постели, впрочем, Мэллори удивляет его. Под внешней мягкостью прячется бескомпромиссная неуступчивость, под сдержанностью — жадная ненасытность; зверь сталкивается со зверем, и Бонд едва не принимает брошенный вызов, поддавшись инстинктам альфа-самца, встретившего конкурента на своей территории. Однако в последний момент прячет клыки и подставляет горло, отступая. Его цель не доказать своё право на лидерство, а убедить Мэллори в том, что не представляет для него угрозы. Откровенно говоря, ему даже не приходится притворяться. Бонд получает всё, чего хочет, и даже чуть больше — настолько, что, вытащив очередную девицу из лап очередных врагов короны, даже ленится её соблазнять. А потом он получает посмертное послание от М — единственной М, которая была и будет у него, — и кидается в погоню за указанными ею призраками, вмиг отбросив показную покорность комнатной собачки Мэллори. Он знает, что у Мэллори начинаются из-за него проблемы; что премьер-министр, только и ждавший осечки, тут же спускает на МИ-6 цепных бюрократов, состряпывающих указ о слиянии разведок в совершенно рекордные сроки; что отдел «два нуля», в случае чего, попадёт под раздачу первым, а Мэллори лишится должности просто потому, что должность М будет упразднена. Бонду до всего этого нет дела. Это не его заботы. Его не волнует будущее МИ-6 — его даже безопасность Англии волновала прежде лишь постольку, поскольку это было важно для М. Но М больше нет, а проблемы Гарета Мэллори его не касаются. Он сознательно лжёт, отказываясь раскрывать причины своей поездки в Мексику, и лишь вежливо улыбается, когда разъярённый Мэллори отстраняет его от службы. Для него это неважно, жаль лишь, что ту ночь ему приходится провести в одиночестве. Уезжая в Рим, Бонд уже знает, что не вернётся в МИ-6. Эта страница его истории закрыта, осталось лишь отдать последние долги — и после этого он исчезнет навсегда. Именно это ему стоило сделать после провала в Стамбуле, но лучше поздно, чем никогда.***
Они встречаются снова на конспиративной квартире в Лондоне — и Бонду даже не приходит в голову, что Мэллори может проигнорировать его сообщение. Те, кого он выбирает себе в союзники, никогда его не подводят, а если подводят — что ж, Бонд всегда был мастером импровизации. Мэллори ведёт себя сдержанно и профессионально, словно между ними никогда не было ничего, кроме совместной работы, и это усыпляет бдительность Бонда. Они обсуждают план действий (которого толком нет, и Бонда приятно удивляет то, что Мэллори это беспокоит так же мало, как и его самого), разбирают оружие, распределяют роли. Мэллори терпеливо ждёт, пока Бонд прощается с Мадлен, и трогает машину, едва тот захлопывает пассажирскую дверь. Мэллори ведёт уверенно и ровно, словно в его крови не кипит адреналин, словно он не испытывает возбуждения от возвращения в «поле», и Бонд ловит себя на ощущении, что если что-то пойдёт не так, его спину надёжно прикроют — не задавая вопросов и не тратя драгоценного времени на размышления. Точно так же, как тогда, на заседании комиссии, Мэллори закрыл собой М. И в этот момент наконец Мэллори заговаривает: — Когда мы закончим с С, я хочу, чтобы ты уехал из Лондона и больше никогда не попадался мне на глаза. Голос Мэллори звучит холодно и твёрдо, и лишь где-то глубоко слышатся тщательно скрываемые горечь, разочарование и гнев человека, чьё доверие было цинично обмануто. И почему-то Бонд действительно чувствует себя виноватым — как если бы ему было не всё равно. — Не беспокойтесь, сэр, у меня нет причин оставаться, — невозмутимо отвечает он, привычно используя формальный стиль, чтобы дистанцироваться. Пальцы Мэллори белеют, крепче сжимаясь на руле, и Бонду приходит в голову, что тот ждал, быть может, другого ответа. И на миг — всего на миг, необъяснимо и иррационально — жалеет, что не дал его.***
На мосту, держа Блофельда — в котором уже не узнать его старинного приятеля Оберхаузера — на прицеле, Бонд поворачивает голову влево, пытаясь поймать взгляд Мэллори, но они стоят слишком далеко друг от друга, чтобы в его глазах можно было что-то прочитать. Быть может — в другой жизни, если бы они познакомились при других обстоятельствах, если бы М осталась жива, если бы Бонд не растерял своего патриотизма и сохранил хоть каплю преданности МИ-6, — быть может, у них могло бы что-то получиться. Он выбрасывает пистолет и уходит на другую сторону моста, к Мадлен — милой славной Мадлен, столь же искалеченной, как и он сам, но сумевшей зарастить свои душевные увечья. Быть может, она научит этому и его.***
В Лондон Бонд возвращается через год. Мадлен остаётся в Швейцарии и отпускает его с мягкой грустной улыбкой человека, знавшего, что этот момент рано или поздно наступит. Она сделала всё, что могла, чтобы собрать его по кусочкам, но он не чувствует себя целым — он чувствует себя растерянным и уязвимым, его брони теперь не хватает для того, чтобы прикрыть все эти восстановленные, прирощенные обратно части, слишком нежные и не способные выдержать даже самый слабый удар. Он больше не знает, кто он. Не знает, что с собой делать. Не знает, чего хочет и что ему нужно. Единственное, что он знает точно, — это что ему необходимо вернуться. В Лондон. Домой. Туда, где похоронена М, своей смертью лишившая его жизнь смысла. Туда, где течёт его личный Рубикон, столько раз пересечённый им, что Бонд уже не помнит, на какой стороне в итоге остановился. Туда, где не осталось ни одного человека, которому он не причинил бы боли. Он зажмуривается на миг, когда в комнате вспыхивает свет, и прикрывает глаза левой ладонью. В правой зажат стакан, причудливая резьба на котором знакома ему так хорошо, что он мог бы нарисовать её, не подсматривая. И голос, который звучит вслед за этим, пробуждает внутри что-то давно забытое. — Кажется, я велел тебе не возвращаться. — Ты же знаешь, я никогда не умел следовать приказам. — Меня это не интересует. Я не знаю, зачем ты пришёл, но я больше не намерен рисковать карьерой ради тебя. — Знаешь, — задумчиво произносит Бонд, разбалтывая виски в стакане, — я всегда думал, что служба в МИ-6 — это мой сознательный выбор. Что-то, от чего я в любой момент могу отказаться. Я был уверен, что меня держит только М — другая М, твоя предшественница. Теперь я знаю, что это не так. — Надо же, — голос Мэллори сочится сарказмом, и Бонд предпочитает думать, что это хороший знак. — Я не могу уйти. Мне некуда уходить. Так что, полагаю, взять меня обратно — не такой уж и большой риск для твоей карьеры. Мэллори удивлённо смотрит на него несколько мгновений, затем начинает смеяться: — Если ты правда думаешь, что я возьму тебя обратно, то ты ещё более самонадеян, чем я всегда считал. Бонд улыбается краешком губ и встаёт, поставив стакан на столик рядом с креслом. — Если бы ты остановил меня там, на мосту, я бы не ушёл. Я ждал, что ты меня остановишь, но ты этого не сделал. И я не стал думать об этом тогда, но позже понял одну простую вещь. — Я не хочу ничего об этом знать. — Я понял, что до того момента в моей жизни был только один человек, который смог бы меня остановить. Это была М. Он уходит, не дожидаясь ответа, оставляя Мэллори один на один с его откровением — быть может, совершенно ему не нужным, но Бонд должен был сказать это вслух. Хотя бы раз.***
Он входит в кабинет и быстро осматривается, отмечая произошедшие за год перемены. — 007, — приветствует его М, и в его голосе слышится отголосок прежнего тепла. — М, — отвечает Бонд с лёгкой улыбкой, невольно расправляя плечи под новым пиджаком. — У меня есть задание, идеально подходящее под ваш профиль. Тонкая чёрная папка ложится на стол между ними. Бонд поднимает глаза и встречается взглядом с Мэллори. В нём нет ни капли преданности ни Англии, ни МИ-6. Только одному человеку, имеющему право отдавать ему приказы и натягивать поводок железной рукой. М.