dirty talk

Дазай замечает это совершенно случайно. И поначалу даже не придаёт этому значения. Он очень болтливый, даже в постели, а Чую излишняя разговорчивость раздражает до стиснутых зубов и побелевших костяшек пальцев — так кожа на них натягивается, когда он сжимает кулаки. Наверное, поэтому Дазай не обращает внимания на то, как Накахара крупно, почти судорожно вздрагивает после очередной его колкой фразы в самый неподходящий момент. Он и не задумывается даже, что говорит. Вроде бы сравнивает стоны Чуи с шлюшьими, но уверенности нет — сложно вспомнить, что случайно бросил уже на грани разрядки. В голову закрадывается догадка о некой закономерности, когда Чуя стоит на коленях между его расслабленно разведённых ног, рыжая макушка ритмично поднимается и опускается под широкой ладонью, в тишине кабинета пошлые хлюпы и причмокивания раздаются почти оглушительно громко. И ещё громче прозвучала небрежно брошенная фраза про то, как Чуя удивительно хорошо смотрится с членом во рту, но, вопреки ожиданиям, тот даже не попытался его отгрызть — лишь метнул злой, горящий взгляд рефлекторно слезящихся глаз и снова заметно вздрогнул. А ещё глазастый Дазай приметил, как встали дыбом короткие волоски на его руках. В следующий раз он делает это намеренно — называет шлюхой, вдавливая в стену, жарко шепчет пошлости ему на ухо, рассказывая, что и как он с ним сделает. Пойманный с поличным, Чуя агрессивно отталкивает напарника от себя, для профилактики ещё и разбивает его губу тяжёлым кулаком, но Дазай уже добился своего, и даже саднящая ранка не мешает ему по-блядски ухмыляться. Прижимаясь к Чуе всем телом, он чувствовал, как тот заёрзал от его слов, как быстро нарастало его возбуждение, и мелкую дрожь тоже чувствовал, и резко накалившийся жар чужой покрасневшей кожи. Дазаю нравились экзотика и разнообразие в постели, но никаких особых слабостей он за собой не замечал. А вот у его вспыльчивого напарника обнаружился один любопытный фетиш. И работал он на удивление исправно. Исправно настолько, что даже спустя четыре года Дазай ощущал дрожь стройного, но сильного тела под пальцами, когда он прижался к Чуе со спины и выдохнул на ухо: «а ты всё так же по-шлюшьи стонешь в постели?» тихим, низким голосом. — Отъебись, Дазай, — возмущённо, но негромко отозвался Чуя, вырываясь из хватки и для верности тыча острым локтём ему под рёбра. Тот со смехом отстранился, поднимая руки в сдающемся жесте и делая шаг назад. Но лукавая искра из взгляда никуда не делась. Он выглядел так, словно уже считает себя победителем, и Чуе это совершенно не нравилось. — Играешь в невинность? — почти ласково поинтересовался Дазай, и все опасения подтвердились. Уж что-что, а говорить этот ублюдок мог долго, много и со вкусом. Как и трахаться, но ещё вдвое. — Тебе ведь понравится, если я сейчас прижму тебя вон к той, — кивок куда-то за спину Чуи, — стене и оттрахаю как дешёвую потаскуху. Скажешь, нет? Улыбка на губах Дазая была по-настоящему плотоядной, поза — обманчиво расслабленной, и его бывший напарник как никто другой знал, что сочетание того и другого не сулит ничего хорошего. Где-то под ребрами заёрзало-защипало, мурашки от загривка посыпались вниз вдоль позвоночника. Сжимая кулаки, Чуя сохранял более или менее нейтральное выражение лица. Он не хотел выдавать своего волнения, но Дазай знал его слишком хорошо. — Нет, — холодно отчеканил Накахара, стоя напротив, глядя в глаза упрямо, словно пытаясь доказать даже не Дазаю — самому себе, что вся эта муть для него ничего не значит. Да-да, никаких картин в быстро среагировавшем воображении, никакого жара предвкушения. Он большой мальчик, он может справиться со своим телом. Тем более, когда какой-то омерзительный манипулятор выдаёт ему строчки из дешёвого порно. — Врёшь, — мгновенно уличил его Дазай. Закушенная изнутри губа была единственным ответом. — Ты хочешь этого. Захотел, когда я сказал, — он сделал шаг, неотвратимо приближаясь к застывшему Чуе. — Потому что ты чёртов извращенец. Тебя заводят слова. Грязные и пошлые, — Дазай самодовольно ухмылялся, подойдя вплотную, и продолжил надвигаться, заставляя его отходить назад. — И ты хочешь, чтобы я продолжал. Потому что знаешь, что я смогу тебя удовлетворить. Что никто больше не доведёт тебя до того состояния, когда захочется просить взять тебя, — Чуя упёрся спиной в стену. — А я доведу. Дазай стоял напротив него, руки всё так же в карманах, поза всё так же расслаблена. Но теперь Чуе некуда было деться. И куда более значительной была преграда не физическая, а, скорее, физиологическая. Его разрывало изнутри, но Осаму понимал, что спешить нельзя. Если он сразу надавит слишком сильно, то добыча сорвётся с крючка, ещё и отбив охотнику парочку органов при этом. Хорошо, что спешить ему некуда. — Как часто ты представлял меня, мастурбируя, м? — Дазай немного наклонил голову, кончик языка будто невзначай показался между губ, прошёлся по ним. — А как часто, кончая, ты представлял, что я называю тебя «дрянью» или «сукой»? Он заметил, как сбилось на мгновение дыхание Чуи после первого слова. Никто бы не увидел этого — кроме бывшего напарника, разумеется. — Удивительно, мне удалось лишить крошку Чую дара речи! — притворно восхитился Дазай и наконец-то подался вперёд, всем телом вжимая Накахару в стену, устраивая руки по бокам от него. — Бережёшь голос для стонов? — его лицо было непростительно близко, горячее дыхание опаляло ухо. — Хотя нет, ты не «крошка». Ты дрянь. Чуя отмер. Вспыхнув, он сжал плечи Дазая, но это и близко не было похоже на настоящее сопротивление. Если бы он хотел — Дазай бы уже растянулся на полу. Впрочем, этого он тоже хотел. Но в несколько другом смысле. Горячее дыхание сменилось поцелуями и укусами. Руки скользнули по его бедрам, сжались на ягодицах. — Шлюха. Сильные длинные пальцы вдавливались в ложбинку прямо сквозь ткань брюк. Колено ловко вклинилось между ног Чуи, бедром Дазай притёрся к его паху. — Думаешь, я не чувствую? У тебя уже стоит. Быть загнанным в угол — удовольствие сомнительное. Но бороться с собой было невозможно. Жар хлынул к скулам Чуи, они горели. Он весь горел к тому моменту, когда по завитку его уха прошёлся влажный язык. Признаться, что он всё ещё хочет Дазая, было сложно. Признаться, что его довели почти до безумия лишь несколько пошлых слов — ещё и стыдно. Но в выборе, чем жертвовать — гордостью или хорошим сексом, — Чуя колебался недолго. — Выеби меня, — хрипло, низко произнёс он, откидываясь затылком на стену и поднимая на Дазая голодный взгляд.