****
Гилберту Найтрею в последнее время тотально не везло. Нет, в Пандоре дела шли прекрасно, смертей среди сотрудников не случалось, и у самого Гилберта все конечности пока были на месте, что уже в принципе можно было считать удачей, но появилось маленькое «НО». Вернее, если бы оно оставалось маленьким, проблем бы не было, но это «НО» становилось старше, и, хотя по-прежнему имело невинный ангельский вид, с каждым днём в нём появлялось всё больше порочного и соблазнительного. Гилберту стало труднее каждый день заходить в спальню своего господина, чтобы разбудить его, и видеть сонную улыбку, нежный взгляд из-под полуопущенных ресниц и слышать мурлыкающее «Доброе утро, Гил», от которого начинало сладко ныть то в груди, то в паху. Это «НО» то отбрасывало одеяло, выпрастывая из-под ночной рубашки длиннющие ноги, вскакивало и лениво потягивалось, демонстрируя каждый изгиб своего юного тела, то делало вид, что ещё спит, сладко и невинно вжимаясь лицом в подушку, чтобы обхватить Гилберта за шею и в шутку чмокнуть, как только тот склонится над ним, чтобы разбудить. И Гилберту приходилось, краснея и бледнея, сбегать в свою комнату, чтобы успокоить не к месту восставший… гормональный фон. Возвращался он после такого уже к тому времени, когда его господин заканчивал одеваться и повязывал шейную ленту. Гил честно хотел помочь, но, не глядя на Оза, сделать это было трудно, а как только он поднимал взгляд, тот помимо его воли сам скользил вверх от тонкой беззащитной шеи к ещё не тронутому щетиной нежному подбородку и пухлым губам, и обычно на этом моменте Гил зависал, забывал, чем он занимается, путал концы ленты или затягивал её слишком сильно, после чего Оз бил его по рукам и дразнил. Эти губы изгибались в озорной улыбке и манили ещё сильнее, и Гилу снова приходилось, как мальчишке, сбегать в свою комнату, пока Оз, кроме его рассеянности, не заметил кое-что ещё. А привести себя в приличный вид было жизненно необходимо, потому что даже если бы ничего не заметил Оз, Брейк точно такого бы не пропустил. А так как пандорцам в последнее время везло и операций было совсем мало, от спокойной жизни Озу и Брейку становилось скучно, и в такие дни Гилу не везло особенно сильно, так что вот уже несколько недель он не находил себе места, тосковал, но старался держаться от своего господина на расстоянии, избегая встречаться даже взглядом по мере возможности. Чтобы не доводить того до греха. Ну, и себя тоже. Избегать Брейка было куда сложнее. Тот всё ещё был его координатором и руководителем группы, так что Гилберт уже почти два часа сидел у него в кабинете, пока тот просматривал отчеты и планы Пандоры (как будто появление нелегальных контракторов можно спланировать!), а Гил делал вид, что вовлечен в обсуждение и не замечает в саду Оза (полуголого, ради всего святого!). Разбор бумаг тянулся невыносимо медленно: у Лиама, обычно занимавшегося отчетами, было для этого четыре глаза, а у Брейка только один. Не замечать Оза становилось всё труднее. - Интересно, тебе совсем не жаль своего господина? - ухмыльнулся Брейк себе под нос, что-то чёркая на очередном листе. - Оза? Разве с ним что-то не так? – Гил сразу подобрался. - С ним всё не так. Разве ты не видишь? Он на грани отчаяния. - С чего бы? - Потому что ты равнодушен к нему. Гилберт едва не задохнулся от такого заявления, а Брейк пробормотал что-то про глупого влюбленного кролика и наконец более внятно произнес: - Озу плохо. Он из кожи вон лезет, чтобы ты его заметил, а ты все попытки игнорируешь. - Что за ерунда? Это снова какая-то ваша шутка, чтобы поиздеваться надо мной? Оз в последнее время веселится как никогда, не думаю, что даже в детстве видел, чтобы он столько смеялся. Брейк поднял от бумаг внимательный взгляд на Гила. - Вот как… - он склонил голову к плечу. - И насколько же тебе должно быть весело, чтобы ты согласился снять этот мундир и рубашку и торчать под окнами у всех на виду, чтобы привлечь объект своего внимания? Гилберт покраснел и снова бросил беглый взгляд за окно. Очевидно наличие лишь одного глаза не мешало Брейку видеть то, что происходит у него за спиной. - Но… ему не нужно пытаться привлечь моё внимание. Тем более таким образом. Ему стоит только позвать, я же его слуга. - Оз скучает не по слуге. Он скучает по своему другу. Может быть, больше чем по другу, хотя ещё и не осознаёт этого. Гил хотел было спросить, что Брейк имеет в виду, но отчего-то промолчал, отведя взгляд в сторону, а потом снова посмотрел на Брейка. - Признайся, что вы снова что-то задумали. Это какой-то дурацкий розыгрыш или спор? - Считай, как тебе удобно, но, если не хочешь, чтобы крольчатина окончательно сгорела, тебе лучше поторопиться, - он устроил подбородок на сцепленных кистях, наклонился ближе к Гилберту и протянул: - Искупай её в ароматной пене, намажь нежную шкурку розовым маслом – вот увидишь, вам обоим понравится. Не смею тебя больше задерживать. Гил, красный как рак, вылетел из кабинета Брейка, но, отойдя лишь на несколько шагов, внезапно остановился и, уже не торопясь, приблизился к окну. Оз сидел на бортике фонтана, закатав штанины, и болтал в воде ногами. Печальным или понурым он не казался, напротив, создавалось впечатление, что он вполне доволен жизнью. Гил вздохнул и обернулся на дверь кабинета, где остался Брейк. Вероятнее всего, это всё же какой-то спор, а Гил снова будет выглядеть идиотом. И всё-таки он собрал Озу одежду, крем от солнца и отправил горничную к фонтану. Она вернулась почти сразу же, принеся всё назад, и сказала, что господин Оз ни в чём не нуждается. Вот. Гил так и думал. Но на душе продолжали скрестись кошки, так что через сорок минут он оправил другую горничную, чтобы та предложила господину прохладительные напитки в тени комнат. Но она вернулась с тем же ответом. Гилберт наблюдал за своим господином из-за занавесок весь оставшийся день. Тот встал с места лишь, когда солнце стало садиться. Отряхнул брюки, бросил какой-то потерянный взгляд на окна второго этажа, заставив Гила отпрянуть, и ушёл в дом. На ужине он так и не появился, ответив, что не голоден. Неужели Брейк прав? Гилберт проворочался всю ночь, постепенно доводя себя до безумия размышлениями, но так и не смог прийти ни к какому решению. Он никогда не пытался смотреть на поведение Оза, как на попытку обратить на себя внимание. Он всегда считал желание дразнить его или разыгрывать чем-то вроде лекарства от безделья и упражнений в хитроумии. Стал бы он так болезненно реагировать на них, если бы знал, что Оз просто так… общается? Заигрывает? Гил краснел и с ожесточением тёр щеки. Что значит «пытается обратить на себя внимание» вообще? Значит ли это, что Гил ему… нравится? Значит ли это, что Оз испытывает то же, что и Гил? Симпатию? Желание? Стремление быть вместе каждую минуту? Брейк сказал, что Оз в отчаянии от того, что Гилберт его игнорирует. Значит ли это, что он страдает от того, что Гил отдалился? Гилу очень хотелось бы в это верить, но он боялся. Брейк не был человеком, которому можно доверять в мирное время, а когда Оз и Брейк собирались вместе, их умы могли додуматься до поистине дьявольских схем и планов. Из него уже столько раз делали посмешище, что он больше не мог так запросто поверить одним только словам. Он решил продолжить своё наблюдение на следующий день, и тогда уже что-то предпринимать. Половину завтрака Гил, уснувший лишь под утро, проспал, а когда спустился, Оз был уже за столом. Он выглядел задумчивым и не смотрел в сторону Гила, а Брейк болтал один за всех и бросал на Оза настороженные взгляды, а на Гилберта - укоряющие. В том, что Гил виноват, не было сомнений, сейчас бы кто-нибудь объяснил, в чём именно. Гил бродил по галерее, ища повод поговорить с Озом. Он бы извинился, но не понимал, за что именно должен просить прощения. Мысли и ноги носили его уже не по первому кругу, когда ему сообщили, что господин ждёт его у себя в спальне – и сердце Гила тревожно забилось. Спальня вообще не была типичным местом для встреч, обычно Оз вызывал его к себе в кабинет или в библиотеку. Исключение составляли случаи, когда он не хотел, чтобы о разговоре стало известно всему дому, и это ещё больше настораживало. Оз стоял у открытого окна, обхватив себя за плечи и подняв голову к небу. Яркий дневной свет падал на его золотистые волосы и белую рубашку, охватывая его ослепительным ореолом и заставляя его фигурку казаться полупрозрачной и совсем тонкой. Гилберт едва заметно улыбнулся, глядя на непривычно тихого и уязвимого сегодня юношу. Неужели он действительно испытывает к Гилу столь же сильные чувства, что и сам Гил к нему? Гилберт приблизился и склонился в самом почтительном поклоне. - Вы звали меня, господин? Оз обернулся и заморгал, давая глазам время привыкнуть к полумраку комнат. Он казался растерянным и даже немного удивлённым, как будто не ожидал, что Гилберт придёт. - Да, звал, Гил, - тихо произнёс он и отвёл взгляд. Его щёки были покрыты румянцем, словно он собирался с силами, чтобы в чём-то признаться, и Гил замер. Неужели вот оно? Смущение и неуверенность были написаны на лице Оза большими буквами, но вот он стиснул руки в кулаки так, что побелели пальцы и продолжил: - Гил… мне неловко тебя об этом просить… особенно зная, как ты относишься к подобного рода вещам. Поверь, если бы был выбор, я не попросил бы тебя о том, что тебе может быть неприятно. И я не стану тебя принуждать, ты вправе отказать, если не хочешь… Его голос дрогнул, и Гилберту захотелось обхватить его за плечи и прокричать, чтобы не смел сомневаться в нём. Разве Гил когда-либо в чём-либо ему отказывал? Но он заставил себя остаться на месте и дать Озу закончить, на случай, если это всего лишь его пустые иллюзии. - Мне больше не к кому обратиться. Да даже если бы и было, я хочу, чтобы это сделал ты, - Оз медленно вздохнул и потянул за концы шейной ленты, распуская её, а затем дрожащие пальцы принялись за пуговицы рубашки. Гил надеялся на признание, но то, что Оз перейдет сразу к действиям стало для него полной неожиданностью. – Я знаю, что иногда требую от тебя слишком многого, но надеюсь, что ты не в обиде. Ты же знаешь, что я никогда не умел просить за себя. Прощения в том числе. Но ты всё ещё мой лучший друг, что бы ни случилось. Ты всегда был мне ближе чем кто-либо, и я знаю, что могу тебе доверять… - Он взял Гила за руку, а второй вложил в его ладонь вынутую из кармана брюк баночку с каким-то кремом. Гил понял, что если он прямо сейчас не сделает вдох, то потеряет сознание от нехватки кислорода, а Оз бросил на него быстрый взгляд, покраснел и опустил глаза. – Давай же. Ничего трудного. Просто… смажь получше, чтобы не было больно. Медленно, подрагивающими от волнения руками Оз спустил рубашку с плеч, и она опустилась у его ног. Его ангел был превосходен. Красный от смущения до такой степени, что краска заливала даже его грудь и плечи, он стоял, низко опустив голову, и едва он осмелился поднять взгляд, приоткрытое окно хлопнуло от сквозняка, а он вздрогнул и зажмурился. Под ресницами показались слезы. - Прошу тебя, Гил. Только будь нежнее, это больно, если грубо… Хорошо? Гил больше не мог смотреть, как его Оз, его возлюбленный, умоляет его со слезами на глазах. До чего он довел своего господина? Это он должен на коленях молить его. Разве он мог мечтать о том, чтобы когда-нибудь хотя бы прикоснуться к нему? Его грех, его соблазн… сам предлагал себя. Такого он не мог представить себе даже в самом смелом, самом сладком сне (где его господин регулярно посещал его, но никогда не заходил так далеко). Если это какой-то дурацкий розыгрыш, если это какая-то шутка или спор, то он просто пойдет и утопится в ближайшем колодце, а сейчас его сердце разрывалось от любви, и он больше не мог просто стоять и смотреть. Гил шагнул к своему ангелу, осторожно провел по мокрой щеке кончиками пальцев и припал к давно манящим его губам, попутно заворачивая его в свои объятия. Оз с тонким всхлипом выдохнул и застонал. Гилберт немного запоздало вспомнил, что его просили быть нежным, и немного ослабил хватку, но не выпустил из рук своё до этой минуты недоступное счастье. Оз, казалось, был немного растерян, отвечал неуверенно, но вскоре его руки зарылись в волосы Гилберта, и он подался навстречу, наконец, отпуская себя. Это было самое великолепное, самое восхитительное, самое волшебное чувство, которое Гил когда-либо испытывал. Одна из его рук провела по спине к пояснице Оза, а вторая зарылась в его шёлковые волосы, придерживая его голову за затылок, чтобы тому было удобнее. Его любовь… оказалась по-настоящему горячей. Его кожа просто пылала, сам он дрожал в руках Гила, а Гил целовал горящие щёки, соленые от слёз губы, нежную шею, подбородок и волосы – везде, где мог дотянуться.****
Я ожидал чего угодно: от отказа, до поспешного втирания мази в мою спину и плечи, лишь бы как можно быстрее покончить с неприятным заданием, но только не того, что произошло. Это совсем не похоже на желание держаться как можно дальше, которое ты демонстрировал последнее время. Твои губы теплые, ищущие, а руки сжимают так сильно, но я едва могу дышать, и слёзы всё-таки текут, но я не могу сказать отчего. Ты так близко, но я хочу ещё ближе и обхватываю тебя за шею, запуская пальцы тебе в волосы. Боже, Гил, я не думал, что это может быть так… Поцелуи мешаются с улыбками и слезами, тяжесть, которая душила меня столько дней, сомнения, терзания – всё это ушло, оставив после себя невообразимую легкость, от которой хочется кричать, и всё тело, кажется, звенит. - Почему, Гил? Почему ты так долго не приходил? – шепчу между поцелуями. – Я думал, что сойду с ума. Я думал, что не нужен тебе больше. Я думал, что ты не хочешь даже меня видеть… Мне хочется быть ещё ближе, почувствовать тебя кожа к коже, и я начинаю стягивать с тебя тяжелый камзол. Поцелуи и ласки хаотичные, я в очередной раз почти забываю о своей спине, пока по ней не начинают скользить твои пальцы. Это удовольствие на грани с болью, но оно такое острое, такое правильное, что я не стану тебя останавливать. Расстегнутые брюки сами подают к моим щиколоткам – я не успел понять, как это произошло, а ты подхватываешь меня под бедра и устраиваешься на полу, посадив меня к себе на колени лицом к лицу. - Не смей, - отчаянно мотаешь головой, - никогда не смей так думать. Это я думал, что мои чувства неуместны. Думал, что ты лишь посмеешься над своим глупым слугой. Скажи, что это не шутка, Оз. Скажи, что это не какой-то спор с Брейком, - шепчешь ты и внутренне замираешь, я чувствую, как много для тебя значит мой ответ. Я вздрагиваю оттого, как это могло бы оказаться близко к правде, а ты перестаешь целовать меня и внимательно всматриваешься в моё лицо. - На этот раз нет, Гил. Я никогда не стал бы так шутить, - прямо смотрю в твои глаза, надеясь, что ты сможешь рассмотреть в них мою искренность. Ты едва заметно расслабляешься, взгляд становится мягким, а на губах появляется едва заметная, почти забытая мной улыбка. Так ты смотрел на меня, когда приходил будить раньше. Сердце будто сжимает ледяная рука. Вдруг это всё исчезнет? Выйдешь сейчас за дверь и снова станешь избегать меня? -Почему, Гил? Ты боялся насмешек, но почему всё же пришёл? Ты чуть хмуришься. - Ты позвал меня... И мы в твоей спальне. На этот раз хмурюсь я. - Но ты уже бывал здесь… Ты отворачиваешься, краснеешь, но все-таки произносишь: - Но ты никогда не впихивал мне в руку любрикант и не просил меня быть с тобой нежным. Я смотрю на тебя, пытаясь осознать, что ты только что сказал, затем прокручиваю в голове всю сцену твоего появления, и меня начинают разбирать тихие смешки, сдерживать которые становится всё сложнее и сложнее, и наконец смеюсь по-настоящему. Ты поднимаешь на меня непонимающий взгляд, в нём на мгновение мелькает растерянность, а затем обида и боль, и ты пытаешься подняться, но я не даю. Я обхватываю тебя за шею, прижимаюсь всем телом, чтобы между нами не осталось даже воздуха, и шепчу в ухо: - Я люблю тебя, Гил. Ты замираешь, а потом стискиваешь меня в ответ так сильно, что у меня снова начинают течь слёзы, но я ничего не говорю. Завожу руку за спину, нашаривая баночку с кремом на полу и сдираю с неё этикетку, чтобы ты не прочел, что на ней написано. - Гил, - снова шепчу тебе в ухо, на этот раз намеренно щекоча своим дыханием, - а напомни мне, что ты ответил, когда я попросил тебя быть со мной нежным?