Когда расцветают лотосы

В город пришёл чужой. В воздухе был растворён его запах, мерзотный и неправильный. Присутствие ощущалось на уровне подсознания, всё вокруг кричало: «Тревога»! Робби поднялся на ноги, глянул в перископ в тщетной надежде. Нет, гость не пришёл по единственной дороге, враг не показывался на глаза. Соперник таился у воды, и его прибытие могло положить конец годам спокойной жизни Робби среди людей. Над городом висела полная луна, а в реке расцветали лотосы. Будто бы чужак об этом знал. Ха! Знал наверняка. Будто бы поэтому и пришел. Ха! Потому и пришёл. Зудел подбородок. Волей-неволей хотелось прижать к груди руки. Ох, по уму-то Робби стоило бы сбежать из города. Уйти по дороге, тихо и незаметно. Но разве мог он оставить свою… территорию? Отдать город на откуп хищной твари? Спортакус, ни о чём не подозревая, орудовал газовым ключом — даже ремонт у мэра на заднем дворе он превратил в вечернюю тренировку, а мог бы идти спать. Лучше бы сейчас он сел на свой дирижабль и взлетел высоко-высоко, чтобы его не нашёл чужак. Так было бы проще. Но Спортакус не поймёт. Не послушает. Если Робби будет достаточно аккуратен, всё будет хорошо. Спортакус не заметит чужака. Нужно просто пройти мимо сейчас и справиться потом. Держать себя в руках. Пройти мимо — и что-то насторожило старого доброго спортивного остолопа. Должно быть, Робби отвлёкся, позволил себя заметить, повёл себя неправильно. — Робби! Что-то случилось? — Здесь всегда что-то случается. Порой — твоими усилиями. — И ты торопишься, — Спортакус не отставал, шёл следом. — Тороплюсь попасть туда, где тебя нет. Любой бы понял, что ему не рады, а Спортакус только улыбался довольно и не отставал, не понимал намёков. На его груди поблёскивал индикатор опасности — неярко, но тревожно. И Робби догадывался, что значит это мерцание: что людям пока ничего не грозит. Но только пока, ведь в тишине ручья, впадающего в море, расцветали лотосы. — Как красиво, — ахнул Спортакус. — Надо показать детям! — Нет!.. То есть, нечего детям делать ночью на берегу реки. Это может быть опасно. Спортакуса можно было бы сделать… приманкой. Зачем он пошёл за ним? Лучше бы вообще не появлялся в этом городе. Не было бы его — не было бы проблемы. Не было бы этой ужасной привязанности, без которой он уже не мыслил своей жизни. Не было бы его — и жизнь была бы пуста и безопасна. Привычна. Одним своим присутствием Спортакус стал опасен… В первую очередь — для самого себя. Но Робби не представлял, как его выставить отсюда. Как объяснить, не раскрыв себя. Бутоны речных лотосов, в которых мог бы спрятаться даже человек, покачивались на водной глади в туманной дымке. Скоро должна была подняться над деревьями полная луна. Мир замер. Среди бутонов, где-то рядом, замер и тот, кто сегодня пришёл в этот край. Тот, кто хотел забрать у Робби всё. Вот бутон качнулся — оно? Нет, не оно. Всего лишь ветер, всего лишь рыба задела толстый стебель цветка. В неподвижном безветренном мире спящих цветов было столько скрытого движения! — Я хочу знать, что случилось. Что происходит, Робби? — Поверь мне, лучше… Ах! Завтра, я расскажу тебе завтра, только уходи. Пожалуйста! Но Спортакус конечно же не сдвинулся с места. И его усы как треклятые антенны-локаторы выслеживали движение, любое дуновение воздуха. — Спортакус, ты ничего не сделаешь. — Объясни. Ты не герой, не любишь делать что-то сам. Значит, что-то не так. — Потому что это… — Робби, что у тебя с лицом? Спортакус смотрел на него с ужасом, и это было очень-очень плохо. Он не хотел бы внушать Спортакусу ужас, но если тот уйдёт… Нет. Не уйдёт. Робби вздохнул. — Держи свой газовый ключ крепче. Надеюсь, не пригодится. Робби помнил жесткий взгляд Спортакуса, когда тот готовился к сложному прыжку, к опасному манёвру. Взгляд бойца. Если что, у него будет шанс защититься. Защититься от чужого — и, быть может, от самого Робби. Лотосы на реке качнулись на поднявшейся волне. Слишком долго Робби жил в покое, привык и просто радовался тому, что живёт среди людей, что может скрыть свою природу. Жить в удобном доме. Не таиться в реках и подвалах. Не скрываться и не ждать добычу в день, когда расцветают лотосы. Он хотел жить среди людей. Быть человеком, а не хищным… Но сегодня было полнолуние, враг был очень близко, а бутоны на туманной реке выглядели призраками иного мира. Вот! — Спортакус! — крикнул он. Тот успел отшатнуться, и тогда враг, едва приземлившись, повернулся к Робби. Стоило напрячь те самые, глубокие мышцы — и волны боли растеклись по всей коже. Огнём вспыхнули линии разрывов. На две части разошёлся взрезанный мандибулами подбородок. Робби ещё немного напрягся, как при линьке, сбросил привычную мимикрию и стал собой. Налипшие лоскутки тонкой человеческой кожи свисали лохмотьями на шипах и ворсинках, рваная старая оболочка стекла к ногам. Робби переступил через неё, отряхнулся. Теперь с врагом они стояли друг напротив друга, оба бледные в свете луны. Знал ли Спортакус, что в полнолуние после самой короткой ночи на реке распускаются гигантские лотосы? И порой среди них скрываются живые цветы. Противник расцвёл первым, а за ним потянулся, склонил голову и Робби. Клацнул мандибулами, скрытыми прежде под массивным подбородком. Повёл затёкшими мышцами и полузабытым движением раскрыл розовато-белые крылья. И, наконец, свёл передние лапы в приветственном жесте. Мир перед глазами дробился сеткой фасеточных осколков — впереди, сзади, сбоку, отовсюду одинаково чётко и быстро. Так, как надо. Спортакус сзади перекинул из руки в руку газовый ключ. Плохо. Лучше бы бежал прочь. Лучше бы отошел подальше. Противник не двигался — приглядывался, оценивал, — и раскинул над головой передние конечности. Будто бы стал больше, и Робби последовал его примеру, повёл брюшком влево-вправо. Противник отзеркалил его движения, сложил и снова раскинул бело-розовые крылья с прожилками. Большой, крупный. Крупнее, опытнее Робби. Но ему нечего было защищать. Робби раздраженно повёл антеннками на голове. И они, и мандибулы слушались, как и прежде, чётко отзывались на каждое движение. И каждое движение говорило: «Моя территория. Моя река. Мои лотосы. Мой человек. Уходи». Но враг… не уходил. Робби уже стал забывать, как клацают шипы на руках, как скрежещут о панцирь шпоры. Он повторил свой танец, чувствуя, что от напряжения подрагивают крылья, Нет, противник не признавал поражения. И тогда Робби кинулся в атаку. Враг метнулся в сторону, ушел от удара. Веером разлетелись сырая земля и вода. Люди бы давно катались в скользкой грязи, но не они. Робби отряхнулся, снова расправил крылья: я атакую, уходи, — и закрылся передними лапами как щитом. Больше он не медлил. Противник хотел боя — что ж! В это полнолуние Робби тоже жаждал крови. Он не был опытным бойцом, но это была его земля, ему было что защищать, и он бросался сам, снова и снова, и клацал панцирь о панцирь, со скрежетом соскальзывали с хитина шипы, а антеннки улавливали каждое движение воздуха и помогали уйти от атаки, двигаться правильно и плавно. Робби теснил противника к воде, шаг за шагом, но тот прыгнул — и затерялся среди лотосов. Плохо! Это было очень плохо! Лотосы скрадывали движение, в воде сложнее было развернуть подмокшие крылья — им обоим. А Робби забыл, каково это — сражаться в прибрежной линии, где тело сносило волной, и каждый лепесток казался угрозой. И тогда враг — крупный, бледный, подлый, удивительно грациозный — ударил по-настоящему. Робби поднырнул и выбрался на берег. Вода стекала с него щедрыми ручьями, лапы начали скользить и одновременно вязнуть в глине. Ногу едва удерживала на месте жесткая щетинка ворсинок. Враг выжидал, и Робби успел оценить обстановку вокруг — хорошо, Спортакуса не было видно. Может быть, тот ушёл — это было грустно, но так правильно… Нет, всё было неправильно! Спортакус, идиот, собирался ему помогать. И-ди-от! В битве насекомых у человека не было ни малейшего шанса. Робби, хоть и не любил драться, контролировал ситуацию, мог ответить и на мёртвую хватку шипастых лап, и на укус мощных челюстей. Но человеческое зрение, рефлексы, мягкая кожа — что они против вышедшего к цветущим лотосам богомола?! Нечего было медлить. Оттолкнув Спортакуса брюшком, Робби бросился на открывшегося в атаке врага. Челюсти проскрипели по хитину и зацепились за вырост на плече. Оставалось одно движение — и уязвимую шею противника сжали мандибулы Робби. Одно движение — хрусть! — и в стороны разлетелись брызги розовато-белой гемолимфы. Голова осталась в мандибулах Робби — накрепко, намертво, надежно! Он победил, он победитель! Природа брала своё, и он танцевал свой танец, всему миру сообщая: победил, земля по-прежнему принадлежит ему, никто не имеет над ним власти, время торжествовать и главенствовать. Время наслаждаться свежим мясом, время соединиться с партнёром!.. На полудвижении он замер и обернулся к Спортакусу. Тот смотрел на Робби, так и не выпустив из рук кран. — Р… Робби? Это же ты? Ты меня… понимаешь? Восторг и ужас дурили голову, он был бы рад разделить радость, но прекрасно знал, как выглядит для Спортакуса: жутким монстром, кошмарным ожившим цветком, и на его крыльях лежит узор пятен и потёков крови, а в челюсти зажата голова убитого соперника. Чудовище. Тварь, которая готова сожрать любого. Что хуже — он сейчас действительно хотел наброситься. Этой ночью особенно сложно было сдерживать свою природу и свои желания. Особенно теперь, когда под ним был поверженный противник, а на него смотрел человек, который не первое полнолуние будил в Робби тёмные мысли и желания. Он кинул голову на землю и пообещал: — Завтра меня не будет в городе. Но Спортакус придвинулся, всего на один шаг. Его запах — тёплый, солёный, металлический — ударил в дыхальца. Страха не было, только азарт и удивление. Некстати вспомнилось: Спортакус боится динозавров. А насекомых, стало быть, не боялся? Он протянул Робби руку, и эта рука чуть подрагивала — но от страха ли? От напряжения? — Кто это был? Робби фыркнул — неужели не ясно? Противник, враг, захватчик. — Ты можешь говорить? Я должен знать. Он был один? Ты знал, что он придёт? — Один. Я чувствовал, что он пришёл, и защищал свою территорию. И город. — От чего защищал? Робби подтянул руки к груди — жест, дурацкий в человеческом теле, но самый естественный в настоящем обличии. Спортакус задавал правильные вопросы. — Он бы кормился здесь. Быть может, трахнул меня, съел. Потом убил бы тебя. Спортакус помотал головой. — Так, стоп. Погоди. Я ничего уже не понимаю. Он бы — что? В языке людей всё звучало так… мерзко. Не хватало слов, которые объяснили бы бои, которые Робби ненавидел — но которые случались в полнолуния. Которые объяснили бы смутные желания и порывы. — Совокупился бы со мной, потом съел. — Жуть какая. Ты действительно богомол? Спортакус смотрел на него с… интересом. Робби рискнул и передней лапой провёл по щеке Спортакуса. Подсохшая гемолимфа только размазалась по коже. У Робби теперь были нечеловеческие руки, нечеловеческое сложение, ничем не скрытые опасные мандибулы, которые в одно движение могли перекусить хрупкую шею Спортакуса. И в крови у него бурлили гормоны, хотелось отпраздновать свой триумф, разделить победу с тем, ради кого сражался. Мог ли человек понять? Мог ли оценить, как гармонично Робби сложен? Что его тело может быть воплощением изящества? Смешно. — Уходи. Но Спортакус не уходил, и этот взгляд — о, этот взгляд стоил многого. Никогда еще он так не глядел на него — нелепого, неуклюжего Робби — с уважением и интересом. Мимоходом Спортакус стёр с щеки пятно и осторожно улыбнулся. Жаль, что не так искренне и широко, как мечталось. А потом сказал: — Я бы хотел узнать о тебе больше. Плохо. Вот это было очень плохо. Хотел ли Спортакус узнать, как чувствительна жесткая броня? Что каждая ворсинка на панцире ощущала и тепло, и движение, и запах — всё сразу. Что Робби хотелось слиться со Спортакусом в чём-то межвидовом? Опасно. Очень опасно. Спортакус играл в опасную игру. — Ты действительно Робби, теперь я точно знаю! Не думал, что у насекомых может быть такая мимика. Ты так же выразительно выгибаешь антенки. Мне нравится. Только вот у Робби не было мимики, мягких мышц и тонкой подвижной кожи. Были только подвижные мандибулы и жвала. Тёмные пятна на фасетках глаз, которые почти не имели отношения к зрению, но быть может, двигались как зрачки. И, конечно, он шевелил антенками, пробуя на вкус воздух — неужели это узнаваемо? Спортакус действительно не видел в нём монстра? Трудно было сдерживаться. Особенно теперь, когда его член… Нет, эдеагус! За столько лет привык к двоемыслию, пора было начинать думать правильно! — его эд… Член начинал раскрываться от запаха и близости Спортакуса. Нет-нет, нельзя было об этом и думать. Робби отступил, запнулся о труп поверженного врага — эх, потом его мясо станет совсем невкусным — и вошёл в реку. Лотосы помогут ему спрятаться. Просто, пока еще не поздно, надо было затеряться в тумане среди полураскрывшихся бутонов. Без колебаний Спортакус вошёл в воду следом за ним, и Робби поспешил укрыться за ближайшим цветком. Ему бы только суметь отойти на пару шагов, а дальше его будет совсем непросто заметить. Уж он-то умел мимикрировать как никто другой. — Да погоди же ты! — Спортакус шёл за ним по пятам. Тогда Робби затормозил — волна почти сшибла Спортакуса с ног — и обернулся, навис, распахнув крылья. — Вот, я остановился, ты меня рассмотрел. Что дальше будешь делать? Спортакус окинул его взглядом и спросил в ответ: — А ты бы чего хотел? — Жить в городе. Сожрать этого, на берегу. Тебя. — Пойдёт. В это полнолуние они оба были не в себе. Робби — потому что сказал это вслух, и Спортакус, потому что ему тоже хотелось. Но Робби слишком долго ждал; в его крови всё еще звучала песня победы. Вместе они вышли на берег. — Быстрый, сильный, — улыбнулся Спортакус. — И это тоже ты. Робби выхватил у него из рук ключ, перехватил его мандибулами. Да, то, что надо. В такую ночь нельзя было расслабляться. Лучше он перекусит стальной ключ, чем такой уязвимый, слабый позвоночник. — Что ты делаешь? — Страхуюсь, раз уж у тебя мозгов нет. Это же не я собираюсь быть рядом с тем, кто одним движением может оторвать голову партнёру.