Замок из дождя

— Мне холодно, — сказала она, и они неминуемо направились в дом.       Она была странная. И она любила дождь. Любила плескаться босиком по его следам на песке возле кромки воды, а то и, шлёпая босыми ногами, заходила в воду по самое колено и закидывала голову вверх. Она смотрела небу в глаза, подставляя ему искренние, открытые объятия — а то только и могло, что плакать, на её волосы, слегка веснушчатое лицо и руки — голые руки, от плеч до кончиков пальцев. Она порой доходила до безумия и целовала дождевые капли, собрав их в ладошку, что-то шептала им и отпускала прочь.  — Я загадала желание, — сказала она, глядя мечтательно туда, где небо ложится на море. — Хочешь тоже?       Эйнар только качнул головой, кутаясь в дождевик и с противным звуком хлюпая резиновыми сапогами. Он искренне удивлялся, как эта девчонка до сих пор умудрилась ни разу не простыть при такой любви к дождю и морю. Но сегодня погодка была что надо — по понятиям сестры, и поэтому она вытянула его из этого старого домишка. Эйнар скучал, хрустя песком под подошвой сапог, не сводя глаз с сестры с её дикими плясками и иногда поглядывая, как дождь безжалостно бьёт по траве недалеко от берега. Его внимание вдруг приковали её ноги — стройные, грязные, в песке и иле, но — волшебного жемчужного оттенка. Этот прекрасный пастельный холодный оттенок розового с красными пятнами от холодной воды в контрасте с отяжелевшей юбкой средней длины и цвета ночного тёплого неба смотрелся просто прекрасно, так, что юноша, не заметив, раскрыл рот, продолжая наблюдать за играми своей старшей сестры. А та, наконец, закончив, подошла к нему, щёлкнула его по носу и сказала:  — Мне холодно. Пошли домой.       И они неминуемо отправились в их дом.

***

      Их домик — это самое печальное зрелище на свете, не считая сумасшествия стихии за его окном. Но, как вы поняли, печальное лишь для Эйнара, который, едва открыв дверь, взял на руки напуганную непогодой, но сухую собаку, и отнёс её в гостиную, поближе к печке, где рыжее пламя лизало уже сгоревшие, и поэтому воняющие гарью чёрные колышки. Эйнар подбросил туда парочку-другую дровишек, и обернулся к раздевающейся сестре. Она была так поглощена своими эмоциями, что не заметила пристального взгляда брата. Когда она сняла влажную водолазку и оставила на полу рядом с собой, она сняла было юбку, но тут почувствовала теплое касание пальцев — робкое, и в то же время настойчивое.       Всё проделывалось в тишине, под треск пламени и стук капель неунимающегося ливня по металлической кладке крыши. Обе стихии соединились воедино, чтобы породить искру — и в душе юноши она загорелась, слабо, но уже подавала надежды на огромный, всёсметающий пожар страсти. По крайней мере, так ощущал себя изнутри Эйнар — он даже прижал свою ладонь к груди, и под ладонью действительно горело — горело и под другой ладонью, под той, что на ноге сестры. Та не стала сопротивляться, нет — она будто ждала этого, зачарованная моментом — стук, треск, и шёпот, тихий, но хорошо различимый:  — Можно?..       Он ещё сомневался и боялся, а та была открыта — вот, возьми. Юная бесстыдница, она забыла, что она лишь в одном исподнем перед ним, но того это не касалось — то ли дело белые, подёрнутые морской влагой волосы сестрицы, а её ноги, её очаровательные, изящные ножки были словно вылеплены рукою мастера, или же это она, та, которой ведьма из сказки дала зелье?.. И Эйнар в тот же миг ощутил себя Принцем — под его руками дрожали витиеватые холмики колен, он коснулся их, боясь, что они отдёрнутся, но нет, этого не свершилось, и тогда поползновения стали смелее — прилипшие волоски, тёмные впадины, маленькие возвышенности и синие реки!.. Даже родинки не обошло внимание Эйнара — он считал их, гладил, целовал, легонько потирал ногтями области под коленками, но всего ему этого было мало.       Тут Грета подала голос, тихо, чтобы не вспугнуть брата:  — Мне холодно, Эйнар.       Тот коротко кивнул, встал и добежал до ванной, чтобы наполнить тазик тёплой водой и принести его к ногам сестры. Теперь игра приняла несколько другой оборот, ибо он стал омывать грязные ступни этой ундины. Они время от времени дёргались, пока Эйнар пальцем проводил вдоль бороздок на стопах, изучал голубоватые ногтевые пластинки и складки возле них. На одном пальчике не хватало ногтя — верно, недавно пёс укусил Грету за ногу и оттяпал ноготок. Но это несовершенство только вызвало бурю восторга у неискушённого юноши — он склонился и горячими губами коснулся этого пальчика, держась за гладкую пятку. Натянутое сухожилие над ней, торчащие косточки по обе стороны ног — это всё так будоражило подростка, что он не мог сдержать своих порывов и целовал, целовал, оставляя свои огненные следы поцелуев на всём, чего касались его горячие губы. А Грета лишь вздыхала, едва слышно сопела и смотрела в окно, закрыв при этом глаза. Там, где её талию некоторое время назад сжимала резинка юбки, разлилась приятная нега, прямо в самом низу живота. Девушка шепнула:  — Мы с тобой словно в замке из дождя, — проговорила она, и тут же распахнула глаза — на заднем дворе остановилась машина. А значит, приехали их родители. Быстро скооперировавшись, они мигом убрали все следы произошедшего безобразия, и, когда родителя вошли в дом с руками, полными покупок, Грета и Эйнар были тепло одеты, если не сказать закутаны. Разобрав продукты, они всё же поинтересовались, не выходила ли Грета на улицу — но ещё толком не высохшие волосы выдали девушку с потрохами, и та только мило улыбнулась, когда мама в очередной раз провела перед её глазами пальцем и строго-настрого запретила ей так делать, а папа только прочёл короткую лекцию о пользе морского воздуха для организма, особенно для подрастающего. Когда между родителями вспыхнула недолгая перебранка, Грета подмигнула Эйнару, а тот в ответ слабо кивнул, обещая хранить таинство произошедшего до скончания веков.