Дотла

Едкая, жирная напалмовая гарь ползёт со стороны джунглей. «Тот-самый-Ли?» — восхищённо переспрашивают из глубины тряского фургона — не видно, кто. «Да к нам важную птицу занесло!» — скалит зубы рядовой Б. Вонг, щёлкает массивной зажигалкой с вытравленными на ней черепом, костями и какой-то надписью (Кэннон цепляет глазами обрывок: «…долиной смертной тени…» — и удивляется). «Папаша не отмазал?» — Вонг нахально закуривает. «Занесло. И не отмазал», — цедит Кэннон: дым лезет прямо в лицо, и не ему одному, но остальные молчат. Боятся? Они с Вонгом глядят друг на друга по-волчьи — до того дня, когда Ли отказывается от звания сержанта. «Ну ты даёшь!» — присвистывает Вонг и приволакивает канистру подозрительного местного самогона. Кэннон бесстрашно опрокидывает в себя стакан мутного пойла и вдруг признаётся: «Не хочу, чтобы у отца был повод гордиться мной. Он из чего угодно рейтинги сделает». «Политикан сраный», — соглашается Вонг и наливает ещё. Они празднуют не-повышение Ли всю ночь: пьют, и курят, и Брэд показывает надпись на зажигалке, ту самую, про долину смертной тени, и Кэннон говорит: «А я убью его, как вернусь». На следующий день Кэннон не видит белого света: утро застаёт его за грудой снарядных ящиков, где выпитое вчера охотно покидает желудок. «Что, ваше аристократическое нутро сдало, сэр?» — сплёвывает табачные крошки Вонг, прислонившийся к тем же ящикам и бодрый до безобразия. «Пошёл ты-ы-ы», — успевает простонать Кэннон между спазмами — что я несу, убить меня мало, — упирается лбом в шершавую стенку ящика и нагибается ещё ниже, когда Брэд гогочет и одобрительно хлопает его по плечу. Они проходят войну бок о бок, поровну делят сигареты и патроны, вытаскивают друг друга из засад, просто сквернословя и богохульствуя, дают обещание — но оказывается, что бесконечный пыльный рыжий закат выжег в них слишком многое. Кэннон ждёт. Придёт день, и пусть весь мир запылает и обратится в пепел — тогда наконец наступит покой. Он наступает: Кэннон оседает после выстрела, рот наполняется кровью. Лицо брата в зеленоватом лабораторном свете тускнеет. Было у отца два сына, и оба не в него удались, мама, ты ничего не хочешь мне сказать? Брэд наклоняется над ним, хлопает по плечу, скалится: «Вставайте, сэр, нам идти и идти». Кэннон большим пальцем стирает с губ кровь и легко поднимается, не оглядываясь. Мы дойдём, Брэд. Мы дойдём, обещаю.