Та ночь...

• Та ночь должна была закончится для меня дурдомом. Должна. Я даже не отрицаю этого. Правда, закончилась иначе. Тот день и ту проклятую ночь я помню слишком хорошо. Память, что бы я с ней не творил, как бы ни пытался заглушить, изменить, уничтожить — продолжает хранить в мельчайших деталях те события, что переменили мое чертово существование. Большинству обитателей Дома казалась преувеличением, что мы с Тенью — продолжение друг друга. И только мы с ним знали, что это так. Не только потому, что пришли в этот мир мы «спаянными» и провели несколько лет, осознавая себя единым целым. Нас соединяла невидимая никому постороннему ниточка… Да что там ниточка — я бы сравнил это с небольшой рекой. Рекой сознания и ощущений. Я хорошо чувствовал, если ему становилось плохо. Он знал, когда плохо было мне. И это было настолько естественно, что мы и не замечали этого. Естественно и удобно: я всегда знал, если вдруг что-то не так с ним. Сейчас, когда накрывают воспоминания, я оглядываюсь назад и понимаю, что впервые не почувствовал беды. В тот день никакой тревоги, как когда Тень болел, я не чувствовал. Если честно, то был вообще первый день, когда я почти не чувствовал его… Я проснулся тогда с осознанием, что от меня отрезали половину. Как обрубили всю связь с Тенью. Но тогда он еще был жив и сопел рядом. Надо, наверное, было прислушаться и сообразить, что уже тогда что-то пошло не так. Но я был поразительно спокоен. Зря, конечно. Но то я понимаю сейчас. А тогда… К вечеру ему стало совсем плохо. Настолько, что от Могильника уже не удалось отмазаться. И вот тогда меня впервые накрыла паника. Я ясно ощутил, что оттуда Тень не выйдет. Никогда. Так и вышло. К ночи ближе, когда у дверей той проклятой комнаты в Могильнике собралась вся стая, я совсем перестал его чувствовать. А потом кто-то, кажется, из Пауков, вышел и сообщил то, что я боялся услышать. К боли, поглотившей меня, добавилась волна ярости. Он говорил об уходе Тени так, будто речь шла о сдохшем хомячке… Возможно, мне только показалось, но разбираться не хотелось. Я громил все, что попадало под руку. Все и, наверное, всех. Мне хотелось выть от безысходности. Я пытался прорваться в комнату, за дверями которой был Тень, хотел коснуться его, будто это могло вернуть его мне. Погром и истерика должны были закончиться дурдомом. Это факт. Но появившийся в этот момент Ральф силком уволок меня подальше от этого места, и удерживал у себя в комнате, всеми силами стараясь заткнуть мне рот, чтобы не было слышно воя, перемешанного с проклятьями и, вроде даже, чем-то нецензурным. Память хранит все, что происходило сразу после слов о смерти брата, но что я нес, когда не выл и проклинал Пауков, которые ничерта не сделали и которым плевать на Тень, как, в общем, и на каждого из нас — как ни пытался, я припомнить так и не смог. Ральфу удалось почти невозможное — не только заткнуть меня, но каким-то, уж не знаю каким, но чудом, сделать так, что дурки я избежал. Погром и все события той ночи, замяли, сделав вид, что вроде ни чего, кроме смерти Макса и не было. Четыре дня я не показывался на глаза обитателям Дома и все ждал, что вдруг удастся открыть глаза и понять, что все это только приснилось, что Тень здесь, и он жив. Но время шло, а сон исчезать не думал. Не знаю, наверное, я так и не смирился…. Говорят, время лечит… Врут. Теперь я знаю. Со временем становится больнее.