Шесть

Любопытно, задумывались ли другие пациенты над тем, о чём постоянно думает Уилл. Как широко распространён подобный изъян, много ли он приносит неудобств и свидетельствует ли о каком-нибудь генетическом заболевании. В привычку Уилла не входит смотреть людям в глаза — он предпочитает видеть реакцию рук. И тогда, во время первого знакомства, он не сразу сообразил, отчего движения ему показались странными, и что именно не так с пальцами доктора. Кроме того, что их шесть. Дразнили ли его одноклассники вопросами, как он завязывает шнурки, сколько пальцев у него на ногах, и сколько было у его родителей? А может, Лектер рос в богатой семье и обучался на дому, так что и вовсе избежал подобных расспросов. Уилл не может унять разыгравшееся любопытство — ходит ли его терапевт зимой без перчаток либо шьёт их под заказ. Все его слишком вычурные и слишком подогнанные по фигуре костюмы определённо пошиты частным портным, но существуют ли портные, которые бы шили перчатки. Допустим даже, кожаные перчатки можно пошить отдельно — пять пальцев для левой, шесть для правой — но как справлялся Лектер, когда работал хирургом скорой помощи. Вряд ли какая-то компания выпускала латексные перчатки специально для хирургов, страдающих полидактилией. Было ли доктору удобно управляться скальпелем четырьмя или пятью пальцами, когда обычно он использовал шесть? Интерес пожирал Уилла изнутри — он хотел бы посмотреть, как Лектер готовит или рисует, а ещё играет на приютившемся в углу пианино. Должно быть, он всегда может взять одну дополнительную ноту сверху. Уилл подумывает расспросить Беверли, как снимают отпечатки пальцев у шестипалых преступников, но когда она поймёт истинную причину его интереса, будет ужасно неловко. Поэтому приходится, закусив губу изнутри, с молчаливым интересом наблюдать за тем, как доктор Лектер заваривает чай. Достаёт блюдечки, наполняет чашки кипятком. — Дополнительные услуги также оплачивает бюро? — саркастически улыбается Уилл. — Я отношусь к вам скорее как к другу, чем как к пациенту, — невозмутимо отвечает Лектер и кладёт в свою чашку две ложечки сахара. — Наш сеанс последний за день, да и на улице становится всё прохладнее. Уилл принимает блюдце, а сам не может отвести взгляд от завораживающего его чуда полидактилии. Как доктор держит поднос, как помешивает чай. — Что вы думаете о лечении гипнозом, Уилл? И приходится думать, формулировать мысли, что-то отвечать. — Никогда не чувствовал подобной потребности, — произносит Уилл. — Вы помните, доктор, я полностью беспроблемный. Даже курить — и то никогда не начинал и не бросал. Пальцы сжимают ложечку, двигают её по кругу. Цок, дзеньк, цок, дзеньк. — Я уже говорил ранее, что не вижу в вашем лице пациента, — продолжает Лектер. Цок, дзеньк, цок, дзеньк. — Вы преподаёте дисциплину, напрямую связанную с психологией, и наверняка интересовались этим вопросом. Цок, дзеньк, цок, дзеньк. — Все мои знания о данном явлении в совокупности с пониманием моих собственных особенностей психики подталкивают меня к выводам, что гипноз должен либо действовать на меня слишком хорошо, либо не действовать вообще. Уилл забывает о собственном чае, так увлекают его шесть ровных белых пальцев и аккуратный, изящный изгиб фарфора. Цок, дзеньк, цок, дзеньк. Сахар должен давно растаять, но ложечка движется так плавно и красиво. Он стоит на собственной кухне в трусах и футболке, а за окном давно глубокая ночь. Воспоминания словно одна сплошная дыра со времени сеанса у доктора: как он добрался домой, как лёг спать. Уилл стоит на кухне и заваривает ромашковый чай, а на встроенном в микроволновку будильнике светится 2:30. И следовало бы рассказать об этом происшествии на следующем сеансе, но Уилла снова поглощает его любимая тема. Почему Лектер, работая с людьми и определённо не испытывая материальных затруднений, так и не избавился от собственного дефекта оперативным путём. Даже если Уилл и считает полидактилию скорее не дефектом, а пикантной особенностью, вроде родинки в интимной зоне. Существуют же люди с крупными родимыми пятнами на лице, и со временем ты к ним привыкаешь, начинаешь ощущать этот недостаток как необычную форму носа и губ, почему же Уилл никак не может смириться с особенностями доктора? На прошлой неделе очередной маньяк оставил жертву стоять на раскладной лестнице, обернув её шею раскалённой металлической петлёй. Соседи выбили дверь, когда услышали плач ребёнка из соседней комнаты, в то время женщина стояла на цыпочках на раскачивающейся стремянке и боялась даже пошевелиться. Полицейский, который освобождал пленницу, прожёг до кости все три пальца на правой руке, женщина отделалась только ожогами на шее — к счастью, петля не задела сонную артерию. Два из трёх пальцев удалось восстановить, пусть они и не скоро начнут снова двигаться, а преступник прыгнул с крыши при задержании. Уилл думал о том, как легко раскалённая петля отрезала бы мешающий палец, даже крови бы не осталось. Вот именно потому что раскалённый металл прижигал разрезы, они и не могли найти следы крови на предыдущих местах преступлений. Ещё Уилл фантазировал про сверхострый скальпель Потрошителя, а иногда даже про попытку откусить палец зубами, вот только не был уверен, что любой из этих методов сработает. Зубам точно не хватит силы, а чем режут кости врачи? Должно быть, специальной пилой. И ещё вопрос — какой из пальцев на самом деле лишний, и уместно ли вообще употреблять такое унизительное слово. Лектер же вполне успешно живёт со своими шестью пальцами, но если вырезать — то какой? То есть в его случае задвоился средний палец, безымянный или мизинец? Если вырезать палец по центру, на его месте останется дыра, это будет жутко некрасиво и неудобно, а если просто убрать крайний, сбоку появится длинный уродливый шрам, да и оставшиеся пальцы всё равно будут несоразмерной длины. — О чём вы задумались, Уилл? — доктор вежливый и учтивый, как и всегда. О том, как удобно будет отрезать ваши пальцы раскалённой металлической петлёй. — Должно быть, у меня температура, можете потрогать? Всего лишь ещё одно старание Уилла вписаться в образ уязвимого агента, которому требуется помощь доктора. На минуту приходит мысль, лишь бы Лектер не додумался прикасаться к нему губами, он уже однажды предпринимал очень странную попытку понюхать его, ссылаясь на невыносимый запах одеколона. Но доктор лишь касается его внешней стороной ладони, правой ладони, и Уилл думает, что этого прикосновения недостаточно. — Я уже говорил, что в Балтиморе стремительно холодает вечерами, — произносит он вместо диагноза. — Горячий чай с имбирём и лимоном будет бесспорно полезен для вашего организма. — Так приятно? — Правая рука медленно скользит за шиворот, подушечки пальцев нежно гладят кожу на спине. Пальцы левой отчего-то крепко фиксируют поясницу, обхватывают выступающую бедренную косточку. — На этой неделе не получится списать всё на температуру. Этой неделе… Сколько времени прошло с предыдущего сеанса, когда Уилл думал о раскалённом металле? На нём другая одежда, и он на сеансе, значит, ровно неделя. Хуже даже не то, что все произошедшие за семь дней события не отложились в его памяти. Куда более странным кажется тот факт, что его рубашка расстёгнута, брюки приспущены, а сам Уилл плотной хваткой сжимает край столешницы. — Здесь тоже хочешь? Вопрос сопровождается едва ощутимым поглаживанием по бедру, если не сказать иначе. Если не сказать, что Уилл каким-то образом очутился в ситуации, в которой его собственный терапевт прижимает его к столу и трогает за задницу. К счастью, бельё всё ещё на нём, лишь немного задралось сбоку, и доктор не наваливается на него, просто стоит рядом и гладит. С чего всё началось? С того, что простого прикосновения ладони ко лбу Уиллу оказалось недостаточно. Пальцы, все шесть, плотно сжимают, а затем расслабляются, чтобы захватить ещё больше. Фаланги скользят под бельё, и Уилл замирает. — Я перешёл границы, заложенные в твоей просьбе? — Голос по-прежнему вежливый, с полууловимыми интонациями опытного доктора. Неужели Уилл попросил сделать это? — Мне просто очень нравятся твои пальцы. Твои прежние любовницы тоже сходили от них с ума? В выдохе за его спиной слышится мягкая добрая улыбка. — Ты уже спрашивал это в самом начале нашего разговора. Ладонь движется по животу, слегка задевает редкие волоски, и Уилл отчего-то стесняется своего не самого идеального пресса, как будто бы это не последнее, чего следовало стесняться в данной ситуации. Когда пальцы проникают под резинку, приходится напрячь все тактильные ощущения, чтобы почувствовать разницу, но когда он опускает взгляд и видит, что их действительно шесть, член поднимается как по команде. Уилл пробует не смотреть, но увиденного не развидеть, пальцы обхватывают ствол, нежно сжимают яйца, и всё же нужно посмотреть ещё раз, чтобы удостовериться, что это не по-настоящему. Он лежит в своей постели в Вулф Трап, кровать освещает исключительно серебряный лунный свет, а ладонь вокруг члена — его. Тьфу. Утром Уилл вспоминает все события прошлой недели, ну кроме сеанса. В принципе, неудивительно, что он забыл их во сне. Удивительно, что в его эротические сны вовлечён его же психотерапевт, ну да ладно. Как-то ему приснился даже двоюродный брат, но это было ещё в ранней юности, когда встаёт вообще на всё, что движется. Тем более сам прибывший на место преступления доктор Лектер привычно сдержан и вежлив. — Я думал, ты задержишься на опознании, а у Ганнибала как раз оказалось окно между пациентами, — пояснил его присутствие Джек. С каких пор доктор Лектер стал для его начальника просто Ганнибалом? Или ты ревнуешь, Уилл? Жертва — среднего размаха бизнесмен — сидит за своим рабочим столом в том же виде, в котором утром его обнаружила длинноногая секретарша. Причина смерти — удушение, петля прикреплена к плафону, и она же удерживает убитого в вертикальном положении. Синий язык вываливается изо рта, в воздухе ощутимо пахнет экскрементами: как, должно быть, взбунтовалось чувствительное обоняние доктора Лектера. Очевидно, что это убийство: сам мужчина никак не смог бы опустить посмертно петлю, а потом аккуратно и симметрично положить руки на стол. К тому же и стол перед жертвой, и белая офисная рубашка испачканы загустевшей кровью. Рядом суетится Прайс, сжимая в руках большой фотоаппарат со слишком яркой вспышкой. На каждой вспышке Уилл вспоминает, как цокала ложечка, ударяясь о фарфоровые стенки. Цок, дзеньк, цок, дзеньк. — Я нигде не нахожу ни пальцев, ни зубов. — Зеллер закончил осмотр кабинета и толкается рядом с Прайсом, выдвигая шухляды стола. — Разве что убийца забрал их с собой. — Кровь слишком яркая, его определённо пытали, — вмешивается в разговор Джимми. — Но если целью убийцы было выведать информацию, зачем забирать ошмётки с собой? — Чтобы мы не могли опознать его по отпечаткам пальцев и слепку зубов? — недоумевает Зи. Беверли показательно иронично приподнимает бровь, отрываясь от рабочего планшета. — Ага, и оставить его в своём кабинете. — Он может потом присылать пальцы убитого его конкурентам, — пожимает плечами Уилл. — ФБР вызвали, потому что снова петля? Или странным показалось театральное положение рук? — Не припоминаю, чтобы Потрошитель забирал пальцы или копировал чужие убийства, — не сбавляя иронии, продолжает Бев. — Мы должны проверить все версии, — громогласным голосом прерывает их Джек и смотрит в сторону Уилла. Сам же Уилл забирает из рук Беверли планшет. — Наш товарищ был замешан в ряде скандалов, в том числе коррупционного толка, — комментирует она открытые статьи. — А ещё попытка рейдерского захвата и всё такое. Уилл бегло просматривает содержимое газетных публикаций, а затем переходит на вкладку с медицинской картой убитого. — Достаточно поучительно избавить его от пальцев и зубов, если он пытался прибрать к рукам и поглотить чужой бизнес, — не может удержаться доктор Лектер, с учительским видом посматривая на присутствующих. Как Уилл раньше не замечал в нём этого неприкрытого высокомерия? — Наши первые подозреваемые, — говорит Джек. — Нам нужно исключить все версии. — Всё же грешишь на очередного маньяка? — подозрительно переспрашивает Зи. Глаза Уилла расширяются, когда рядом с информацией о перенесённой операции на аппендиците он обнаруживает такое знакомое слово «полидактилия». — Свиные хвостики? Правда что ли? Алана смеётся заливистым смехом, а потом берёт один из своей тарелки и обгладывает разварившееся мясо, выплёвывая косточку. — Уверяю тебя, это была очень грубая свинка, — подмигивает Ганнибал, и Алана игриво прищуривается в ответ. — Жаль, что Джек не смог к нам присоединиться. — У них с Беллой какая-то серьёзная годовщина семейной жизни, — отвечает Алана. — Она и так наверняка злится, что Джек весь день проторчал на месте преступления. Место преступления, Уилл был на месте преступления, и как он оказался… дома у Ганнибала? На свидании с Аланой? Нет, быть этого не может, и вообще какую информацию он предоставил Джеку об убийце? Декольте Аланы такое вызывающее, вполне возможно, она пытается понравиться его доктору, как же она смотрит на него. И вообще, что тут делает Уилл. Он пытается думать о декольте Аланы, лишь бы не замечать, что ревнует хозяина дома, или не объяснять самому себе участившиеся провалы в памяти. Уилл часто засматривался на её бёдра, когда по-джентельменски пропускал Алану вперед. Просто идеальной формы задница, которая была создана для того, чтобы перекинуть её хозяйку через колени и заботливо шлёпать. Не хватало еще возбудиться за обеденным столом у своего терапевта. — Время десерта, — говорит Ганнибал, улыбаясь. В его руках — широкий серебряный поднос с причудливыми узорами. Он берёт ложечку и начинает размешивать сахар. Цок, дзеньк, цок, дзеньк. Удивительно, что Алана даже не смотрит на его шестипалую руку. Цок, дзеньк, цок, дзеньк. Будто привыкла к этой его особенности как к выступающим губам или отсутствию бровей. — Ты хотел, чтобы Алана увидела тебя таким? — нежно спрашивает Ганнибал. Уилл упирается лицом в кожаную обивку, и это всё, что он может сказать о своём положении. — Или предпочитаешь, чтобы нас застукал Джек? Тон и интонацию голоса невозможно спутать ни с кем другим. Но Уилл по какой-то причине знает, что они не дома, то есть не дома у Ганнибала. Он столько раз видел эту обивку, и стоит повернуть голову, как на него уставятся бело-красные шторы, а с другой стороны — проклятый рабочий стол и кресла. Уилл лежит на кушетке, значит, это снова сон, и почему он мечтал об Алане, а получил опять это? Проклятье. Его размышления прерывает смачный шлепок по заднице. Его обнажённой заднице, возвышающейся на коленях Ганнибала. Как-то стало неловко после всех этих снов всё ещё называть его доктором Лектером. Уилл одет, ну если не считать самых интимных частей, но, видимо, его подсознание заводит именно такое. Надо же, а он раньше не предполагал в себе мазохистских замашек. Шестерня снова с громким всплеском опускается на бедро. — Сейчас всё, как нужно? — переспрашивает участливый голос. — Или снова будешь требовать посильнее, малыш? Настолько фамильярно? А он называть его по имени стеснялся. Любопытно, что Уилл ещё требовал в сегодняшнем сне. — Хочешь, чтобы нас застукали, и тебя лишили лицензии? — насмешничает Уилл. — Или сможешь объяснить присяжным пользу от своей терапии? Ответом ему служит ещё один смачный шлепок. Видать, бьют его уже давно, потому что ягодицы горят огнём. Но отчего-то тело не сжимается, не увиливает, а только подаётся навстречу такой желанной руке. — Я просто продемонстрирую им на практике, как сильно тебя это заводит. Заводит? Уилл понимает, что его член болезненно твёрдый, и капли смазки сочатся на ткань костюмных брюк. Как доктор Лектер поедет домой с перепачканными спермой брюками, хотя какая разница, если это во сне. Шерсть мягкая, дорогая, но тереться об неё членом на каждом шлепке всё равно дискомфортно. Ладони сжимают избитые ягодицы и разводят их в стороны, Уилл шипит от стыда, а может, от боли, ведь ему досталось уже прилично. А ещё — гораздо сильнее от наслаждения, потому что это его фантазия, и раз Уиллу хочется, чтобы доктор ублажал его своей шестипалой рукой, именно это и будет происходить. Палец толкается внутрь, потом ещё один. — Ты такой податливый и настолько бесстыжий, — любовно комментирует Ганнибал, разрабатывая его тщательно и постепенно добавляя пальцы. Уилл не выдерживает и сам подмахивает, насаживается, подаётся навстречу. — Как думаешь, ты сможешь принять их все? Он знает, что сможет, когда разомлеет окончательно. В какой-то книге писали, что мышцы расслабляются при удушении, вот только был ли это какой-то дешёвый детективчик с эротикой, либо же учебное пособие по судебной медицине. Петля, Уилл чётко припоминает петлю. Интересно, Ганнибал тоже сможет организовать подобное, если его убедительно попросить? Или Уилл будет умолять его перекрыть дыхание, сжимая шею ровными длинными пальцами. Всеми шестью. — Я предпочел бы увидеть петлю на шее Мириам Ласс, чем найти её отрезанную руку, — произносит Джек, нахмурившись. Когда он злится или кричит, щербинка между передними зубами становится особенно заметной. — Тогда я бы точно знал, что она мертва. — Потрошитель селит в тебе неоправданные надежды, и это делает тебе больно, — отмечает Ганнибал сочувствующим тоном, но на лице его ни капли сочувствия. Он просто любит покровительствовать над другими, Уилл уже как-то ловил его на этой скверной особенности. — Руку Мириам Ласс? Вопрос выныривает сам собой, и Джек смотрит на него как на умалишённого. Должно быть, тот Уилл, которым он являлся минуту назад, знал всю доступную информацию про пропавшего агента и её отрезанную руку, вот только очнувшийся Уилл не знает ничегошеньки. А доктор Лектер смотрит своим рыбьим непроницаемым взглядом и даже не демонстрирует удивления. Он только сжимает левой рукой ручку фарфоровой чашечки, а правой, шестипалой, размешивает сахар. — У Мириам Ласс были генетические заболевания? — находит Уилл выход из неловкой ситуации. — Генетические? — переспрашивает Джек, и его лицо мутнеет. Ну да, такие как полидактилия. — Альбинизм, ихтиоз, витилиго, повышенное число родимых пятен. — Какое это имеет значение? Джек недоумевает, а Уилл не может придумать, как донести ему свою мысль, чтобы не выдать себя с потрохами. Он желает знать, отсутствовали ли у отрезанной руки пальцы, и вообще, сколько пальцев было у Мириам. Даже если они отрезаны, их количество можно посчитать по количеству фаланг. Должно быть, Потрошитель использовал хирургическую пилу, но тогда было бы много крови. Присутствовала ли кровь на месте преступления? Но главное — сколько пальцев? Как думаешь, ты сможешь принять их все? Коленями он стоит на полу, точнее на ковре, локтями упирается в сидение кресла. Ну так, на кушетке и рабочем столе уже было, пора перейти к другой мебели. Как скоро они сделают это на пианино? Инструмент по-прежнему расположен в углу и с удивлением смотрит на происходящие перед его носом события. Да, на пианино у них ещё не было, но вот что дивно — там, где Уилла прежде имели лишь пальцами, теперь вовсю разгуливает член. Простите, уважаемый доктор, но я вроде бы не подписывал официальное и одобренное Федеральным Бюро согласие о том, чтобы прямо во время терапевтических сеансов ваш детородный орган толкался в мою прямую кишку. — Тебе не кажется, что это изнасилование? — Уилл оборачивается через плечо и встречает глаза, тёмные, насмешливые. Ганнибал поднимает его, придерживая под грудь, и замедляет движения. — Знаешь, твои сбивчивые и слишком официальные речи про техническую девственность и анальную дефлорацию сложно было истолковать превратно, — шепчет прямо на ухо обжигающе, горячо. Уиллу и самому уже смешно от такой ситуации, к тому же он снова не может собрать слова в единое целое, как не мог объяснить Джеку, почему у Мириам должно быть шесть пальцев. — Это изнасилование, потому что я давал согласие тоже во сне. — Тоже? — Его мучитель делает движение тазом, и Уилл ощущает член глубоко и плотно внутри своего тела. — По-твоему, всё происходящее нынче — сон? — Тогда почему мне не больно? — ехидничает Уилл в ответ, но насмешка с лица доктора не пропадает, становится только шире, обнажая острые выступающие клыки. — Это определённо первый раз, когда я занимаюсь чем-то подобным, и меня должно бы потряхивать от шока. И вообще, почему ты такой равнодушный и отстранённый, когда мы не делаем это, а просто встречаемся где-то у Джека. — Совсем элементарно, — говорит его воображаемый любовник, отвечая ещё на предыдущий вопрос. — Смазка с анестетиком и тщательная подготовка. Больно будет завтра. Если, конечно, не будешь использовать свечи. Я помогу тебе поставить первую, если вдруг ты стесняешься. Куда уж стесняться больше. Записался тут, значит, на терапию. Зато завтра утром он точно сможет понять, был это сон или нет, впрочем, что мешает самому Уиллу мастурбировать в двух направлениях одновременно. Взгляд падает на пальцы, властно придерживающие его обнажённые бёдра, и в этот момент Уилла накрывает ужасно странная мысль. Что, если пальцы и секс с доктором Лектером это реальность, самая настоящая из реальностей, а расследование, мёртвые женщины, раскалённые петли и отрезанные пальцы Мириам Ласс — лишь фантазия? Ментальное упражнение, принятое заполнить дыры между сеансами терапии, и ничего из этого не существует на самом деле. Тем более часы, посвящённые расследованию, занимают всё меньше времени в его сознании, скоро они и вовсе исчезнут. Нет, Уилл, так нельзя, иначе ты рискуешь принять раскалённую петлю за воображаемую и лишиться пальцев. Пальцы. Доктор поможет установить, доктор будет иметь его пальцами, теми самыми пальцами, от одного взгляда на которые Уилла будет бросать в дрожь. — Ты не просил о ковре, но, поверь, дорогой, нам обоим так будет удобнее. Воспользовавшись минутной заминкой, Ганнибал сжимает своей шестернёй его волосы и впечатывает щекой в грубый ворс. Мысли Уилла всё ещё витают меж облаков, так что он просто вытягивает руки вперёд и даже не делает попыток сопротивляться. Так и вправду оказывается удобнее. Приятнее. Доктор имеет его с достаточной амплитудой, сам Уилл лишь изредка постанывает, всё сильнее погружаясь в происходящее. Руки крепкой хваткой держат его бёдра, ягодицы, на которых уже, должно быть, сошли синяки от упражнения на кушетке. — Трогай меня своей правой рукой, — умоляет Уилл. — Нет, — по-прежнему насмехается Лектер. — Я хочу, чтобы ты кончил так. Раз уж мы выяснили, что всё происходящее не твой сон, достаточно наивно ожидать, что я буду действовать по первому твоему требованию. — Может, это мой сон, в котором мне нравится, когда ты говоришь мне «нет»? Доктор только едва заметно хмыкает, но никак не отвечает на вопрос. Уиллу ничего не остаётся, как попросить снова. — Не обязательно член. Просто трогай меня. Твои пальцы меня заводят как ничто иное в этом мире. На сей раз формулировка оказывается правильной, и Ганнибал ведёт рукой вдоль позвоночника от поясницы к плечам, и Уилл буквально дрожит от прикосновения. Он раздвигает ноги пошире, насаживается на член, изгибается и стонет, но проклятый оргазм всё ещё так далеко. Рука следует по груди, пальцы щиплют и прокручивают сосок. — Прошу тебя, — умоляет Уилл и широко открывает рот. Требовательно. Ганнибал погружает внутрь пальцы, и губы смыкаются вокруг их основания. Уилл обхватывает их, сосёт и пытается принять поглубже, в то время как большим пальцем Ганнибал с нескрываемым обожанием поглаживает его подбородок. Язык любовно изучает каждую фалангу, скользит и проникает в ложбинки между пальцами. Нарастающий ритм вбивающегося в него члена; горячая истома в паху, расползающаяся изнутри, словно бы из ниоткуда; жёсткий ворс ковра, натирающий щёку и колени; пальцы во рту, широко раскрытом, все шесть, изучают его, толкаются внутрь, придавливают язык, заползают за щёку. Ощущений оказывается достаточно, чтобы Уилл не просто кончил, а ещё несколько минут содрогался в мелких и крупных конвульсиях под сминающим его телом. Больно будет завтра. Это первые слова, которые вспоминает Уилл, когда открывает глаза. Прошло уже несколько месяцев, но именно сегодня они уместны как никогда. Доктор снимает с него одеяло и проверяет швы, но не его доктор, чужой. Пальцы в латексных перчатках аккуратно надавливают на краешки разрезанной плоти, и в памяти проносится то время, когда Уилл впервые задумался о шестипалых перчатках и раскалённой петле. Сейчас из его живота торчат дренажные трубки, а болит внутри так, что хочется выть. Сложно определить, какая боль сильнее — душевная или физическая, но Уиллу прежде ещё никогда не было больно настолько. Вчера все шесть пальцев были внутри него в последний раз — но не так, как обычно, как он привык за все эти месяцы. Ганнибал погрузил руку прямо в открытую рану и с удовольствием сжал только что вскрытые внутренности. Он ушёл, а на щеке Уилла остался кровавый шестипалый след.