***
Ужина хватило, чтобы перебить аппетит, и всё. Он сказал маме: «Было вкусно», но всё же. Она не виновата в том, что он не в духе. Его отец был спокоен на короткое время, пока Лайт не поинтересовался о последних делах. Тот работал несколько дней подряд, поэтому, скорее всего, его внимание привлёк сложный случай. Либо он просто был обычным трудоголиком. Он слышал, как мать спрашивала отца об этом, когда Лайт готовился к сдаче вступительных экзаменов в Токийский университет. Он вышел, чтобы выпить вторую или третью чашку кофе после обеда и услышал их, обсуждающих что-то на кухне. Не желая прерывать разговор, но также не желая подслушивать, он прислушивался достаточно долго, чтобы убедиться в том, что это не ссора, и, театрально зевнув, зашёл на кухню. Его мать быстро сменила тревожный взгляд на милый, сказав ему, какой он трудолюбивый ученик и что она гордится им. Лайт улыбнулся ей в ответ, даже не предполагая, что сказать. Он не мог признаться матери, что учится только из-за проблем со сном, а делать что-либо ещё было скучно. Его отец похлопал его по плечу, прежде чем снова повернулся к жене и начал уверять её, что любит их, и поздние ночи были необходимой мерой. Сатико понимала, что его работа требует много времени, но, в отличие от матери, Лайт не хотел изменений. Просто это было тем, чем являлось. Его отец был героем в каком-то роде: далёким, благородным к ошибкам, трудолюбивым, — на пьедестале, которого Лайт не мог достичь. Герои всегда выглядели лучше, когда их разглядывали издалека. Но опять же, такими были и все остальные. Больше сказать — он видел все их недостатки, не говоря уже о том, что он действительно должен был обращать на это внимание. На протяжении многих лет это всё больше утомляло. Он действительно больше не интересовался в заведении друзей. Они требовали слишком много усилий, чтобы идти с ними ногу в ногу, а взамен не давали ничего существенного. Если бы он нуждался в пустых разговорах, то мог поговорить с сестрой. Она не умела размышлять о философии или справедливости, как делал его отец, но она уважала его точно так же, как он уважал отца, и это восполняло её недостаток в неосведомлённости. Об этом было бесполезно думать; всё было так, как должно было быть. Он с трудом вырвался из своих мыслей. В последнее время его разум решал за него, во что вдумываться. На самом деле, это происходило годами. Реальность не могла ему предложить что-либо достаточно сложное, помимо обращения на это внимания, и в результате его разум стал хвататься за любые мысли и бегство. Именно поэтому он должен попасть в НПА*, а именно в разведывательный отдел. Конечно, он найдёт такие случаи и загадки, которые бросят вызов его превосходящему интеллекту. Он найдёт то, что сможет занять его ум и время, способное развеять скуку. Он обязан. Он начал думать, что это единственный его путь к спасению.***
Сегодня его выпуск из Токийского университета, и он, конечно, лучший в классе, и, возможно, это последний вызов, с которым он когда-либо столкнулся. Он хотел присоединиться к НПА и работать со своим отцом, как детектив, назначенный разведке. Он достиг цели; у них было место для него, и они договорились о его зарплате. Мечты воплощаются в реальность. Но это было слишком легко. Теперь думать об этом до смерти надоедает ему. Он сдал свои заключительные экзамены и направился прямо в офис НПА, чтобы те поздравили его с принятием в агенство, как самого молодого агента, который у них когда-либо работал. Какой смысл быть гением, вундеркиндом, если ничто никогда не бросало вызов его навыкам? Казалось, для его превосходящего интеллекта посредственность была испытанием. Он больше не обязан был этого терпеть. Сегодня должен был быть день перемен, но он ощущал лишь ту большую тяжесть работы. Его будущее простиралось перед ним, у него не было никакого выбора, и теперь было ясно, каким путём он будет ходить до конца своих дней. Он видел, как он работает с теми, лишённых интеллекта, лишённых амбиций к лучшему. Он видел, как он должен сократить свою речь и равняться с идиотическими гражданскими лицами и аналогичными детективами. До этого он работал с такими ещё в старшей школе; он знал, что большинство из них такие. Умные, аналитические, но по сравнению с ним глупые. Он знал, что это едва ли милосердная мысль, но наглость и амбиции были его путеводителями в течении многих лет. Теперь ничто не вселяло в него дух. Когда-то ему посчастливилось достичь высоких целей, и всё было напрасно. Он не чувствовал себя полным вдохновения, предвкушающим. Наоборот, каждый день он просыпался и задавался вопросом, почему продолжает идти. Вялость стало невозможно игнорировать. Несколько недель назад он снова совершил ошибку перед мамой. Она несколько раз упрекала его в том, что он часами смотрит телевизор перед своими заключительными экзаменами. Он извинился и направился к себе в комнату, чтобы открыть перед собой учебник и пробежаться по нему глазами. Весь материал он изучал ранее и не мог больше смотреть на это. Случайный прохожий и автомобили на улице вызывали в нём больше интереса. Только после наступления темноты он вышел из транса и осознал, что не включил свет. Если бы его мама вошла в комнату, она бы спросила, что он делает. Он включил свет, как исполненный сознания долга сын, и открыл первый попавшийся журнал. Ничто из написанного не имело для него значения, но ему было настолько скучно и апатично, что мозг должен был что-то обработать. Теперь же у него была цель; он станет самым молодым членом НПА он был лучшим учеником в Токийском университете, но он не чувствовал себя счастливым. Он не чувствовал себя удовлетворённым. Он чувствовал… опустошённость. Возможно, настало время покончить с этим. Лайт выбросил эту мысль из головы, думая, откуда она взялась. Это звучало слишком драматично даже для него. Он проклинал те мелодрамы, которые его мать и сестра смотрели во время обеда; конечно, это была единственная причина, по которой такая смехотворная мысль закралась к нему в голову.