***
Близость к Великому Ничто — туманному, жадному, беспощадному — служила обиталищу дона Арлеллеля Эруки Фулгроша дополнительной защитой от редких незваных гостей. Но не от всех. — Ты не умеешь играть в просфейр, Стивен Аллан Старфейс, — его имя дон выговорил старательно-раздельно, будто пробуя на вкус, смакуя, как редкое блюдо или название ценной фигуры в игре. — Я умею играть в шахматы, — парировал Стивен. Дон Арлеллель внимательно выслушал и неожиданно приоткрыл рот, издав короткий скрипучий звук — видимо, смешок. Его неподвижные, похожие на статуи охранники слегка вздрогнули. Должно быть, веселье дон проявлял нечасто. — Ты… как это говорится у вас, людей?.. нравишься мне, Стивен Аллан Старфейс, — дон снова проскрипел-просмеялся. — Мне кажется, я получил бы удовольствие от игры с тобой. Но я знаю, что ты попросишь. Я — давно же мне не доводилось такого говорить — не могу этого дать. — Я не прошу вернуть Клауса, — Стивен моргнул и поднял взгляд на массивную фигуру дона Арлеллеля. Зыбкость и туманы Иномирья или недавняя травма всё-таки брали своё — мир дрожал и расплывался. Синие огни на стенах закачались. — Вот как, Стивен Аллан Старфейс. Чего же ты хочешь? — тон дона неуловимо изменился. — Я хочу знать, кто это сделал. Нет — я хочу знать, кто в этом виновен. Воцарилась тишина. Они смотрели друг на друга сквозь огромное пустое пространство между ними, и Стивен чувствовал, как натягиваются и дрожат какие-то невидимые струны. Под подошвой ботинка едва слышно хрупнул лёд. В конце концов дон Арлеллель пошевелился: — Клаус мне нравился. Он не хотел бы, чтобы твой мозг присоединился к моей коллекции. Это… как бы сказать по-вашему?.. благодарность. Уходи, Стивен Аллан Старфейс, и больше не возвращайся. В следующий раз я приму твоё предложение. Туман снаружи пах корицей и жжёным сахаром. Даже так глубоко в Иномирье добралась земная весна — ранняя, тёплая. Стивен запрокинул голову, пытаясь отыскать в молочной мути изредка видимые расплывчатые точки звёзд, и глубоко вдохнул, набирая полные лёгкие волглой горечи и тоски. Мир начал неспешное, ласковое кружение — пришлось покрепче взяться за дверь авто, дожидаясь, когда он остановится.***
В непоправимо пустых комнатах оглушительно громко тикали часы. О нет, комнаты на самом деле не были пустыми: вся мебель осталась на своих местах, никто не тронул ни обстановки, ни тщательно подобранных безделушек, мягкие ковры по-прежнему гасили звук шагов, и буйно росли диффенбахии, драцены, лавры, монстеры и фикусы, яростно цвели герани и розы, как будто ничего не произошло. Но не стало Клауса. Весь мир был пуст и слишком велик. В этой огромной пустоте тиканье часов звучало сухим стуком металлических шариков, как в магнитных игрушках. Люсиана никогда раньше не обращала внимания, как много часов в доме Клауса, как много здесь напоминает о ходе времени. В госпитале она привыкла держать часы под руками, помня, что как медик она не должна медлить ни секунды, что время идёт, несмотря ни на что, но в его — в их — доме не замечала смены минут, часов, даже дней. А Клаус, оказывается, замечал. Теперь она уже не узнает, зачем ему это было нужно. Полгода она была ему женой и до конца этого мира будет его вдовой. Из целой вечности на сегодня прошло два месяца и тринадцать дней. Ничтожно мало. Но всё-таки её вечность стала чуть-чуть короче. «Мне кажется, я должен принести тебе извинения, Люсиана», — печально прошуршал Магра де Грана после того, как узнал её и доктора Гропиуса поближе и расспросил их о человеческой культуре. «О чём вы, доктор де Грана? За что же вы извиняетесь?..» — изумлённо переспросила она, ещё не научившись угадывать все движения его мыслей. Хрупкие, как сухие веточки, пальчики виртуозного хирурга Иномирья коснулись её подбородка. «По вашим земным меркам ты красива, дитя моё. Теперь ты не состаришься. У тебя навсегда останется это лицо — и два других, но и они не прибавят ни дня к своему возрасту. Я прошу прощения за то, что дал тебе… — здесь Магра де Грана замолчал, словно подбирая про себя нужные слова. Нашёл их, продолжил: — …дал тебе бремя долгой жизни». Тогда Люсиана не нашлась с ответом. Но она поняла, что он хотел сказать ей, когда снова встретила Клауса фон Райнхерца после возвращения госпиталя Брэдбери на Землю. Она как-то глубоко подсознательно свыклась с мыслью, что всё равно переживёт его, что охотники за клыками не доживают до старости. Иногда, глубокой ночью, когда тело ныло от любви, наполненная нежностью до краёв, она лежала рядом с Клаусом без сна и смотрела, как он спит. Слушала его дыхание. Представляла, как время его меняет… …как время забирает его. Но никогда она не думала, что это произойдёт с ними так скоро. Так скоро!.. Она бесцельно переходила из комнаты в комнату, поёживаясь из-за вездесущего холода, проникающего вглубь, до сердца. Высокие окна квартиры до самого верха затянуло тонким узорным ледком, похожим на вуаль или на свадебную фату, вышитую серебряной нитью. И с каждым днём ледок нарастал, становился всё толще, заслонял рассеянный свет, превращал окна в мутный горный хрусталь. Хрустальный гроб, а в нём — вечно юная красавица. И пусть кожа её не бела, как снег, лицо не румяно, как кровь, а волосы не темны, как чёрное дерево, — эта сказка сразу ей вспомнилась. Во всяком случае, зима наступила, как в страшной сказке. На подоконниках в гостиной замёрзли, не успев распуститься, беззащитные комнатные розы — нежно-алые атласные бутоны уже начали чернеть и опадать. За цветами теперь ухаживал Гилберт, а она ему помогала, чем умела. «Вы знаете, Гилберт, я не очень хороша в выращивании растений», — призналась она дворецкому в один из первых дней после… после похорон. «Я тоже, госпожа Люсиана», — Гилберт поливал высоченную драцену в прихожей, тщательно отмеряя количество воды. «Понимаете, растения, они… они не говорят, — попыталась объяснить она. — Мне легко с пациентами — любыми, они могут рассказать, что их мучает, где им больно. Но цветы молчат. Как им помочь?» Она всплеснула руками и чуть не засмеялась — такими глупыми показались ей собственные слова. «Вы можете подарить их все кому-нибудь», — выпрямившись, наполовину обернулся Гилберт. «Подарить?» «Да-да, — Гилберт погладил острый кинжально-узкий лист, начавший засыхать. — Например, даме-консьержке в нашем доме. Она любит комнатные цветы». Все растения, о которых заботился Клаус… «Нет!» «Тогда мы будем вместе за ними ухаживать, госпожа, — невозмутимо ответил Гилберт, поставил лейку на пол и сел на низкий пуф напротив Люсианы. — Господин Клаус оставил памятки, как это делать». Кажется, потом она расплакалась — впервые заплакала по-настоящему с тех пор, как ей показали изувеченное тело и спросили: «Это Клаус фон Райнхерц?» Люсиана коснулась мёртвых розовых бутонов и прикусила губу. Время всё равно разлучило бы их, твердила она себе, но легче не становилось. «Тебе нужно отдохнуть, Люсиана, — раз за разом говорил ей доктор Гропиус, когда она принимала своё обычное обличье. — Ты выглядишь усталой». А ей хотелось распасться, разделиться на копии и никогда больше не становиться целой, погрузиться в работу с головой, раствориться в ней, лишь бы забыться, приглушить боль. «Я не могу уставать, доктор Гропиус, — возражала она. — Я этого больше не умею. Почти пять лет». Но доктор де Грана сухо пошуршал-покашлял и однажды прямо сказал, что её копии стали хуже справляться: «Они печалятся». Люсиана тогда напряжённо потёрла виски пальцами, сомневаясь, не ослышалась ли она. «У любой болезни своё течение, — добавил он. — Тебе нужно выздороветь, Люсиана». И Люсиана подчинилась. Оставила госпиталь своим копиям, дала обоим докторам слово не следить за клонами, сдалась и наконец позволила Гилберту увезти себя в Бруклин, в квартиру, где она когда-то хотела прожить сколько возможно долгую жизнь, полную радости. Чтобы смотреть, как идёт зима. Она оставила погибшие розы в покое и устроилась в любимом кресле Клауса, свернулась клубком, подложив под щёку ладони. Попыталась задремать. …увидеть сон. Давно же она не видела снов. Но со стороны прихожей донёсся какой-то шум. — Кто там, Гилберт? — окликнула она дворецкого, открывая глаза, и поплотнее запахнула тёплую шаль на груди, провела по крупной вязке пальцами, заставляя себя почувствовать, как колются нити. — Госпожа, это Леонардо Уотч, — в гостиную заглянул Гилберт, поискал её взглядом, нашёл — брови у него слегка приподнялись. — Он говорит, что дело не терпит отлагательств. «Зачем он здесь?» Когда Клаус был… жив, Лео частенько ужинал в их доме — каждый раз стесняясь, бесконечно отнекиваясь и в конце концов соглашаясь под угрозой того, что Клаус просто сгребёт его в охапку и понесёт под мышкой не спрашивая. Но вот уже два месяца Люсиана его не видела. Не дождавшись приглашения, в гостиную ввалился сам Леонардо, оставляя за собой длинный след из отвалившихся с кроссовок комков снега. — Что-то случилось, Лео? — Люсиана села в кресле. Подумав, забралась в него с ногами, роняя домашние туфли. — С Глазами? С твоей сестрой? — Нет, — Лео согнулся пополам, пытаясь отдышаться, как будто бежал всю дорогу сюда, а потом забыл про лифт и бежал ещё и по лестнице. У него не получилось. Неужели и вправду бежал? Лео закашлялся, бухнулся коленями на ковёр и обнял свой живот, мучительно застонал. Наконец он выдохнул: — Мистер Стивен… с ним беда.***
Выживаемость в подземке на некоторых направлениях — двенадцать процентов. Лео не часто ездил на нью-иерусалимском метро, но эту часть объявления выучил наизусть — накрепко запомнил, что на поезд до Шигорова Ада не стоит садиться без нужды, а на конечной станции Иггдрашиад вообще нечего делать людям, если это не сумасшедшие туристы, которым Великое Ничто по колено. Вагон тряхнуло, и он приподнял веки — совсем чуть-чуть, чтобы случайно не задействовать Глаза Бога: их синее мерцание привлекло бы слишком много ненужного внимания. В прошлый раз, когда Лео ехал до конечной, у него страшно болела голова и глаза, в вагоне было душно, шумно, Запп донимал мистера Блица Т. Абрамса какими-то глупыми обвинениями, мистер Клаус с любопытством смотрел в окно, а сам Лео пытался отвлечься от светящихся мушек-вспышек перед глазами и хоть немного подремать. Сегодня вагон первого утреннего поезда был полупустым. Буквально. Все пассажиры, в основном иномирцы, сгрудились — не протолкнуться — в стороне, противоположной от Лео. Точнее, не совсем — от него. — Леонардо, — над ним наклонился особенно бледный в серых предрассветных сумерках и призрачно-тусклом освещении Стивен Старфейс. Лео приоткрыл глаза чуть шире и постарался не дрожать: в вагоне было холодно, поручень, за который держался Стивен, покрылся капельками воды, как слезами. — Долго ещё? — Двадцать минут до конечной, — пробормотал Лео, заставив себя отвести глаза. — И полчаса — если вниз, до смотровой площадки. Лифта там нет… Разве вы не знаете? Стивен сел на соседнее сиденье, вытянул ноги, поставив пятку одной на носок другой. От подошв его ботинок поднимался полупрозрачный белый дымок, как от сосуда с жидким азотом. Лео закашлялся, старательно глядя куда угодно, лишь бы не на него. И достал из кармана фотоаппарат, взялся листать недавние фото: туман, ещё туман, пара снежинок на рукаве, пойманных в кадр до того, как они растаяли, Соник, снова туман, бургеры в «Diannes Diner», мороженое там же, опять Соник… От холода пальцы не очень хорошо слушались: он нечаянно нажал не на ту кнопку, экранчик мигнул и перебросил его сильно назад. …фото со свадьбы мистера Клауса и Люсианы. Он — в светлом костюме. Она — в белом, инеистые кружева под горло, сколотые камеей, невысокая, тонкая, изящная. Разноцветная, разношёрстная, развесёлая компания гостей вокруг, на ступенях католической церковки в Бруклине. Сам Лео в уголке. Кто это снимал? Соник? Кто-то из случайных прохожих? Лео покосился вправо и прикрыл экранчик ладонью. «Не смотрите, мистер Старфейс, пожалуйста». Когда они вышли из вагона, оказалось, что здесь, внизу, у самого Великого Ничто, было ещё темно. Там, выше, начинался день, но здесь с ночью боролись только редкие фонари, похожие на выпуклые глаза диковинных тварей, наблюдающих из полутьмы. Лео поёжился: Мишелла была права, зря он не надел шапку. Сестра, узнав, что в Новом Иерусалиме по необъяснимой причине стало холодать, во время звонков то и дело напоминала, чтобы он одевался теплее: «А то схватишь пневмонию и умрёшь, мой черепаховый рыцарь!» «Мисс Люсиана поставит на ноги даже мёртвого», — неловко отшутился он в первый раз — и осёкся. Ещё он подумал, что правильно оставил Соника в офисе: вряд ли за пазухой мартышке было бы сильно теплее, чем у него на плече. Спускались по длинной лестнице они со Стивеном в молчании. Лео крутил головой, пытаясь вспомнить, где же в прошлый раз на них свалился рельс, который поймал мистер Клаус. Но сегодня с ними не было мистера Абрамса — волноваться насчёт непредвиденных опасностей не стоило. С предвиденными опасностями было сложнее. «Почему мистер Старфейс так хочет это увидеть?» Ограждение смотровой площадки едва можно было разглядеть в тумане. Стивен стиснул его плечо: — Ты видишь их, Леонардо? — Подождите, — сказал Лео, открывая глаза. Смотреть ему не хотелось, Глаза ещё помнили ту боль и сопротивлялись. — Покажи мне, что ты видишь, — потребовал Стивен, и Лео сдался, взялся за виски пальцами, готовясь к боли. Со звоном мир преломился в синем и сияющем. Лео заглянул в бездну. И бездна глянула в ответ тысячами алых глаз. — Смотрите, мистер Старфейс, — прошептал он, делясь видением, и держался до тех пор, пока Стивен снова не сжал его плечо: «Хватит». Щекам стало горячо и мокро. Слёзы? Кровь? Лео провёл по лицу ладонью — всего лишь слёзы, но под веками жгло, будто песка насыпали. Он распахнул глаза пошире и осторожно прикоснулся к Глазам самыми кончиками пальцев, погладил их подушечками, пытаясь нащупать микротрещины, и с облегчением вздохнул: ничего. И только потом заметил на толстовке кровь. Провёл ладонью под носом — так и есть, капает… ой, нет, скорее льётся ручьём!.. — Тебе нужен лёд, Леонардо? — рассеянно спросил Стивен, глядя куда-то поверх его головы. — Не-е-ет, спасибо, — прогнусавил Лео, зажимая нос, чтобы попробовать остановить кровотечение простейшим способом. Он сглотнул, едва сдерживая тошноту от железного вкуса крови. Но он как-нибудь обойдётся без льда.***
Тёплый ветер ворвался в полуоткрытое окно палаты, качнул ширмы и плети иномирного плюща, приподнял бумаги на тумбочке у госпитальной койки. Одна из Люсиан-копий полистала медкарту. — Сотрясение! — звонко, чуть ли не довольно, объявила она. — Скорее лёгкое, — подхватила вторая. — Но из-за ушиба головы возможны осложнения, — вклинилась третья. — Поэтому настоятельно рекомендую полный покой, — поправила очки четвёртая. …вспышка. — И постельный режим… дней на пять, — нежно закончила Люсиана в своём обычном обличье, садясь на стул и аккуратно складывая на коленях руки без обручального кольца. Лежащий на койке Стивен прикрыл глаза ладонью, не зная, смеяться ему или плакать в ответ. Особенно когда Клаус, сидевший с другой стороны, положил руку ему на плечо: — Тебе правда нужно отдохнуть, Стивен. — На меня всего лишь упал кусок стены, — Стивен отнял от глаз ладонь и покрутил кистью, надеясь, что не сильно изменился в лице. В глазах заметно двоилось. Он промолчал, что после куска стены на него рухнула ещё глыба льда от Эсмеральды — кто бы только подумал, что заурядная миссия обернётся таким провалом. Промолчала и Люсиана, которая это знала. Да и Клаус наверняка знал от жены. У Клауса вдруг замурлыкал телефон, разрядив неловкую тишину. — Клаус. Да. Да. Да. Будем через полчаса. Он опустил руку. — На станции метро Франклин-стрит замечен Кровавый Род. Один вампир. Молодой. Лейтенант Лоу говорит, что они держат оцепление, но без Либры не справятся, — он убрал телефон, собираясь вставать. — Лео уже в курсе, встретимся с ним на месте. — Я с вами, — Стивен откинул простыню. — Но, Стивен… — возразила Люсиана. Стивен ухватился за спинку койки и рывком сел. В голове что-то сдвинулось, угол зрения внезапно и круто накренился, стены палаты заплясали и пошли волнами. «Знаешь, на что это похоже, когда по башке крепко прилетело? Как будто весь мир пляшет сальсу вокруг тебя», — всплыло откуда-то из глубин памяти. Голос был знакомый, но чей — Стивен не узнал. Может, кто-то из армейских сослуживцев? О том, чтобы оторваться от постели, подумать было откровенно страшно. — Встанешь и пройдёшь по прямой линии — пойдём вместе, — без тени насмешки сказал Клаус. Стивен посидел немного и, не говоря ни слова, ткнул его кулаком в плечо… точнее, попытался ткнуть — Клаус перехватил его руку. Впрочем, Стивен знал, что всё равно промахнулся бы. Он отпустил спинку койки и опустился обратно на постель. — Возьми Заппа и Зеда, — с закрытыми глазами сказал он. — Вдруг вампир там не один. — Если тебя это успокоит, — совершенно серьёзно отозвался Клаус. — Нет, меня это не успокоит! — дёрнулся Стивен, но от движения в голове снова что-то сдвинулось, и он повернул голову на подушке набок — на всякий случай. Тошнило. — Но лучше перестраховаться, ты знаешь. — Их я тоже вызову, — согласно наклонил голову Клаус и вышел. Люсиана вышла вслед за ним и осторожно прикрыла дверь. Стивен полежал немного и сунул руку под подушку. — И никакого телефона! — возмущённо вскрикнула ещё одна заглянувшая в палату копия Люсианы, выхватывая у него айфон. Стивен со стоном откинулся на подушку и попробовал смотреть вверх. Ветер качал плющ, смутные тени от узорных листьев волнами скользили по потолку. От этого мутило ещё сильнее. — Мистер Стивен, — дверь палаты снова приоткрылась, в щель просунулась растрёпанная голова с торчащей на макушке прядкой. Очередная Люсиана-копия сверкнула толстенными линзами очков. — Если вас тошнит, там под койкой судно.***
— Утречко! — двери главного офиса Либры распахнулись настежь, пропуская бодрую и цветущую, несмотря на совершенно бессонную ночь, Кей-Кей. — Клаус, Скарфейса я отправила баиньки, тебе от него привет, — она изобразила воздушный поцелуй, — отчёт, так и быть, напишу за двоих. В ответ ей раздалось нестройное: «Доб… доброе утро!» — от Лео и Заппа, деливших завтрак в ожидании задания. По мнению Лео, утро было слишком ранним для доброго, но в Либре все оказались ранними пташками — ему пришлось привыкать. — С возвращением, госпожа Кей-Кей, — поклонился Гилберт. — Кофе или чаю? — Нет-нет, спасибо, Гилберт, я буквально на пять минут — хочу успеть отвезти своих парней в школу. Кей-Кей решительно прошагала прямо к рабочему столу Клауса. Наклонилась, опёрлась локтями на край столешницы, уткнулась подбородком в сложенные ладони, нетерпеливо переступила на одном месте — длинные полы плаща колыхнулись, тёмно-красная кожа скрипнула, облегая все-все интересные изгибы фигуры. Лео на диване, случайно глянув в её сторону, чуть не подавился с боем вырванным у Заппа бургером, а сам Запп даже забыл, что спихивал кое-кого на пол, и придерживал челюсть свободной рукой. Но Кей-Кей, похоже, не особо заботило, какое впечатление она производит. Она бесцеремонно заглянула в монитор ноутбука, за которым работал Клаус, и увиденное явно пришлось ей по душе: на губах у неё мелькнула неожиданно мягкая улыбка. Она прищурила глаз, опуская длинные ресницы. — Так что — правда? — спросила она и вздохнула с каким-то восхищением. Клаус оторвался от своего занятия и кашлянул: — О, Кей-Кей, я как раз хотел с тобой поговорить. Надеюсь, тебя не слишком затруднит взять на себя организацию? Кей-Кей ахнула. — Клаус, лапонька! — пропела она, выпрямляясь, и звонко пощёлкала пальцами. — Я такое место знаю — закачаешься! Люсиане тоже понравится, обещаю. — Кей-Кей, — Клаус поднял руку и с некоторым смущением почесал в затылке: «Такое дело». — На нашу свадьбу приезжает моя мать. И братья с сестрой. — То есть вечеринка не только для своих? — Для своих, — Клаус смотрел на неё прямо и открыто. — Но приедет моя мать. И братья. И Марль. Кей-Кей поджала губы, нахмурилась, задумчиво постучала пальцем по подбородку и наконец просияла: — О’кей, Клаус, зайка, — она легкомысленно помахала рукой с растопыренными пальцами. — Звякну Люсиане, обсудим идеи. Пока-пока! Номер она не попросила: после того, как Люсиана оказалась единственной, кто распознал в странной сыпи у Кейна мутировавшую корь, Кей-Кей была готова ей молиться. Лео, глядя на свою правую руку с тонким шрамиком вокруг мизинца, полностью её понимал. Кей-Кей развернулась и так же стремительно покинула главный офис Либры — скрип кожи, стук каблуков, порыв ветра с запахом оружейной смазки и едва уловимым шлейфом тонких духов. Запп вернул на место челюсть и, прежде чем Лео успел его остановить, выдал: — Шеф, а вы чего это — женитесь? — Женится, — углом рта буркнул в его сторону давно всё знавший Лео, надеясь, что мистер Клаус, снова погрузившийся в работу, Заппа не услышит. Но Запп намёков не понимал: — А на ком? — Госпожа Люсиана Эстевес оказала мне честь и ответила согласием на моё предложение, — Клаус отодвинулся от стола, разглядывая результат своей работы. — А, это та… — Лео напрягся и приготовился пнуть Заппа под колено, даже если это будет последним, что он успеет сделать в жизни, но всё оказалось не так плохо, как он ожидал: — …которая пообещала, что ещё один перелом — и она сама мне руку отпилит, чтобы проблем больше не было? Ну, допустим, уточнил про себя Лео, это была не лично мисс Люсиана, а одна из её копий… — Да, она, — совершенно серьёзно ответил Клаус. Запп присвистнул: — Огонь де… дамочка! Шеф, я знаю, чего вам пожелать! — и он заржал. И Лео заранее похолодел, представив, какую поздравительную речь подготовит Запп: «Шеф, ну вы только самое ценное для мужика не ломайте!» — А тебя, мартышка, никто ещё не пригласил, — Чейн невесомо приземлилась на край столика, присела на корточки, идеально балансируя на носках, и погладила Соника, безмятежно спавшего кверху пузом. — Чё ты сказала?! Лео привычно втянул голову в плечи, ожидая бурной перепалки с рукоприкладством, во время которой ему, конечно, прилететь не могло — но поберечься никогда не бывает лишним. — Приглашены все, — твёрдо сказал Клаус. — Лео, я сделал приглашения, их нужно будет напечатать. Сможешь? — Да, мистер Клаус, конечно! — Лео подхватился, дожевал бургер и вскочил под вопль Заппа: «Что, съела, собака?» Чейн только фыркнула и встала… чтобы шагнуть, прицельно наступив каблуком ему на колено. Колено громко хрустнуло, Запп завопил уже от боли. Свадьбу назначили на конец августа: синоптики обещали в Новом Иерусалиме необычное для конца лета тепло и не такой густой туман. — Лео, — в конце июня Клаус потёр выпачканными чернилами пальцами лоб и вручил ему стопку подписанных приглашений. — Не забудь, что для Зеда здесь два, — он слегка улыбнулся. — Не забуду, мистер Клаус! — Лео улыбнулся в ответ — и не стал спрашивать: он догадывался. Он позвонил Мишелле, покаялся, что опять — на бегу, и получил совершенно исчерпывающие советы насчёт костюма, галстука, поздравлений и подарка. — Пожалуйста, поздравь мисс Люсиану от меня! — напоследок напутствовала сестра. — Они замечательные люди, правда? — смущённо добавила она, дохнув в трубку. — Она и мистер Клаус. — Лучшие, — согласился Лео. И только убрав телефон, вспомнил, что так и не спросил, когда же сама Мишелла собирается замуж. Он содрогнулся. «Ох, неужели Мишелла такая взрослая…» По старой традиции семьи фон Райнхерц Клаус и Люсиана собирались венчаться в церкви: невеста, как и жених, была католичкой, её это не смутило. В маленькой католической церквушке в Бруклине, в этот день украшенной цветами, едва хватило места: пришла Либра полным составом, и доктор Магра де Грана, и доктор Гропиус, которого Люсиана пригласила как посажёного отца. Баварские гости охотно влились в шумную толпу и до начала церемонии перезнакомились со всеми, кого ещё не знали. — Очень приятно, что моего сына окружают такие славные люди, — сказала Хелена фон Райнхерц. Оглянулась и вежливо добавила: — И иномирцы. И вы, герр О’Брайен, — я наслышана о ваших талантах. Запп, весь скособочившись в новом — белом — костюме, глазел на витражи, статуи святых и по сторонам с таким видом, что у Чейн прямо дёргались губы от желания что-то съязвить. И, кажется, только Стивен, в перерывах между шаферскими обязанностями бросавший на обоих ледяные взгляды, удерживал её от необдуманных поступков. Потом вся толпа повалила к выходу из церкви — фуршет запланировали на открытой террасе одного из лучших городских ресторанов. Мисс Люсиана — сияющая и словно невесомая, с блестящими глазами — мягко улыбнулась Лео на входе и сказала, протягивая ему обе руки: — Мы так рады, что сегодня ты с нами, Лео. Если бы не ты… Он моргнул, впервые за день разомкнув веки полностью и не думая, что Глаза кого-то смутят. — Спасибо тебе, Лео, — Клаус тоже пожал ему руку. — За то, что видишь свет. Лео снова прищурился, задумался — и решил, что сегодня можно и не жмуриться. Несмотря на то, что Кей-Кей организовывала «вечеринку для своих», среди приглашённых всё равно оказались двое незнакомцев. — Деловые партнёры, срочная встреча, не бросать же их, — туманно объяснил Стивен, неопределённо помахав рукой, и утащил своих гостей в угол, откуда весь вечер доносились обрывки фраз про биржи, банки, инвестиции, налоги и офшоры. К счастью, испанские мелодии, лившиеся с возвышения, где устроился небольшой оркестр, почти заглушали их. А когда дело дошло до танцев, их вообще не стало слышно. Огненноволосая Марль заливисто хохотала над какой-то историей Блица Т. Абрамса, пока он кружил её по танцполу на правах старого друга семьи. — Лео, солнышко, ешь, а то ты похудел! — уговаривала его Кей-Кей во время парных танцев, которые открывали жених с невестой. Зед танцевал со своей любимой (Вивиан улыбалась и то и дело заправляла за ухо выбивающуюся прядку), распробовавшая шампанское Чейн не отказала себе в удовольствии пару раз — или больше — наступить Заппу на ногу, но сам Лео предпочёл сидеть. — Не похудел, — проворчал он, глядя на полную тарелку перед собой и понимая, что лопнет, если съест ещё хоть кусочек. — Я уже объелся. Соник, сидевший у него на плече, затряс головой, соглашаясь, и Лео поклялся бы, что за сегодняшний вечер мартышка стала тяжелее в пару раз. Кульминацией вечера должно было стать видеопоздравление, которое готовили втайне от Клауса. Кей-Кей из всей Либры души вытрясла, пока его снимали, — Дога и Дельдро поймали в кадр в картинной галерее, улучив день, когда их вывозили из тюрьмы погулять. Но вместо лиц либровцев с тёплыми словами на экране проектора появилось нечто огромное, тёмное… а потом зарычало, что-то затрещало, изображение подпрыгнуло и опрокинулось, и рык сразу же сменился воплями и хрустом разрываемой плоти. — Извините, — невозмутимо проронила Чейн, быстро клацнув мышкой и свернув окно плеера. — Не то видео. И мгновенно сравнялась цветом лица с собственным молочным платьем, украдкой посмотрев на Стивена, который что-то сказал своим гостям и привстал. Кажется, все взгляды в это мгновение обратились на Хелену фон Райнхерц. Которая внимательно слушала Заппа Ренфро, по чьему-то недосмотру занимавшего её беседой. Стивен заметно побледнел и начал пробираться к ним. Лео навострил уши, пытаясь расслышать, что Запп говорит. — …я его по шее — хрясь! Кровища — плесь! Зелёная, мать его за ногу, кровища!!! Обсвистался весь с головы до ног, в метро не зайти — воняет! — Очень занятно, — госпожа Хелена аккуратно поставила на ближайший столик бокал с белым вином, которое едва пригубила. — Зелёная кровь, вы говорите? Чего только не случается в этом дивном городе. Герр Старфейс, — она обернулась к Стивену, наконец быстрым шагом подошедшему к ним, — вы чем-то обеспокоены? — А… — Стивен явно готовился сказать что-то другое. — Нет, ничего, миссис фон Райнхерц. Как вам Новый Иерусалим? — Немного шумно, конечно, — осторожно вздохнула та. — Но я несколько раз бывала в Стамбуле, и… Лео облегчённо выдохнул и отправился помогать Чейн искать потерявшееся видео, пока занервничавшая Кей-Кей не добралась до неё первой. Чейн, кстати, на всякий случай уже начала постепенно растворяться в воздухе. Запп, сообразивший, что, кажется, только что избежал смертельной опасности, дёрнул галстук, ослабляя узел, и незаметно отошёл подальше. В конце концов видео нашли, хотя и не без помощи Глаз Бога. Кей-Кей тайком вытирала слёзы. Лео же смотрел на мистера Клауса и мисс Люсиану — ослепительно молодых и таких же ослепительно счастливых: как она глядит на него снизу вверх, положив руку ему на сгиб локтя, как он наклоняется, чтобы сказать ей что-то на ухо. А в это время пришедшие со Стивеном гости поспешно покинули праздник, глубоко, но не слишком искренне извинившись перед хозяином и хозяйкой вечера. Остальным это небольшое происшествие настроения ничуть не испортило. Потом ещё вносили и разрезали свадебный торт, разбирали подарки, фотографировались, снова танцевали и даже пели, и гуляли почти до утра, но никто бы не сказал, когда исчезли мистер Клаус и Люсиана. Кроме Гилберта, который их отвёз и вернулся. И Лео — он под утро вышел из ресторана, подставил лицо рассеянному в тумане солнечному свету, вдохнул опьяняюще свежий влажный воздух и зажмурился, пряча Глаза под веками. Всё было хорошо.***
Блиц Т. Абрамс неуклюже топтался у входа на кладбище Грин-Вуд, якобы наслаждаясь чудесным бруклинским видом. Он добровольно отказался от присутствия на погребении. «Хелена, — сказал он, — мне не простит, если на похоронах её сына случится ещё какое-нибудь несчастье». Возвращающийся Лео издалека увидел его высокую нескладную фигуру в неизменном макинтоше, несмотря на то, что мартовский день выдался слишком тёплым для этого времени года. Абрамс не надел траур и на фоне стрельчатых каменных ворот с барельефами выглядел довольно странно. Лео потянул галстук — было трудно дышать. Новенький чёрный костюм сидел на нём мешковато, неловко, он совсем запарился и в конце концов рассердился на себя за то, что его волнуют такие мелочи в этот день. — Ты как, Лео? — спросил Абрамс, кладя руку ему на плечо. От него пахло ладаном и совсем немного — алкоголем, кажется, коньяком, если Лео научился правильно различать. — А… я держусь, — Лео зашагал рядом, стараясь приноровиться к длинному шагу и не отставать. — Это хорошо, — одобрил Абрамс. — Держись. Осторожнее, ямка, — он ухватил Лео за шиворот, когда у того под ногами внезапно оказалась выбоина на дороге, которой раньше точно не было. — Спасибо, — прохрипел Лео, едва не задушенный собственным воротником. — Тебя проводить, Лео? Машины у меня нет, но могу составить компанию в вагоне метро. — Нет, не надо, спасибо, меня подвезёт мистер Стивен. Мистер Абрамс… — Лео спрятал ободранные, только начинавшие подживать руки за спину. — Мне кажется, что с мистером Стивеном что-то не так. — После того, что случилось, с нами со всеми что-то не так… — начал было Абрамс, но сразу же перебил сам себя: — Лео, ты серьёзно? — Да… пожалуй, да. — Что-то конкретное? — выражение лица у Абрамса стало напряжённым. — Нет, — Лео покачал головой. — Скорее, просто ощущение. — А Глаза что? — Мистер Абрамс, я не рассматриваю всё, что кажется мне странным, Глазами. Знаете, это… это как подглядывать. — А зря, — заметил Абрамс. — Просто, — Лео поднял лицо, — я много думал насчёт того, что случилось со мной, с Мишеллой… с мисс Люсианой, перечитал всё, что известно о магических контрактах с Той Стороной, и… Я ведь трус, мистер Абрамс. Я боюсь. — Ты слишком плохо думаешь о Стивене, парень, — Абрамс похлопал его по плечу. — Но хорошо, я присмотрю за Старфейсом. Да и ты приглядывай.***
— Это всё, Лео? — спросила Люсиана, вставая. Шаль мягко соскользнула на пол, но она почти не заметила этого, задумчиво оглядываясь, будто действительно спала и только что проснулась. Где же она оставила заколки? Снег на ковре к тому времени уже успел растаять. Лео, сидевший по-турецки, поднял на неё совершенно несчастное, мокрое, искажённое лицо и кивнул: — Понимаете, я же не сделал так, как советовал мне мистер Абрамс. Я ждал. Даже когда началась зима, я ждал. Даже когда мистер Стивен заперся в офисе, я ждал. И потом ждал. И только сегодня… — Но ты же пришёл ко мне, правильно? — Люсиана наконец вспомнила, вытащила из кармана платья невидимки и принялась закалывать волосы. Гилберт тем временем принёс её пальто. — А можно мне с вами, мисс Люсиана? — робко подал голос Лео, всё ещё сидя на полу. — Не нужно. Останься, пожалуйста, Лео. И полей ту пальму в углу, там рядом висит стикер с напоминанием, как это делать, — она наклонилась и потрепала его по голове. — Это личное дело, понимаешь? Как тогда, когда ты защищал сестру от Гамимоца. «Там может быть… там будет опасно. А ты человек, Лео». — Тогда я позвал бы на помощь, если бы мог, — хмуро отозвался он. — А я знаю, что мне помогли бы, если бы я попросила, и этого достаточно, — улыбнулась она. — Дождись меня. Предлагаю поужинать сегодня вместе. Гилберт нам что-нибудь приготовит. Правда, Гилберт? — Конечно, госпожа Люсиана. Она застегнула последнюю пуговицу, вышла в прихожую и едва слышно сказала, чтобы услышал только Гилберт, искавший ключи: — Сначала мне нужно в госпиталь. Когда она спустилась на парковку, дворецкий уже ждал её в машине. Люсиана села на заднее сиденье и захлопнула дверь: — Едем, Гилберт. Скорее.***
Когда полицейская машина подъехала к зданию, которое официально занимал офис какой-то крупной клининговой фирмы (с катающимися по городу разноцветными фургончиками, счетами, налоговыми декларациями и даже с яркими рекламными буклетами), а неофициально — центр почти всей тайной, теневой жизни Нового Иерусалима, солнце в тумане поднялось уже довольно высоко, Дэниэл видел это по тому, как изменился цвет ледяной дымки. Он вышел, закурил, постучал по стеклу и, когда оно опустилось, наклонился к офицеру за рулём: — Не ждите меня. «Это обычно для встреч с осведомителями». Лоу остановился на углу здания и задрал голову, прикидывая количество этажей. Пару раз он бывал в этом месте, и оба раза ему казалось, что здание выглядит немного по-разному. Он докурил, бросил на тротуар окурок, втоптал его в снег каблуком — где Филипп? — Господин Лоу! — позвали его. Из замызганного переулка справа выглянул Филипп Ленор — в безупречном чёрном костюме, с галстуком-бабочкой, в небрежно наброшенном на плечи пальто. Холод будто бы не особенно его тревожил. «А его маска на морозе не обжигает?» — Прошу за мной, — Филипп поклонился (а выпрямился — снова с высоты посмотрел) и повёл его к старой, ржавой железной двери под пожарной лестницей. В лифте Дэниэл отметил, что, видимо, эта ночь была для Филиппа Ленора бессонной. И предыдущая. И ещё несколько ночей перед ней. Мешки у него под глазами — кхм, под глазом — впечатлили даже Лоу. К тому же Ленор сильно осунулся и сжимал губы так, будто с трудом заставлял себя молчать. Они вышли из лифта в просторный холл, и Дэниэл поёжился: — Холодно у вас, — в здании было едва ли не холоднее, чем на улице. Ленор покосился на него — он специально шёл слева, чтобы хорошо видеть Лоу: — Уже давно. — А разве встреча не в конференц-зале? — поинтересовался Дэниэл, когда они явно прошли мимо знакомой ему двери. — Я веду вас в главный офис. Господин Стивен ждёт там. Нужные двери сами открылись им навстречу, оттуда вывалился и чуть не налетел на них парнишка, которого Дэниэл раньше нередко видел вместе с Клаусом фон Райнхерцем — Лео… Леонардо Уотч. — Извините, — пробормотал он, наступив Дэниэлу на ногу, споткнулся, с трудом выровнялся — и метнулся по коридору в сторону лифта с такой скоростью, будто хотел обогнать собственную тень. В главном офисе было ещё холоднее, словно в самом нижнем круге ледяного ада. Низко стелющиеся клубы морозного тумана расступались перед ними, извиваясь, будто щупальца гигантского кальмара. Несмотря на раннее утро, в помещении царил полумрак — окна выходили не на солнечную сторону. Главный офис Либры раньше, должно быть, напоминал зимний сад. Сейчас — все растения покрылись глянцевой ледяной корочкой, превратившей каждое в выточенную из зелёного мрамора статуэтку. «Их уже не спасти». — Проблемы с отоплением? — спросил Дэниэл у Ленора. Филипп покачал головой. — Может быть, кофе? — бледно улыбнулся из кресла белобрысый юнец с собранными в хвост волосами, откладывая на подлокотник телефон с какой-то игрушкой. — У нас есть без кофеина. — Нет, спасибо, лучше с кофеином, — сдержанно поблагодарил его Лоу. — Предпочитаю умереть от сердечного приступа. — Как хотите, — юнец встал, отошёл вглубь помещения и будто растворился в зыбких тенях — наверняка там была ещё одна дверь, сливающаяся со стеной. Лоу без приглашения сел на диван странной полосатой расцветки, закинул ногу на ногу, отодвинул чашку кофе, которую ему принёс Филипп. Провёл пальцем по красному столику — слегка потёртому, со сколами на краях, необычно выглядевшему среди вычурной, чересчур яркой, на его вкус, но стильной обстановки. Поверхность его покрывал толстый слой пыли. Плохо же новый либровский дворецкий справлялся со своими обязанностями. Старфейс, молча сидевший за столом спиной к окнам, не спешил ни начинать разговор, ни даже здороваться, и Дэниэл не стал выпускать инициативу из рук. — Есть у меня информация для тебя, Старфейс, — он огляделся в поисках пепельницы, не нашёл, но всё-таки снова закурил. — Свежайшая, из первых рук. Подняли меня сегодня в четыре утра. Приезжаю я на место преступления, и что ты думаешь? — Дэниэл сделал паузу. — Труп. У трупа нет головы. Голова — отдельно. И в этой чёртовой голове — сосулька, представляешь? Уверен, что вскрытие не найдёт следов оружия. А ведь голову этому бедолаге отрубили. Старфейс никак на это не отреагировал, и Лоу спросил прямо: — С каких пор ты убиваешь людей, Старфейс? Нет, не так. С каких пор ты убиваешь людей, не заметая за собой следы? Старфейс за столом наконец поднял лицо, и Дэниэл против воли вздрогнул. Он лучезарно-радостно улыбался. — Это внутренние дела Либры, лейтенант Лоу. — Иди ты к чёрту, — убеждённо сказал Дэниэл, резко взмахивая рукой. — Внутренние дела Либры? Да чёрта с два. Твои внутренние дела перестают быть внутренними, когда полиция находит промёрзшие безголовые тела на улицах. Старфейс опустил подбородок на сцепленные пальцы. — Как бы сказать? Не так давно у нас обнаружилась утечка информации, из-за которой ранее погиб один из наших. Так что это предупреждение для остальных, лейтенант Лоу. — Если бы у меня был с собой диктофон, ты уже наговорил бы на приличный тюремный срок, — не сразу нашёлся Дэниэл. — И ни один суд не принял бы эту запись в качестве доказательства, — усмехнулся Старфейс. — Но я всё равно тебя арестую, — Дэниэл выдохнул дым и метко бросил окурок в ближайший цветочный горшок. — Я предупреждал. Стивен встал, медленно вышел из-за стола, и он поперхнулся — увидел, что морозный туман в помещении был гуще всего вокруг ног нынешнего начальника Либры, словно брал там начало. Старфейс шагнул к нему — туман колыхнулся; пальцы, зацепившие край стола, оставили след из толстого слоя изморози, пять длинных, растянутых отпечатков. — У меня осталось одно незаконченное дело, лейтенант Лоу. Как насчёт того, чтобы повременить с арестом?***
Запп выругался настолько крепко, что расписанная граффити щербатая кирпичная стена покраснела бы, если могла. Лео мог — и покраснел. — Он меня пришьёт, — с каменным лицом сказал Запп и стиснул зубы так сильно, что откусил полсигары. Остервенело сплюнул, чудом не попав на кроссовок Лео. — Как пить дать пришьёт. — Мистер Запп, но вы же не виноваты в… — Да ничего ты не понимаешь, лобкоголовый!!! — неожиданно зло взвился Запп. — Я бы сам себя пришил за такое! У-у-у… — он скривился, как будто у него разом заболели все зубы. — Не-е-е, я сваливаю. Лучше об какого-нибудь кровососа убиться, чем об… — Мистер Запп, погодите!.. — бросился за ним Лео. — Вот что, лобкоголовый, — развернулся Запп так резко, что Лео едва не впечатался лицом ему в грудь. — С сегодняшнего дня ты сам по себе. Можешь попросить Рыба, он за тобой присмотрит, если тебе до сих пор нужна нянька. А я собираюсь пожрать, напиться, просадить кучу бабла на тотализаторе и если и сдохнуть, то от переутомления на какой-нибудь отзывчивой красотке с большими сиськами. Всё! — он махнул рукой, выкидывая испорченную сигару, сунул руки в карманы и быстро зашагал прочь. — Но вы же не виноваты, — упрямо повторил Лео ему в спину. Это он виноват — он тогда не увидел ничего, скуля от бессилия и стуча кулаком по мёртвому экрану телефона, пока над ними скрежетали, проседая всё ниже, обломки бетона и смятое железо. Серая пыль въелась в кожу — потом он расчесал руки до крови, пытаясь её отчистить. И он ведь помнил, что это Запп держал над ним и раненым бессознательным Зедом рухнувший тоннель подземки. Клял их обоих на чём свет стоит, а когда сорвал голос — продолжал угрожающе сипеть ругательства сквозь зубы, но держал.***
Дэниэл отхлебнул кофе. Поморщился и высыпал в чашку ещё два пакетика сахара. — Ты мне не нравишься, Старфейс, — прямо заявил он. — Эй-эй, к чему такая предубеждённость, лейтенант Лоу? — Стивен Старфейс примиряющим жестом положил на заляпанный — официантка была невнимательна — стол руки ладонями вверх. — Мне не нравится, что ты везде пролезаешь и всё разнюхиваешь, — не слушая его, продолжил Дэниэл, растёр в пепельнице окурок и вытащил новую сигарету. В зале для курящих дым плавал пластами, как туман, приглушая оранжевый свет от ламп под потолком. Старфейс внимательно его слушал. — Мне не нравится, что люди, которые с тобой связаны, иногда бесследно исчезают. Мне вообще всё это не нравится, но ты можешь быть мне полезен. — Дэниэл махнул рукой официантке: «Ещё кофе!». — И я собираюсь тебя использовать. — Надеюсь, что могу сказать то же самое и о вас, лейтенант, — улыбнулся ему Старфейс, и от этой его улыбочки мороз продирал. — Но вот что я скажу, — Дэниэл поднял руку. — Я был полицейским ещё до того, как весь этот чёртов город провалился в бездну. И если ты или Либра, неважно, окажутся замешаны в чём-то… — Спасибо за предупреждение, лейтенант Лоу. В голосе Старфейса не было ни капли насмешки.***
Штаб успел опустеть, а он даже не заметил, когда это произошло. Теперь, когда не стало постоянных перепалок между Заппом и Леонардо, безмолвие и спокойствие в офисе иногда становились давящими. Между тишиной, когда кто-то был, и тишиной, когда никого не было, исчезла разница. — Чейн?.. — позвал Стивен, глядя на одинокую жёлтую герберу в узкой вазе. — Вы сами отпустили её час назад, господин Стивен, — отозвался Гилберт, выходя из-за угла «стекляшки». Поднос, который он принёс, опустился на стол с легчайшим звоном фарфора на серебре, как будто у дворецкого впервые за много лет дрогнула рука. Стивен поставил локти на стол, сцепил пальцы, посмотрел поверх них на Гилберта: — Так ты тоже покидаешь меня, Гилберт? — Я не хотел бы, чтобы это выглядело именно так, господин Стивен, — хрипловатый голос дворецкого был полон неизбывной печали. За окнами сгущался синий и туманный весенний вечер, полный светлячков-фонарей. — И всё-таки ты меня покидаешь. Покидаешь Либру. Гилберт тяжело вздохнул: — В Либре остаётся Филипп, он научился всему, что нужно. В его осторожности я не сомневаюсь, надёжнее вам никого не найти. А я пожилой человек, господин Стивен, у меня уже слабое сердце. — А как же твоя регенерация? — чай был по-прежнему хорош, но немного горчил, словно заварку передержали, если бы такое могло случиться с Гилбертом. Стивен незаметно стёр со стенки чашки проступивший на ней узор инея. — Я могу исцелить только смертельные и очень тяжёлые ранения, вы же знаете, господин Стивен, — рассудительно объяснил Гилберт. — На моих старческих хворях это не работает. — И… Это ведь не всё, что ты хотел сказать? — И я похоронил господина Клауса, — Гилберт согнулся в поклоне, слишком глубоком для повседневного. — Позвольте мне больше никого не хоронить. — Но мы можем рассчитывать, что ты продолжишь нас поддерживать? — Стивен задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Как Кей-Кей? — Разумеется, можете, господин Стивен, — вежливо ответил Гилберт. — Но я служу дому фон Райнхерцев. Не Либре. Служил и буду служить, пока мне хватит сил. И поэтому сейчас моё место рядом с госпожой Люсианой. — Так она?.. — О, нет, — проговорил Гилберт совершенно спокойно — с лёгким-лёгким оттенком сожаления. — Но господин Клаус любил её всем сердцем. И она теперь тоже часть семьи фон Райнхерц. Они немного помолчали. Чёрно-синяя темнота снаружи прилипала к окнам, угрожая выдавить стёкла и хлынуть внутрь, залить помещение до краёв. Гилберт забрал поднос и снова поклонился — в последний раз: — Разрешите мне идти, господин Стивен. Стивен махнул рукой: — Можешь идти, Гилберт. Чашка перед ним треснула и развалилась на две идеально ровные половинки, оставив на блюдце застывший чай.***
«Просто операция, ничего необычного, — сказал Клаус, перед тем как попрощаться с ней в коридоре госпиталя. — Буду к ужину». «Не опаздывай», — она потянулась поцеловать его, он старательно наклонился, и она запустила руку в его волосы, чтобы погладить, — не смогла удержаться. Ужин, приготовленный руками Гилберта с её помощью, уже остывал. Клаус опаздывал. Её телефон молчал, его — не отзывался. Никто из Либры, до кого она могла бы дозвониться, тоже не ответил. В новостях говорили о полицейском оцеплении в Трайбеке, которое до сих пор не сняли, о вампире — но вскользь, мимоходом, среди россыпи других сюжетов: в Новом Иерусалиме хватало происшествий, чтобы с лихвой заполнить любой выпуск — и ещё осталось бы. Это был не Великий Крах и не весёлый Хэллоуин Короля Отчаяния — а значит, рядовое событие. Люсиана, сбросив домашние туфли, долго ходила из угла в угол гостиной и в конце концов села в любимое кресло Клауса. Нужно ждать. Он вернётся. Он всегда возвращался. Времени было к полуночи, когда она услышала, что Гилберт с кем-то тихо разговаривает за полуприкрытой дверью. Он зашёл в гостиную, увидел её, в последний раз сказал: «Да, конечно», убрал телефон и сосредоточенно подтянул перчатки. — Госпожа Люсиана… — негромко позвал он. — Собирайтесь, пожалуйста. Мы должны забрать господина Клауса. Люсиана вздрогнула и стремительно вскинула голову, оторвавшись от разглядывания орнамента ковра, в котором тонули её босые ступни. Вскочила. — Что с ним? Он ранен? Гилберт помедлил. Вытянулся во весь рост — руки вдоль тела, спина прямая, непривычная официально-скованная поза. И вздохнул: — Нет, госпожа. «…он мёртв». Гилберт выбрал для их с Клаусом квартиры хорошие ковры — она не ударилась коленями, и щеке было тоже очень-очень мягко. Мёртв, Клаус мёртв — какие странные слова!.. — Если вам трудно, госпожа Люсиана, — сказал ещё Гилберт позже, в морге, перед опознанием тела, — вы можете не смотреть. Я знаю господина Клауса с рождения. Я узнаю его. — Нет, Гилберт. Я не должна отводить взгляд. Над землёй расправил крылья дурной и всепрощающий март с его орущими на крышах котами и винным привкусом в воздухе, с клейкими прозрачными листочками на оживающих деревьях, с воплями чаек и запахом рек. День похорон выдался совсем тёплым. — Наши предки долго жили в Новой Англии, — чуть прищурившись под чёрной вуалью, сказала госпожа Хелена фон Райнхерц, которую в Новом Иерусалиме Люсиана последний раз видела на собственной свадьбе. Госпожа Хелена смотрела вдаль, на остров Свободы. — До Второй мировой. А потом снова перебрались в Баварию, где начался наш род. Но Клаус завещал похоронить себя в этой земле. Я не знала, что он так любил этот город. А Люсиана чувствовала себя так, будто она до сих пор в тёмной ординаторской, лежит в луже собственной крови, — до того, как Магра де Грана её нашёл почти пять лет назад. Холодно; о, так холодно, что леденеют кончики пальцев, стынет сердце, цепенеет тело и хочется только одного — спать, спать. А ещё ей мерещилось, что кто-то наблюдает за ними — сбоку, где-то на краю зрения, можно заметить уголком глаза, если постараться. При определённом освещении кровь кажется чёрной; может, поэтому цвет траура — чёрный, думала она, скользя взглядом по плотной толпе провожающих в последний путь Клауса фон Райнхерца. Её мужа. А она так ни разу после свадьбы и не надела обручальное кольцо, опасаясь потерять из-за постоянных перевоплощений. Оно лежало в шкатулке в их квартире. Что же, теперь кольцо ей больше не понадобится. И память распалась, рассыпалась, оставляя ей немногое: короткий поцелуй в коридоре госпиталя, жёсткие непослушные волосы Клауса, щекочущие пальцы, привкус соли и крови на губах, его нетронутое, навсегда спокойное лицо перед тем, как опустилась крышка гроба. Люсиана смотрела в спины братьев Клауса, Михаэля и Андреаса, одинаково рыжих и вообще похожих, как близнецы. Она видела, как украдкой вытирает слёзы Марль, его сестра, рыжая настолько, что даже шляпка с траурной вуалью не могла скрыть почти неприличного сияния её буйных кудрей. В церкви Марль плакала навзрыд, комкая в руках платок, сейчас — немного успокоилась. Наверное, это было хорошо. Всё пройдёт. Поболит и пройдёт — так Люсиана обычно говорила своим пациентам. Врачи хорошо знакомы с болью — только не с такой. Но внимательнее всего, неотрывно Люсиана следила за Стивеном Старфейсом, который вопреки её требованиям на следующий же день после происшествия на Франклин-стрит встал и ушёл из госпиталя — бледно-зеленоватый, щурящийся, но шагающий почти твёрдо. Когда подняли гроб, он слегка покачнулся под тяжестью — но сразу же выправился, выпрямился и даже не сбился с шага. Только на примятой траве за ним оставался иней, который медленно превращался в капли росы. На следующий день Гилберт привёз её в офис Либры — они начали разбирать бумаги, оставшиеся после Клауса. Гилберт предлагал ей повременить, отложить дела хотя бы на неделю, но она сказала: «Нет. Пожалуйста, Гилберт». И он, взявший на себя всё: звонки, встречи, похоронное бюро, погребальную службу, некролог, ответы на соболезнования, цветы, напоминания, чтобы она спала и ела, — её понял. — Стивен, — позвала она, — ты здесь? — Я здесь, — после паузы откликнулся он. Он сидел за рабочим столом Клауса, поставив локти на стол и упираясь лбом в сцепленные пальцы. — Это тебе, — она протянула запечатанный конверт с надписью почерком Клауса: «Моему дорогому другу Стивену». И едва не шарахнулась назад. С надсадным стоном насквозь промёрзшая паркетная доска перед ней разошлась трещиной, раскрытой, как жадный рот. Люсиана заворожённо следила, как дорожка инея зазмеилась вдоль трещины, поползла к столу, забралась на столешницу. Добралась до графина с водой — и вода начала застывать. — Пока это всё, Стивен. Если мы найдём ещё что-то… Стекло лопнуло и со звоном осыпалось на стол. — Спасибо, — глухо сказал Стивен, так и не подняв глаз. Она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, прикрыла лицо руками в тонких чёрных перчатках. За дверью была тишина. До Люсианы дошёл смутный слух о том, что накануне Запп Ренфро почти чудом увернулся от Эсмеральды Стивена, что Старфейс сделал вид, будто ничего не было, что Ренфро, совершенно ошалевший от случившегося, забыл даже, как ругаться, и сказал только: «Ну ты и мудак, новый босс», — а потом громко хлопнул дверью. Теперь она не думала, что кто-то что-то преувеличил. «Дорогая, — после похорон госпожа Хелена осторожно коснулась затянутой в перчатку рукой локтя Люсианы, — могу ли я надеяться, что ты поедешь в Баварию вместе с нами?» «Надолго?» …они хотели отправиться туда в свадебное путешествие, но перед самым вылетом их настигло либровское дело о пропавшем образце биологического оружия, способного превратить Новый Иерусалим в гниющую пустыню, а потом отложилось, запамятовалось; было лишь несколько дней рождественских каникул — хвоя и яблоневый цвет к Сочельнику, ярмарки и музыка, штрудель и глинтвейн… Мать Клауса постаралась улыбнуться. Получилась очень аккуратная, абсолютно этикетная и совершенно неживая улыбка — едва приподнятые уголки сомкнутых губ, полуискренняя доброжелательность: «Если захочешь — навсегда». «У меня есть госпиталь, — тихо возразила Люсиана, не зная, что на самом деле хочет ответить. — У меня есть мои пациенты. И… Клаус здесь». «Я не настаиваю. Но подумай над этим, пожалуйста», — так же тихо попросила госпожа Хелена. — Мне очень жаль, Люсиана, — доктор Гропиус положил ей руку на плечо, когда она впервые после похорон появилась в госпитале. — Спасибо, — Люсиана вздохнула. — Вы расскажете мне, что у нас нового? А Магра де Грана, улучив момент, когда больше никого не было рядом, сухо пошелестел страницами и наконец сказал: — Люсиана, я не должен этого говорить… но пусть твои родственники уедут из города как можно скорее. — Почему? — она отложила медицинские карты, слишком удивлённая, чтобы заметить кажущуюся бестактность, и слишком уставшая, чтобы заставить себя приложить усилие и понять, что на самом деле за ней скрыто. — В этом городе слишком часто происходят чудеса, — скорбно проговорил доктор де Грана. — Не все из них благие. — Я понимаю, — прошептала она, закрывая глаза. Пару дней спустя она стояла на солнце и ветру в международном аэропорту Ньюарк, провожая взглядом самолёт до Мюнхена. Одна.***
Время уже перевалило за полдень. Благодаря Гилберту Люсиана попала в штаб Либры без затруднений. И очень вовремя — навстречу им бросился Филипп Ленор. — Госпожа Люсиана, я… Я ничего не мог сделать. У меня здесь… — Не вставайте. Как вас зовут? — она склонилась над раненым. — Я Дэниэл Лоу, лейтенант полиции Нового Иерусалима, — пробормотал он. — У вас сильное обморожение, Дэниэл, — следы на лице и на предплечье подозрительно напоминали отпечатки пальцев и ладони. — Гилберт, отвези его в госпиталь Брэдбери. — Зачем? — Дэниэл всё-таки попытался сесть, коснулся чернеющих пятен на щеке, поморщился. — Есть же больницы ближе. — Но правильно помочь вам смогут только в госпитале Брэдбери, — нараспев проговорила она. — У нас там лучшие врачи Земли и Той Стороны. Гилберт, позаботься о нём, пожалуйста. — Я могу вам чем-нибудь помочь, госпожа Люсиана? — встал Филипп, когда Гилберт не спеша повёл лейтенанта Лоу к выходу. — Мне нужно время, вот и всё, Филипп. И… ты тоже уходи. «Мне нужно, чтобы позади никого не было». Когда она вошла в главный офис, под ногами захрустел битый лёд. В госпитале Брэдбери тоже ползла по стенам изморозь, и иномирный плющ там весь покрылся колючими иголочками инея, но — выжил, питаясь от иной силы. И странно было не слышать шума воды, низвергающейся с высоты: застыло озеро, заключённое в круги хайвеев, замёрзли, умолкли водопады, превратившись в хрустальные столбы. «Я знаю, почему пришла зима», — сказала она доктору де Гране, стоя на пороге ординаторской. «И ты знаешь, что с этим делать», — он не спрашивал, а утверждал, и прозвучало это одобрительно, словно они говорили о грядущей операции или плане лечения. «Я сделаю то, что должна, — она стиснула руки без перчаток: забыла, оставила дома. — Вы ведь для этого меня спасли». «Дитя моё, — в голосе доктора де Граны ей почудилось что-то вроде ворчливой нежности. Он с постукиванием перебрал пальчиками по навершию посоха. — Я спас тебя потому, что мог спасти». Стивен стоял у стола, не глядя в её сторону. Она сжала в кармане пальто то, что принесла с собой. Игла столкнулась с кожей на шее Стивена и со звоном лопнула пополам. — Что это, Люсиана? — удивление на его лице было неподдельным, а вот злости не было вообще. Она недобро усмехнулась и отбросила бесполезный шприц: — Один иномирский наркотик, мы его в Брэдбери во время операций используем, для наркоза. Отключает на раз, и риск осложнений минимальный. Жаль, не сработало. «А ещё у меня есть скальпель. На крайний случай». — Давай поговорим, Стивен, — она села на диван. Стивен по-прежнему стоя опёрся на край стола, переступил, чтобы стоять было удобнее. Захрустел под его подошвами нарастающий лёд, разбегаясь во все стороны неровными белыми дорожками. — Как давно это началось? — нарушила молчание Люсиана. — Ещё до похорон, — Стивен чуть сдвинул брови. — Вот как. Чего же ты ждал так долго? — Приводил дела в порядок, — неопределённо усмехнулся он. — И что ты намерен делать теперь? — Когда-нибудь, — тихо ответил он, — даже Великое Ничто промёрзнет насквозь, до самого дна бездны, вместе со всеми тварями, которые там обитают. — Но ты же убиваешь этот город, Стивен, — сказала она. — Ты всех убиваешь. — Они вольны уйти, когда захотят. — Но они не уходят. Не все могут уйти. А Клаус хотел спасать их — не уничтожить Кровавый Род. — Не говори мне о Клаусе! — резко откликнулся он. — У меня тоже есть право говорить о нём. У Лео есть. И у Гилберта. У всех, кто знал и любил Клауса, — её голос почти затих. — Будь с нами. Стивен молчал. Лёд подбирался всё ближе к ней. — Я знаю, что это больно. Но мы всего лишь люди, Стивен, — по её щекам катились слёзы, замерзая на лету и льдинками падая на пол. — Всё, что мы можем, — это пережить. «…отпусти. Пожалуйста, отпусти. Чтобы мне не пришлось убивать тебя. Я врач, я не убийца. Но ради Клауса я сделаю и это». — Если бы ты хотел, чтобы тебе не мешали, — ты включил бы защиту в штабе. «Дефкон-1» никого не впускает, а лёд он не остановил бы. Но ты распахнул двери настежь, чтобы я пришла. Чтобы я помогла тебе исцелиться. «У любой болезни своё течение», — сказал ей Магра де Грана. Она внутренне подобралась. Хотя бы первую ледяную иглу она сможет отбить. А дальше будь что будет. Стивен сделал к ней шаг по льду и протянул сжатую в кулак руку — от хлынувшего потока морозного воздуха у неё зашевелились прядки надо лбом и потрескалась кожа на губах. А потом он споткнулся и начал медленно заваливаться набок.***
Наступила ночь, а он даже не заметил. Дорога от обиталища дона Арлеллеля Эруки Фулгроша привела его к штабу Либры. Стивен прошёл анфиладой пустых помещений и остановился в главном офисе, не включая свет. Сел на место Клауса. Похороны назначили на завтра. В темноте горько пахло цветущей геранью. Гилберт присмотрит за цветами. Но Либра осталась на него, Стивена. — Я ждал тебя, Стивен Аллан Старфейс, — раздался холодный голос из пустоты. — Кто ты? — Стивен прищурился. Глаза постепенно привыкали к темноте, и он разглядел высокий полупрозрачный силуэт — толстый лёд в синеватых прожилках, тяжёлые снежные крылья плащом. — Отзови своих слуг, — сущность махнула рукой в другой угол, где зашевелилась тьма, ещё более густая, чем ночная, — и поговорим. — Чего ты хочешь? — Ваши древние верили, что слишком сильная скорбь по умершим может разгневать богов, — вкрадчиво отозвалась сущность. — Это не совсем так, но в целом верно. Если слишком сильно скорбеть, истончается граница между вашим миром и нашим. А горе пахнет сладко… — Если ты хочешь предложить мне вернуть Клауса — нет, — Стивен качнул головой. — Я знаю, чем это заканчивается. — Этот ваш миф об Орфее и Эвридике имеет под собой определённые и довольно гнилые корни, — согласилась сущность. — Но в действительности было ещё хуже. Нет, я не предлагаю тебе воскрешение. Я предлагаю то, чего ты по-настоящему хочешь, — месть. Ты ведь уже знаешь, что столкновение в подземке не было случайным. Что вампир там был не один. Но ты не знаешь, кого искать. Ты вообще ненавидишь весь Кровавый Род. Я дам возможность их уничтожить. Уничтожить всех. — И что ты хочешь взамен? — после паузы спросил Стивен, берясь пальцами за виски, стараясь удержать разваливающееся сознание. — Мне нужно твоё сердце, — охотно ответили ему. — Ты знаешь, — усмехнулся Стивен, — если я сейчас отдам тебе сердце, я ничего не смогу сделать. Это плохая сделка. — Ах, нет! — полупрозрачные пальцы протестующе прочертили по воздуху. — Разве я имел в виду этот безобразный комок плоти в твоей грудной клетке, который перекачивает кровь? Все эти мелкие полости, изношенные мышцы, потёртые сосуды? Не смеши меня. Я Король Ненависти, и мне нужна твоя боль и твоя любовь, мне нужно всё, что ты чувствуешь. Позволь мне следить за тобой, идти за тобой… Позволь мне стать тобой. Стивен молчал. У него снова кружилась голова. За окнами было непроглядно черно. В полумраке мигнули бледные, мерцающие, как опалы, глаза. — Ну что, Стивен Аллан Старфейс, по рукам?***
В дальнем конце платформы мигнула и с громким треском, рассыпав фейерверк искр, лопнула одна из двух уцелевших после обвала тоннеля ламп. Клаус стёр со щеки бетонную крошку и пыль, замешанные на крови: обломок камня чиркнул его по виску, рассёк кожу и пустил струйку крови, пришлось запечатывать с применением кровавых техник. Где-то там в тоннеле остались Лео, Запп и Зед. И молодой дикий вампир — всего лишь приманка в простейшей ловушке, расставленной заботливой, почти нежной рукой. Простейшей — и потому сработавшей! Никому бы и в голову не пришло, что кто-то из Кровавого Рода пойдёт на то, чтобы пожертвовать собой. Лео разглядел имя вампира, но больше они ничего не успели сделать: ловушка захлопнулась. Когда Клауса отбросило назад тугой воздушной волной, вырвавшейся из схлопнувшегося тоннеля, ему показалось, что он слышал голос Заппа, с завываниями костерящего вампиров, метро и бесполезных напарников. Возможно, ребята выжили. Выжил ли молодой вампир, или рухнувшая сверху огромная масса бетона и железных конструкций разорвала в клочья бессмертное тело, раздавила мышцы, размолола кости, расплющила череп? Он подобрал телефон с разбитым экраном — и тот рассыпался у него в ладони. Осмотрелся. Вторая уцелевшая лампа висела почти над центром засыпанной обломками перекрытий платформы, однако Клаус не спешил вставать под её кажущийся гостеприимным свет. Сделай так — и всё за границей освещённого круга станет тебе враждебным, потому что привыкшие к яркому свету глаза не разглядят, откуда ждать угрозы. А угроза надвигалась. Тьма в конце платформы сгустилась, оформилась в два больших крыла, угрожающе поднялась… и осела, выпуская на свет юношу. Был он высок и тонок в кости, черноволос, одет неброско, почти небрежно, в светло-синие джинсы и хипстерскую клетчатую рубашку с простецки закатанными до локтей рукавами, как сотни человеческих юношей на улицах Нового Иерусалима, но глаза у него светились насыщенно-алым — цвет хорошего красного вина, цвет древней крови. Кровавый Род — и представитель не из последних. — Здравствуй, охотник за клыками, — он отряхнул от серой пыли обманчиво хрупкие руки, улыбнулся, обнажая ряд белоснежных зубов со слегка выступающими клыками, и радостно поделился: — А я знаю, как тебя зовут. — Клаус фон Райнхерц, — машинально ответил Клаус. — Клаус фон Райнхерц, верно, — вампир прижмурился, как кот. — Нам от ваших имён никакой пользы, поэтому вы так легко и отдаёте их. Я тот, кого так долго искал твой наставник… этот ватиканский пёс, Абрамс. Ты тоже искал меня. А я подумал — и решил поискать вас, — он снова улыбнулся. — Так ты… — Клаус переступил, вставая в боевую стойку. Левое колено неожиданно отозвалось острой болью, отказываясь сгибаться, как нужно. Ничего. По расчётам выходило, что продержаться против Древнего он в силах девяносто… восемьдесят семь секунд. Но опыт научил его: где восемьдесят семь — там и сто восемьдесят семь. А потом… «Не больно?» — спрашивала Люсиана, заканчивая перевязывать очередную царапину и целуя его в угол рта. «Совсем не больно», — соглашался он. — Да, угадал, — улыбка вампира почему-то стала печальной, у тонких губ пролегли складки. — Я один из Древних. Весь Кровавый Род — мои дети. Вторая лампа мигнула и раздражающе задребезжала. Он прошёлся по платформе взад-вперёд, грациозно огибая обломки. — Эта бешеная дрянь Эрмея подложила нам огромную свинью, когда решила обратить тебя и не довела дело до конца. Но нам повезло, что из всех охотников за клыками ты один такой, Клаус фон Райнхерц, у-ни-каль-ный, — он остановился и сделал неуловимо-быстрое движение. — Мне не нужна ни твоя жизнь, ни твоя кровь. Мне нужно, чтобы тебя просто не было. Клаус, ещё не веря, приподнял руку. Он только запоздало ощутил легчайшее дуновение, невесомое прикосновение… один удар, превративший его правую кисть в месиво из рваной плоти и обломков раздробленных костей. Боль оказалась такой, что рука мгновенно отнялась до самого плеча. Густо запахло кровью, перебивая все другие запахи подземки. А вампир продолжал, будто не замечая этого: — Почему ты так ненавидишь нас, Клаус фон Райнхерц? Разве тебе не кажется, что вечное заточение, на которое ты нас обрекаешь, — слишком жестоко для бессмертных? Гирика была всего лишь глупенькой пятисотлетней девочкой. — Я вовсе не ненавижу вас, — глухо ответил Клаус, опуская бесполезную правую руку. Пятьдесят семь секунд. Кровь пропитала обрывки защитной перчатки и закапала на пол. — Я защищаю человечество. Вы убиваете людей. — В ваших человеческих войнах погибает больше, чем от наших клыков, — вампир склонил голову набок, с интересом его слушая. — Но вы убиваете ради забавы. — Твои соплеменники поступают так же, Клаус фон Райнхерц. Спроси у случайного прохожего, которому выпустил кишки обдолбанный наркоман с ножом. У ребёнка с перерезанным горлом, ставшего жертвой маньяка. У девушки, изнасилованной и забитой до смерти уличной бандой. Да, иногда мы убиваем ради забавы, но ещё нам нужна пища. Вы же убиваете просто так. Совершенствуете способы убийства. Даже это… ядерное оружие изобрели. Оно и нам не по вкусу. А вы, охотники, век за веком оттачиваете свои кровавые техники. Но знаешь, Клаус фон Райнхерц… Первый удар он отбил. И второй — тоже. И ещё несколько. А потом изящная белая рука с длинными когтями-стилетами дотянулась до него всё тем же неуловимо-быстрым движением и погрузилась в тело, разрывая мышцы, ломая рёбра. Вампир улыбнулся почти скорбно, глядя на него сверху вниз: — Погибают слабые. Погибают плохо обученные. Погибают беспечные. Погибают слишком жестокие. Вы, охотники за клыками, вместо того чтобы истреблять наш род, делаете его лучше. У вас это называется естественным отбором. Он резко махнул рукой, стряхивая с точёных, снова человеческих пальцев капли крови, как с клинка. Клаус приподнялся на локтях, понимая, что встать у него уже не получится — в спину врезались острые грани битого камня, — и насторожился, прислушался. Нет, ему всё-таки не показалось: сквозь толщу завала действительно доносился голос Заппа. Едва слышно — но на самом деле он там должен был орать во всё горло, надрывая связки. Чем, наверное, и занимался, понося всех на чём свет стоит. Если Запп жив, Лео и Зед тоже живы. Этого хватит. Вампир остановился на краю растекающейся кровавой лужи, наблюдая за ней с брезгливым недоумением, будто решая, достойна ли она коснуться носков его изрядно поношенных ботинок. Решил — шагнул, солёные медные брызги полетели Клаусу в лицо. Присел: «Видишь, как с равным». Спросил с живым любопытством: — А теперь скажи мне, Клаус фон Райнхерц: как ты хочешь умереть? Клаус улыбнулся и сразу же пожалел об этом: стоило разомкнуть губы, как изо рта хлынула кровь. Он промокнул подбородок рукавом и просто сказал: — Я не хочу умирать. — А-а-а… — сразу поскучнел вампир. — Я о другом спрашивал: быстро или медленно. Всё. Надоело. Пусть будет быстро. Клаус ещё успел не услышать — почувствовать, как хрустнула грудная кость. Как тонкие пальцы легонько погладили сердце, прежде чем сжать, — он уже не почувствовал. В глаза ударил свет. «…Вот и всё, дорогой, и уже совсем не больно», — шепнула Люсиана, наклоняясь над ним и ласково поглаживая по щеке.***
Первое, что услышала Люсиана, когда пришла в себя, — где-то близко капала вода. За окнами было светло. Следующее утро? Или прошло уже больше суток? Она прищурилась, пытаясь разглядеть, откуда идёт звук. — Ай! — капля скользнула ей за воротник. И ещё одна — по щеке, как слеза. Она подняла голову. Оттаивали перистые листья пальмы, под которой она сидела, устроив голову Стивена Старфейса у себя на коленях. В горле саднило, будто она простудилась, — такое глупое человеческое ощущение, что ей захотелось заплакать. Сначала ей послышался шум множества шагов. Потом двери буквально сорвало с петель, и в офисе Либры сразу стало шумно и тесно. Вокруг замелькали лица; слова её оглушили. «Госпожа Люсиана, с вами всё в порядке?» — пробрался к ней Филипп. С другой стороны ему вторил Гилберт. Нечленораздельно вопил Запп, придерживая левую руку правой, забрызганный кровью по уши. Опираясь на трезубец, невозмутимо стоял посреди кутерьмы Зед, который, насколько Люсиана знала, не выбирался из квартиры своей милой с тех пор, как в городе наступила зима. — Тш-ш-ш, — Люсиана приложила палец к губам, надеясь, что её услышат. — Что с ним? — зашипела Кей-Кей, выступая вперёд с таким лицом, будто вот-вот кого-то растерзает. Люсиана провела ладонью по щеке Стивена, смахивая капли: — Он просто спит. Показалось ей, или его лицо стало тоньше, прозрачнее? Шрам на скуле выделялся ярким росчерком, словно свежая рана. Она незаметно скомкала и спрятала промёрзший, а потом оттаявший клочок бумаги, вытащенный из руки Стивена. «…будем жить», — едва угадывалось в расплывчатых буквах. Из письма. Нельзя читать чужие письма. Кей-Кей цокнула языком, бросила на пол окурок и растёрла его подошвой. — Узнаю Скарфейса. У нас там очередной вампир вылез, а он спит! Запп, которому бледный Филипп торопливо вправлял плечо, ругался так, что дрожали стёкла, но Стивена не потревожило даже это. Люсиана наклонилась, взялась обеими руками за его лицо, прижалась виском к виску, делясь живым теплом. Холоден, как лёд. И она позвала — громко, насколько позволял севший голос: — Просыпайся, Стивен. Ты нам нужен. — …а ещё, — хрипло сказал державшийся позади всех Лео, которому она вроде бы велела ждать в квартире (но к ужину он же не дождался, осенило её), — а ещё там весна пришла.***
Новый Иерусалим звенел капелями. Таял снег, таял лёд, таяли сердца — после неурочной долгой зимы в городе стало немного оживлённее, чем раньше, хотя, казалось бы, куда живее. Повсюду продавали оранжерейные цветы, будто в праздник, яркие воздушные шары, сладости, и даже туман немного рассеялся, пропуская больше солнечного света. В просветах изредка мелькали кусочки синего-синего неба. Диджей «Мист FM» снял и убрал шарф, в кофе добавлял сливки, а то и вовсе пил глясе, зачитывал сообщения слушателей с признаниями в любви и в перерывах ставил мягкий джаз — медовые женские голоса томно пели о страсти и расставаниях. Его иногда перебивали обрывки новостных программ и ток-шоу: — Городские службы обеспокоены резким таянием льда в Ист-Виллидж, но утверждают, что контролируют… — Волонтёрские центры в Верхнем Вест-Сайде на настоящий момент готовы свернуть работы… — Полицейское управление Нового Иерусалима опровергло слухи о… — Ну, теперь-то мы и вправду можем прожить в этом городе тысячу лет! Согласны, господин Гуавара?.. Уличное кафе на окраине Центрального парка было открыто, несмотря на то, что погода ещё не особо располагала к посиделкам на свежем воздухе. С Гудзона, на котором только начался ледоход, тянуло ледяной сыростью, насквозь пропитавшей город, сильный ветер клонил ещё голые ветви деревьев, трепал сине-белые полосатые тенты зонтиков, заставляя их покачиваться. Но двоих иномирцев это не смущало. — …так чем всё закончилось? — Алигура покрутила свою чашку с капучино, над которой курился пар, и сунула в рот сразу половину кремового пирожного с ореховой крошкой. Быстро покосилась на Фемта и облизала пальцы. К спинке её стула был привязан розовый воздушный шарик. — Ну-у-у… — Фемт отставил трость с серебряным набалдашником и развёл руками, отряхнул манжеты. — Ты же знаешь, милая, что наш старый знакомый Король Ненависти — личность ненадёжная, то и дело срывается. И дары его непредсказуемы, а последствия их и того непредсказуемее, — он надул губы, покачал головой, картинно-глубоко порицая собрата, поправил пышный бант галстука и бросил: — Хуже только этот мальчишка, Король Отчаяния. — Не напоминай про него, — фыркнула Алигура, берясь за второе пирожное — фисташковое, с шоколадным соусом. — Мне наш дорогой Король Ненависти никогда не нравился, — признался Фемт, широко зевая. — Ненависть — это очень скучно. — Угу-м, тоска, — согласилась Алигура с набитым ртом, прожевала пирожное и захихикала. — Так что эта история собьёт с него спесь! — с торжеством объявил Фемт. — А то… хм-м… как там в стишках… «Ненависть познав сполна… ля-ля, ля-ля… Боюсь, зима нас всех убьёт» [2]. Наш дорогой собрат этим гордился, — он презрительно оттопырил нижнюю губу. Алигура захихикала громче и злораднее, откидываясь на спинку стула. — Только вот эта зима, — задумчиво проговорил Фемт, — и вправду могла убить всех. Людишек. Нас. Сама подумай, что за нелепица. Но если чуть-чуть подкорректировать и взять за основу… — он покатал в пальцах монетку, поставил её на ребро, отпустил и… ловко цапнул, не позволив упасть ни одной стороной вверх. — Идея! — А что с этим… — уголки губ у Алигуры вдруг опустились. — С одним из тех, кто отнял у меня моего Броди-и-Хаммера? Что с ним случилось? — То же, что обычно бывает с людьми, — пожал плечами Фемт. Алигура вздохнула, подцепила пальцем и стёрла тягучую шоколадную каплю в углу рта, облизнула губы. — Жа-а-алко, — протянула она.***
Беспокойный город за окнами штаба молодой пока Либры просыпался: шумела толпа, сигналили авто, в доме напротив из раскрытого настежь окна доносился женский голос, громко подпевающий японской попсе из клипа на Yo!Tube, в каком-то из ближайших переулков вопили: «Помогите! Грабят! А-а-а!..» Вдалеке слабо грохнул взрыв и почти сразу же завыла полицейская сирена. Густой туман посерел, порозовел, пропитался желтоватым солнечным светом, будто засиял изнутри, будто где-то там зажгли сотни свечей. Местами в просветы между пластами пробивались даже редкие тонкие лучики. Алые цветы герани, нависшие над кофейным столиком, в утреннем свете казались ещё ярче. Стивен, всю ночь просидевший над финансовыми документами, запустил обе руки в волосы, взъерошил их, утвердил локоть на столе и опёрся на ладонь подбородком, чтобы удержать голову прямо. Распущенный галстук почти сполз ему на колени. Гилберт принёс поднос с чаем. Стивен не глядя взял чашку, поднёс ко рту… задержал на мгновение, будто принюхивался, и сразу отпил половину. Клаус, от которого его действия не ускользнули, усмехнулся. Гилберт сделал вид, что ничего не заметил. Стивен аккуратно поставил чашку, нахмурился и продолжил разговор, который уже заводил ночью: — …на случай моей смерти я оставлю распоряжения там, в сейфе. Вот сегодня же начну их готовить. Там будут все… — Стивен. — Что? Это очень важно, пожалуйста, выслушай, — Стивен помахал кистью перед его лицом, привлекая внимание к своим словам. — Так вот, в случае моей смерти… — Стивен. — Да что такое? — Стивен моргнул. Клаус положил руку ему на плечо: — Мы будем жить, Стивен. Стивен поднял на него взгляд, поскрёб небритый подбородок и опять уткнулся в стол, изучая своё помятое отражение в тёмной поверхности чая. — Это слишком сложно, — буркнул он. «Ты просишь невозможного», — осталось несказанным. — Нет, — раздалось в ответ; он снова поднял взгляд — зелёные глаза Клауса за стёклами очков искрились ласковым весельем. — Это слишком просто, Стивен. — Ты смеёшься надо мной, — Стивен откинулся на спинку стула и вытянул ноги. Шею ему защекотали перистые листья какой-то пальмы — было такое ощущение, что с каждым днём растений в офисе Либры становилось всё больше. Будто Клаус с Гилбертом тайком заносили горшки по ночам. — И снова нет, — теперь Клаус уже улыбался — слегка, как обычно, не забывая о торчащих клыках. — Я не смеюсь. — Тогда… — Стивен качнулся на стуле. Алая герань роняла на столик лепестки, будто капли крови. — Тогда… ох, чёрт тебя возьми, ты невыносим!.. — он стукнул кулаком по столу, попал по чайной ложке, со звоном улетевшей куда-то на пол, и беспомощно оглянулся. — Не беспокойтесь, господин Стивен, я подниму, — безупречно сдержанно откликнулся Гилберт. — А на подносе есть ещё одна ложечка. Клаус откинул голову и негромко засмеялся. В окна лился свет.