Кино, вино

      Был День святого Валентина, и они с Джулией отправились к Гийому, владельцу крохотного, на семь столиков, ресторана квебекской кухни, втиснутого между магазином спортивной одежды и ювелирной лавкой на Силвер-стрит. Каждый год 14 февраля Гийом устраивал свою знаменитую вечеринку pour les personnes seules*, попасть на которую могли лишь избранные его друзья и знакомые — обязательно одинокие, брошенные или бросившие, зализывающие раны после разрыва отношений или изматывающего развода. И пока весь мир объедался шоколадом, слушал слащавые песенки и тонул в розовых сердечках, здесь, за толстой дверью под вывеской «Прекрасные неудачники»*, за высокими стеклами с витражным рисунком, в котором переплетались горящие алым канадские клены, пурпурные цветки шотландского чертополоха, нежные английские розы с каплями стеклянной росы, французские флер-де-лис с золоченой окантовкой и изумрудные ирландские трилистники, — одиночки пили вино и вели интеллектуальные разговоры.       — Самое смешное, что с этих его вечеринок каждый раз кто-то уходит с новым партнером, — сказала Джулия, когда они шли по заснеженной улице. — Гийом, конечно, потом долго дуется, но скорее напоказ. В глубине души он тот еще романтик.       — Ты тоже строишь великие планы на сегодняшний вечер? — спросил ее Чарльз.       — Посмотрим, — Джулия бросила быстрый взгляд на свое отражение в одной из витрин. — В первую очередь мы найдем кого-нибудь тебе. Хватит страдать по Эрику.       — Я не страдаю по Эрику! — тут же возмутился Чарльз.       — Ну-ну, — в голосе Джулии сарказм мешался с сочувствием.       — Мы расстались два месяца назад, — Чарльз потянул на себя дверь ресторана. — Я уже почти забыл этого придурка.       — Тогда тебе тем более нужен кто-то новенький, — отрезала Джулия и вошла внутрь.       Сегодня народу в «Прекрасных неудачниках» было не так уж много — человек пятнадцать: друзья Гийома, студенты и преподаватели Даремского университета. Все они заранее скинулись на продукты и алкоголь, и сейчас с удовольствием пробовали приготовленные закуски — бутерброды с копченым лососем, картофель фри, крохотные пирожки с мясом и шампиньонами, мини-сэндвичи с беконом и яблоками, — пили вино и оживленно болтали, разделившись на группы. Из колонок играло что-то французское, с кухни пахло жареным мясом и сыром, всюду были разложены угощения: изюм, орехи и печенье в глубоких мисках, выдолбленных из древесины кедра. Джулия, расцеловав в щеки всех знакомых, наполнила едой тарелки. Чарльз прихватил бутылку вина и два бокала, и они уселись на диванчик возле камина, справа от входа, прямо под высоким окном, за которым разливался пудровый свет городских огней и все сыпал и сыпал крупный, мягкий снег.       — И как тебе? — Джулия оглядела зал. — По-моему, очень мило.       — Просто отлично, — искренне ответил Чарльз, разливая вино. — Гийом превзошел сам себя.       Чарльз Ксавье приехал сюда почти год назад, в мае — его пригласили на факультет гуманитарных наук Даремского университета преподавать литературу. Он почти сразу сблизился с Джулией Брукс, своей коллегой по кафедре, и именно она как-то раз затащила его поужинать в «Прекрасные неудачники». Чарльз был сражен наповал: сначала — куропаткой, томленой в соусе из глинтвейна с можжевельником, а затем — добродушием и ненавязчивой фамильярностью хозяина, который работал тут за четверых: был и шеф-поваром, и официантом, и кассиром, а после закрытия оставался, чтобы сделать уборку. Гийом, крупный, громкий, охотно привечал всех, кто не скупился на комплименты его стряпне, и Ксавье достаточно было пары фраз на ломаном французском, воспевающих сочное мясо и изысканный соус, чтобы раз и навсегда завоевать его сердце. И теперь Чарльз старался приходить сюда хотя бы раз в неделю: позавтракать блинчиками с начинкой из засахаренных яблок, пообедать жареной рыбой, которую здесь подавали с кедровыми орешками и зеленью, или поужинать теплым салатом с грушами и сыром.       — Может, вам с Гийомом съехаться уже и жить вместе? — Джулия усмехнулась, глядя на то, с каким удовольствием Чарльз отправляет в рот очередной мини-сэндвич с сыром чеддер, яблоками и копченой ветчиной, выдержанной в кленовом маринаде. — Один обожает готовить, второй без конца ест. Идеальная пара! Или Гийом не в твоем вкусе?       — Ты прекрасно знаешь, кто в моем вкусе, — Чарльз сделал глоток вина.       — Ну да, всякие мудаки, которых только секс и интересует.       — Отличный секс, как и отличная еда, помогает справляться с тяготами жизни, — назидательно произнес Чарльз.       — Это у тебя-то сложная жизнь, профессор?... — проворчала Джулия и вдруг изменилась в лице: — Ох, смотри, а вот и твой бывший.       Чарльз поднял голову от тарелки с закусками: в ресторан вошел Эрик Леншерр, преподаватель истории, и — с августа по декабрь прошлого года — любовник Чарльза.       — Вот черт, — Ксавье поставил бокал на столик и откинулся на спинку дивана, следя за тем, как Леншерр снимает пальто и идет вглубь зала, то и дело останавливаясь, чтобы поздороваться с другими преподавателями. — Я и не знал, что его пригласили.       — Уйдем? — спросила Джулия.       — Ну уж нет, — Чарльз помотал головой. — Не хочу доставлять ему такого удовольствия.       В этот самый момент Эрик повернул голову в их сторону. Пристально посмотрел на Чарльза, едва заметно кивнул Джулии и отвернулся.       Ближе к десяти Гийом, раскрасневшийся от вина и так и не снявший фартука, объявил, что сейчас они устроят паб-квиз.       — Итак, господа интеллектуалы, одинокие и прекрасные мои неудачники, — важно произнес он. — К нам сегодня заглянул мой друг Боб, он мастер проведения викторин, так что все внимание на него, s’il vous plait!       Собравшиеся одобрительно зашумели, а Боб Голдман, толстый веселый еврей, преподающий в университете антропологию, поднялся со своего места. В одной руке он держал пачку карточек с вопросами, в другой — бокал с красным вином.       — Кто будет играть? — спросил он. — Вопросов не так много, поэтому на команды не делимся, каждый сам за себя. Прошу всех, кто хотел бы принять участие в игре, занять места вот за этим столом.       — А что за тема? — уточнил Чарльз.       — Надеюсь, не молекулярная биология? — спросила Джулия.       — Не скажу, — Голдман хитро улыбнулся. — Сначала определитесь, играете вы или нет.       — Здесь явно кроется какой-то подвох, — Джулия прищурилась. — Я пас.       — А я, пожалуй, сыграю, — Эдвард Гласс, преподаватель истории литературы, снял пиджак и демонстративно засучил рукава рубашки.       — Я тоже, — Эрик оставил свой бокал и сел за стол.       — Запишите и меня, — Чарльз опустился точно напротив Эрика. Тот смерил его подозрительным взглядом, но ничего не сказал.       Через пару минут все игроки были в сборе, и Боб громко объявил:       — Итак, господа ученые, наша тема сегодня — «Современное массовое кино»!       — Лучше бы это была молекулярная биология, — простонал Эдвард, сидевший справа от Чарльза. — А то я даже не помню, когда был в последний раз в кино. В семьдесят втором?       — Правила игры самые примитивные, — Голдман оглядел собравшихся за столом. — Я задаю вопрос, вы отвечаете на него. Кто ответит быстрее всех — безусловно, ответ должен быть верным, — зарабатывает очко. В конце игры подсчитаем количество очков у каждого игрока. Следить за этим я попрошу очаровательную мисс Брукс, — он слегка поклонился Джулии, и та покровительственно улыбнулась в ответ, вооружаясь ручкой и листом бумаги. — Ну что, начнем?       Чарльз сегодня был в ударе: он взял уже девять вопросов из тридцати заданных. Правда, было одно «но» — Эрик, который буквально дышал ему в затылок.       — Кто первоначально должен был играть роль Йоды в «Звездных войнах»? — задал очередной вопрос Боб. — Подсказка: это не человек!       — Э-э-э... робот? Манекен? — Эдвард, несмотря на все свои опасения, получал от игры огромное удовольствие. — Кукла?       — Обезьяна? — негромко спросил Эрик.       — Да-а-а! — закричал Голдман. — Маленькая обезьянка в маске! Спасибо, мистер Леншерр. И опять «Звездные войны»: этот известный всем предмет бытовой техники играл в Первом эпизоде роль персонального коммуникатора героя Лиама Нисона. Что это за предмет?       — Тостер? — заорал Эдвард. — Радиоприемник? Кофеварка?       — Пылесос? — крикнул кто-то. — Миксер?       — Подсказка: этот предмет используется и мужчинами, и женщинами, но в фильме был именно женский вариант!       — Вибратор! — громким шепотом подсказала Чарльзу Джулия.       — Бритва? — и снова Леншерр.       — Правильно! — Голдман кивнул Эрику. — Персональный коммуникатор джедая в фильме девяносто девятого года был сделан из корпуса женской бритвы Gillette.       Чарльз посмотрел на Леншерра, чуть прищурившись. Он искренне надеялся, что выглядит достаточно угрожающе.       — А теперь о серьезном. — Боб взял следующую карточку и медленно зачитал: — Эти два всемирно известных режиссера поменялись проектами из-за национальности одного из них. Назовите фамилии режиссеров.       Над столом повисло молчание, но уже через пару секунд Эрик встрепенулся:       — Спилберг и Скорсезе, — объявил он.       — Верно! — Голдман лучился радостью. — Может, вы и названия фильмов скажете?       — Один из них — «Список Шиндлера», — ответил Эрик, не сводя взгляда с Чарльза. — Скорсезе не стал его ставить, потому что был уверен: только режиссер-еврей вправе взяться на эту историю. Он отдал его Спилбергу, а сам снял «Мыс страха».       Чарльз медленно провел ладонью по шее, как бы намекая, что Леншерру конец.       — Отлично! Ну а теперь вопрос попроще. Его имя с суахили переводится как «лев». Назовите его!       — Симба! — выкрикнул Чарльз прежде, чем кто-то успел его опередить. Эрик лишь презрительно приподнял бровь — мол, ты серьезно?       — Отлично! Мисс Брукс, запишите очко профессору Ксавье, пожалуйста. Итак, а теперь вопрос потруднее. Приготовьтесь. Всем нам знакомы такие символы смерти как череп, кости, коса или черный цвет. А в этом фильме символ смерти — апельсины...       — «Заводной апельсин»? — неуверенно спросил Сэм Карлайл, магистр с факультета археологии.       — Нет, — покачал головой Голдман.       — «Крестный отец»! — вспомнил Чарльз, и с удовлетворением отметил, как перекосилось лицо Леншерра.       — Точно! Через некоторое время после появления апельсинов в кадре кто-то из героев «Крестного отца» погибает, — уточнил Боб. — Следующий вопрос! Создатели фильма «Назад в будущее» не сразу решили использовать в качестве машины времени «Делориан». До этого выдвигались самые разные идеи, с помощью чего Док и Марти могли бы перемещаться во времени. В том числе они обсуждали и этот предмет, который есть в каждом доме, но они побоялись, что маленькие дети, посмотрев фильм, будут пытаться перемещаться во времени с его помощью. Что это за предмет?       — Камин? Духовка? Платяной шкаф? — перечислял Эдвард.       — Унитаз? — спросил Гийом, присоединившийся к команде игроков на правах хозяина.       — Холодильник? — предположил Чарльз.       — Да! — возликовал Голдман. — Еще одно очко профессору! А мы переходим к следующему вопросу. Могила этого человека в Нова Скотии стала самой посещаемой на кладбище после 1997 года. Назовите его фамилию!       Игроки задумались, зрители активно зашушукались. Что было в девяносто седьмом, размышлял Чарльз, какой фильм вышел на экраны? И тут же ответ пришел сам собой.       — Доусон?       — Да-а-а! — взревел Голдман, а остальные в недоумении уставились на Ксавье.       — Так звали главного героя фильма «Титаник», — объяснил он, победно глядя на Эрика. — Его еще Ди Каприо играл.       — Отлично, мистер Ксавье! А у нас очередной вопрос. Один из второстепенных персонажей этого фильма — Джон Леннон, но так как на момент съемок он был уже мертв, почти все его реплики просто взяли из песни «Imagine». О каком фильме речь?       — «Форрест Гамп»! — подала голос Джулия, но осеклась, вспомнив, что не числится среди игроков.       — Да, мисс Брукс, вы совершенно правы, но очко я вам не засчитаю, уж простите, — Боб шутливо погрозил ей пальцем. — Ну а теперь — небольшой блиц по фильмам о Гарри Поттере!       Чарльз не сдержался и радостно охнул, но тут же инстинктивно прикрыл рот рукой, чтобы не пасть еще ниже в глазах уважаемых коллег.       — Седьмого февраля две тысячи четвертого года в Лондоне состоялось так называемое «великое паломничество маленьких девочек», — зачитал Голдман с карточки. — Более трех тысяч кандидаток пришли на кастинг для этой роли в фильме «Гарри Поттер и Кубок Огня». Назовите персонажа, которого они так жаждали сыграть.       — Чжоу Чанг, — тут же сказал Эрик, и Чарльз изумленно посмотрел на него.       — Ох, мистер Леншерр, вы полны сюрпризов, — хохотнул Голдман. — Может, вы даже знаете, почему на эту роль было столько претенденток?       — Потому что в книге у этой героини — роман с Гарри Поттером, — невозмутимо пояснил тот. — А это означало, что актрисе придется целоваться на съемках с Дэниэлом Рэдклиффом.       — Браво, вы не только... кто вы там? — переспросил Боб. — Историк? Вы не только историк, но и фанат Джоан Роулинг, как выяснилось.       Эрик в ответ лишь пожал плечами.       — А у нас следующий вопрос, — Голдман взял новую карточку. — И, возможно, ответ на него, для разнообразия, даст какой-нибудь другой игрок, например — преподаватель латыни, если такие среди нас есть. Потому что вам нужно будет перевести девиз школы волшебства и чародейства Хогвартс, а звучит он как «Draco dormiens nunquam titillandus».       — «Никогда не буди спящего дракона»! — выпалил Чарльз раньше, чем Голдман договорил.       — Правильно, мистер Ксавье! А так как вы, насколько я знаю, не преподаете латынь, стало быть, перед нами еще один фанат саги, — засмеялся Голдман. — Итак, приготовьтесь слушать следующее задание. Что на съемках фильмов о Гарри Поттере гримерам пришлось рисовать больше пяти тысяч раз?       — Шрам! — одновременно крикнули Леншерр и Ксавье.       — Да у нас битва века! — возликовал Голдман. — Тогда скажите мне, для чего на съемочной площадки «Гарри Поттера» постоянно находился зубной врач?       — Возможно, — начал Чарльз, лихорадочно соображая на ходу, — возможно, потому что в драках актеры часто... теряли зубы?       — А вот и нет! — довольно сказал Голдман. — Мистер Леншерр, у вас есть предположения?       — Актеры теряли зубы, но не в драках, — поправил Эрик Чарльза, не обращая внимания на его кипящий ненавистью взгляд. — Просто на съемках было много детей, у которых выпадали молочные зубы. Врач, скорее всего, устанавливал вместо них накладки, чтобы сцену не пришлось переснимать заново.       — Браво, мистер Леншерр! Восхищаюсь работой вашей логики, — Голдман отвесил Эрику шуточный поклон. — Идем дальше. В сценарий одного из фильмов без ведома Джоан Роулинг включили фразу Дамблдора о том, что в молодости он любил девушку-магла. Роулинг же попросила сценариста убрать эту фразу. Почему?       Черт бы их всех побрал, подумал Чарльз, черт бы их всех побрал.       — Потому что Дамблдор — гей, — громко сказал он одновременно с Эриком, и в мгновении тишины, наступившей перед всеобщим оживлением, они снова посмотрели друг на друга, а потом оба отвели глаза.       — Уф, это было бесподобно, — Голдман своим же галстуком вытер пот со лба. — Ну что ж, а у нас последний вопрос, дамы и господа.       Все тут же смолкли и приготовились слушать.       — Финальный вопрос — своего рода дань уважения этому прекрасному ресторану и его не менее прекрасному хозяину, — уточнил Голдман, кивнув в сторону Гийома, и тот в ответ прижал ладонь к сердцу. — Итак... Одна из самых известных песен этого легендарного уроженца Квебека звучит во множестве фильмов и сериалов, среди которых «Доктор Хаус», «Хранители», «Шрек», «Оружейный барон» и «Клиника»...       Чарльз уже набрал воздуха в легкие, чтобы дать правильный ответ, как вдруг Эрик негромко выдохнул два слова:       — «Аллилуя», Коэн.       Чарльз закрыл рот, Голдман восторженно закричал: «И он прав!», все вокруг захлопали, и, кажется, даже засвистели.       — Кстати, я же забыл вам сказать, какой приз достанется сегодня лучшему игроку, — спохватился Боб, полез куда-то под стол и вытащил оттуда бутылку вина. — А это, между прочим, «Шато Анжелюс» из моей личной коллекции. И, раз уж мы тут весь вечер говорили о кинематографе, подчеркну: именно этим вином Джеймс Бонд угощал свою очередную пассию — в исполнении невероятной Евы Грин — в фильме «Казино Рояль». Правда, они пили вино урожая восемьдесят второго, а у меня тут всего лишь скромный две тысячи двенадцатый...       — Это отличное вино, Боб, — перебил его Гийом. — Просто шикарное. Не прибедняйся.       — Хорошо-хорошо, это действительно очень достойное вино — идеальное, чтобы в одиночку выпить его в Ночь святого Валентина, — рассмеялся Голдман. — Ну что ж, а теперь узнаем имя победителя?       Он взял протянутый Джулией листок, вытащил из нагрудного кармана ручку и углубился в подсчеты.       Конечно же, у них оказалось поровну очков.       — Придется вам, ребята, как-то поделить свое «Шато Анжелюс», — сказал растерянно Боб, когда они оба вышли к нему за призом. — Я, старый дурак, не подумал, что несколько человек могут набрать равное количество баллов.       — Можете выпить его вместе, — предложил Эдвард. — За просмотром «Гарри Поттера», например.       Джулия громко фыркнула, Гийом закатил глаза.       — Ну уж нет! Снова нарушаете правила Вечеринки? — громко запротестовал он. — Опять отсюда кто-то уйдет не один!       — А почему бы и нет? — вдруг произнес Чарльз и в упор посмотрел на Эрика. — Вот прямо сегодня и выпьем, так ведь, мистер Леншерр?       — Не вижу никаких препятствий к этому, — кивнул тот с самым безмятежным видом.       — Ну и отлично, — прокомментировал Боб, и, секунду поколебавшись, протянул бутылку Эрику. — Еще раз поздравляю вас обоих с победой!       — Чарльз, ты что творишь? — зашипела Джулия, перехватив его возле двери в уборную. — Ты только сегодня говорил, что почти забыл Эрика!       — Вот именно — почти забыл, — упрямо сказал Чарльз. — Так что мне ничего не грозит, не переживай.       — И под «ничего» ты подразумеваешь секс?       — Нет, — невозмутимо ответил Ксавье. — Я имею в виду, что никакая сила не заставит меня снова влюбиться в Леншерра. А насчет секса... что в нем такого?       — Что такого?! — яростно переспросила Джулия. — Да ты же опять вляпаешься по самые уши, а потом снова будешь по нему страдать!       — Прости, можно я все-таки схожу в туалет? — лицо Чарльза было непроницаемо.       — Ох, какой же дурак, — простонала Джулия, когда он скрылся за дверью. — А еще профессор!       Он вышел из кабинки и склонился над раковиной, чтобы вымыть руки, когда в уборную зашел Эрик. Увидев Ксавье, он замер. Их взгляды встретились в зеркале.       — Ты серьезно насчет вина? — спросил Эрик. Он стоял прямо за спиной Чарльза. — Если хочешь, я просто отдам тебе эту бутылку, и дело с концом.       — Нет, отчего же? Я вполне серьезно, — ответил Чарльз беззаботным тоном. — Ты играл не хуже меня, так что имеешь полное право получить приз.       — Не хуже тебя? — переспросил Эрик, нахмурившись. — Да я взял все самые сложные вопросы!       — Это какие же? Про «Список Шиндлера»? Ну так ничего удивительного — ты же читаешь курс по Второй мировой и лагерям смерти!       — При чем тут это? Ты вот обожаешь Коэна, но на вопрос о нем почему-то ответил тоже я.       — Я просто не успел! — защищался Чарльз. — Зато я взял вопрос про «Крестного отца»!       — Ага, и про Симбу! — добавил Эрик с сарказмом. — Не знал, что ты поклонник... мультиков.       — А я не знал, что ты любишь «Гарри Поттера», — парировал Чарльз, и тут Эрик вдруг рассмеялся.       — Я пытался скрывать это, — сказал он с притворным смущением. — Согласись, что это как-то... несолидно.       — Да ладно тебе, — подыграл ему Чарльз. — Эдвард вон коллекционирует комиксы, а Джулия тратит половину зарплаты на каких-то дорогущих кукол.       Он закрыл кран, оторвал кусок бумажного полотенца, тщательно вытер руки. Выпрямился и снова поймал в зеркале взгляд Эрика.       — Ты подождешь меня? — спросил тот уже совсем другим голосом. — Я быстро.       — Да, конечно. Наверное, лучше пойти ко мне?       Ксавье бросил полотенце в ведро и наконец-то повернулся. Вдруг оказалось, что Эрик стоит очень близко — мужская туалетная комната в «Прекрасных неудачниках», как и сам ресторан, была крохотной. Отчего-то Чарльза эта близость смутила: стало трудно сделать вдох, и кровь бросилась к лицу, но отступать было некуда.       — Давай к тебе, — Эрик пожал плечами. — У тебя ведь есть диски с «Гарри Поттером»?       — Восемь фильмов, — Чарльз старался казаться серьезным. — На всю ночь хватит.       — Я бы даже сказал — на две ночи, — уточнил Эрик.       Они помолчали. Воздуха по-прежнему не хватало.       — Только секс? — тихо спросил Леншерр.       — Только секс, — подтвердил Ксавье. — Выпустишь меня?       Эрик замешкался, словно раздумывая, но уже через мгновение сказал: «Конечно» и отошел в сторону.       — Спасибо, — пробормотал тот и толкнул дверь.       Чарльз боялся, что Джулия снова будет настаивать на разговоре, но та уже болтала с каким-то студентом и только многозначительно приподняла брови, когда он снял с вешалки свое пальто и помахал ей рукой. Она не ответила, и Ксавье вышел на улицу. По-прежнему сыпал снег, небо, затянутое тучами, было низким, мутно-пурпурным. Вечно веселый студенческий Дарем не спал — светились окна пабов и кофеен, отовсюду слышались смех и выкрики на разных языках: бакалавры и магистры Даремского университета отмечали День святого Валентина.       Эрик вышел из ресторана. Карман его пальто оттягивала бутылка «Шато Анжелюс».       — Пойдем? — спросил он, и Чарльз кивнул.       Они зашагали к реке, перешли через мост, за которым потянулась Кроссгейт; улица эта взбиралась на холм, справа и слева теснились, толкаясь оштукатуренными боками, дома с темными окнами. Чарльз и Эрик миновали церковь Святой Маргарет — осенью, когда они еще были вместе, тут пламенели настурции, а в ящиках, установленных вдоль ограды, росли камнеломка и мелисса, — и, не доходя до перекрестка с Аллергейт-стрит, свернули направо, к кирпичному зданию цвета вина, нижний этаж которого занимал паб с вычурным названием «Ангел». Чарльз снимал здесь небольшую квартиру под самой крышей.       — Ты перекрасил стены? — спросил Эрик, когда они вошли в гостиную.       — Да, захотелось каких-то перемен, — сказал Чарльз. — Решил, что алая краска вполне справится с этой задачей.       — Радикально, — протянул Леншерр.       Он подошел к окну — по старой привычке. Чарльз знал, что Эрику нравится вид, открывающийся отсюда: с холма было видно шпиль Даремского собора, часть крепостной стены замка и кудрявую пену деревьев, росших в долине реки Уир. Но сейчас, за плотной пеленой снега, Эрик не мог разглядеть привычных очертаний собора и замка — лишь размытые пятна фонарей и желтые, наполненные движением витрины ресторана «Старый вяз» на противоположной стороне улицы.       — Ну что, открываем джеймсбондовское вино? — спросил Чарльз.       — Давай, — Эрик отошел от окна, взял у него штопор и бутылку. — А ты пока включай «Гарри Поттера».       Бокалов у Чарльза не было, поэтому вино они разлили по кружкам. Прежде чем сделать первый глоток, Эрик втянул носом аромат напитка.       — М-м-м, какой богатый букет, — сказал он важно. — Я слышу... ежевику, чернику, апельсиновую корку, а, еще, кажется, шелковицу...       — Ой, вот только не надо изображать из себя знатока, — перебил его Чарльз. — В вине ты разбираешься не лучше меня, а значит, успел погуглить.       — Ладно, ты прав, — Эрик рассмеялся. — Имей в виду, что дальше нас ждет, — он вытащил из кармана смартфон, нашел нужную вкладку и зачитал: — «полный, щедрый, свежий вкус с насыщенными оттенками табака и кофе, тонами инжира, черной смородины, ежевики, кожи и древесного угля, с легкими нюансами измельченного камня и невероятно долгим, стойким послевкусием»*. Ну что, пробуем?       — Всегда мечтал узнать, каков на вкус измельченный камень, — проворчал Чарльз и сделал большой глоток.       — Ты чувствуешь кофе? — спросил Эрик через минуту. — Или инжир?       — Не-а, я чувствую только вино, — отозвался Ксавье. — Отличное вино, но никакого инжира, смородины или, прости господи, кожи. Наверное, я просто не подхожу для таких изысканных напитков.       — Я тоже, — вздохнул Эрик. — Только Бобу говорить ничего не будем, хорошо?       Они потягивали вино, смотрели «Гарри Поттера», периодически обмениваясь шутками из их общего прошлого, и было уже около двух часов ночи, когда Леншерр как бы между делом поинтересовался:       — А в спальне ты стены тоже перекрасил?       Чарльз проснулся первым; за окном светало, и небо было цвета бледной розы, на фоне которого вырисовывался четкий силуэт собора. Эрик спал, обняв подушку. Чарльз натянул трусы, футболку и джинсы, прошел в гостиную. Убрал со стола кружки с темным винным налетом, сунул пустую бутылку из-под «Шато Анжелюс» в мусорное ведро.       В комнате снова было холодно. Весь этот город, казалось, промерз насквозь: каждый день Чарльз надевал на себя по два свитера, придумывал какие-то дикие с точки зрения стиля комбинации с жилетками из овечьей шерсти и пиджаками из твида, и все равно дрожал от холода — на улице, на лекциях, в пабах за бокалом эля. Даже у себя в квартире он не мог отделаться от чувства, будто уже никогда не согреется: ему было зябко вылезать утром из кровати, одеваться и умываться, он мерз, пока торопливо бежал через замковый двор в аудиторию, холодную и гулкую, как склеп. Чарльз грешил на здешний климат — северный, бессолнечный, почти шотландский, со жгучим ветром и мелким колючим снегом зимой, осенними туманами, поднимающимися от реки, весенней слякотью и дождливым летом, — пока в Дареме не объявился Эрик Леншерр. Он приехал сюда в конце лета, когда вдоль обеих берегов реки покачивались золотые метелки высоченных цветов, над которыми желтыми искрами носились пчелы, а еще выше синело ясное августовское небо. Тогда Чарльз вдруг перестал зябнуть, забыл о жилетках и пиджаках, и даже в ноябре ему было вполне комфортно в тонком пальто.       Не то что сейчас.       Он подавил желание залезть обратно под одеяло, прижаться к Эрику и подремать еще полчаса, и вместо этого направился на кухню. Когда Леншерр встал, он варил кофе и делал тосты.       — Доброе утро, — Эрик зевнул. — Тебе помочь?       — Не нужно, уже почти все готово, — ответил Чарльз. Он старался, чтобы голос его звучал беззаботно, но вместо подъема испытывал лишь чувство неловкости, помноженное на странную, беспричинную грусть.       Завтракали они в молчании, потом Эрик так же молча начал одеваться. Чарльз следил за тем, как он надевает джинсы, застегивает рубашку, потом снимает пиджак со спинки стула, перемещается в прихожую и, наклонившись, завязывает шнурки на ботинках. Он не знал, следует ли ему что-то говорить, и если да, то что именно.       — Вечером сходим куда-нибудь? — спросил вдруг Леншерр, оборачивая вокруг шеи гладкий темно-синий шарф.       Чарльз вздрогнул, внимательно посмотрел на Эрика и медленно покачал головой.       — Слушай, мы же не просто так расстались, — он потер лицо ладонями. — Давай не будем начинать все сначала. Нам обоим это ни к чему.       — А кстати, напомни, почему мы расстались? — в голосе Эрика послышался едва уловимый холод.       — Черт побери, ты и сам все прекрасно помнишь! — Чарльз резко выдохнул. — Потому что ты вел себя как мудак, мы поругались, я разозлился, обиделся и... переспал с другим...       — То есть, по сути, мы оба вели себя как мудаки, — перебил его Эрик. — Так может, будем считать, что у нас ничья?       Ксавье помолчал.       — Нет, — сказал он наконец с видимым усилием. — Я не смогу... прости.       — Значит, только секс? — еще раз уточнил Леншерр.       — Только секс.       — Ладно, договорились, — он поднял воротник пальто, обмотал шею шарфом. — Но ты мне должен еще шесть фильмов про Гарри Поттера.       Чарльз невольно рассмеялся.       — Проваливай уже, — он распахнул дверь. — Я подумаю.       — И одну ночь! — крикнул Эрик, спускаясь вниз. — Ты мне должен еще одну ночь.       Шаги его стихли внизу. Чарльз запер дверь, вернулся в гостиную, выглянул в окно. Эрик шел по Кроссгейт в сторону моста, сунув руки в карманы и чуть сгорбившись от холода. Чарльз провожал его взглядом, пока тот не скрылся за поворотом. Потом он подошел к полке с дисками, нашел среди них «Тайную комнату», вытащил и, поколебавшись секунду, положил на журнальный столик.       «Нужно будет купить еще вина», — подумал он.