* * * *
Оказывается, что до поры до времени ему вообще не приходится открывать рот, но потом – ох, он наговорит. Все доводы разума исчезнут в один миг под натиском их желания и вседозволенности Алого. Он станет язвителен и жесток, начнет стегать словами, как плетью. Обзовет его всем, чем только возможно. Даст ему понять, какая он жалкая и ничтожная потаскушка. Заставит проглотить. Велит не кончать. Прикажет задрать ноги и широко развести их, как послушная шлюха. Да, именно так.* * * *
– Ох, слава Богу. Я думал, они не закончат трепаться до Судного дня. В голосе Чезаре слышится раздражение. Он швыряет украшенную кисточкой шапку в угол – не так, как античный Дискобол, а, скорее, как капризный мальчишка, – и через несколько секунд Мигель слышит скрип кровати. Повернувшись на каблуках, он видит обтянутые чулками ноги Чезаре, торчащие из-за занавесок. Пальцы забавно шевелятся, и Мигель со снисходительной улыбкой опирается на балюстраду и обращает взор на то, что происходит во дворе внизу. Португальская делегация уже готова к отбытию, монахи фыркают и пыхтят, епископы и послы машут короткими полными ручками, словно веерами в зной. Чезаре прав – казалось, что они никогда не заткнутся, Его Святейшество и все остальные. Бесчисленные панегирики на плохой латыни, углубление в детали и подсчеты, намеренное извращение географии в попытках прибрать к рукам тот или иной клочок земли… Мигель передергивает плечами. Он не глуп. Он знает, что происходит. Не надо быть особо искушенным в политике, чтобы понять, зачем они здесь, эти испанцы и португальцы, что просиживают в римских коридорах, потея, как свиньи, ради шанса хоть на миг завладеть вниманием Папы. Они делят мир между собой, разламывают его, словно гранат. Это своего рода алхимия, поскольку их подписи чудесным образом превратятся в специи и шелка; и неважно, в чью пользу папаша Чезаре решит вопрос, – чернила из папской канцелярии станут золотом, которое корабли повезут в Рим. Процессия неуклюже удаляется, блея, словно стадо овец, и Мигель внезапно слышит храп. Ноги Чезаре свисают с кровати, а юноша, которому они принадлежат… судя по звукам, крепко спит. Тогда Мигель возвращается в полумрак покоев Чезаре. Стены толстые, окна выходят на север, поэтому солнце сюда почти не проникает. Около секунды глаза Мигеля привыкают к темноте. – Чезаре? – зовет он. Ответа нет. Когда он повторяет имя, слышится возня, но признаков пробуждения нет – поэтому Мигель позволяет себе скрасить скуку, погрузившись в воспоминания.* * * *
– Как я выгляжу? – Чезаре вертел пятой точкой, заставляя бархат сутаны взвиваться вокруг него. – Мадонна, ну и тяжелая же эта дрянь. Реально тяжелая. Вот, попробуй. – Он схватил Мигеля за руку и сунул в нее большую складку алой мантии, заставляя приподнять ее. Воистину, ярды и ярды полотна; от мягкой белой туники Чезаре до алой кардинальской сутаны. Мигель почтительно провел большим пальцем по врученным ему шелку и бархату, понимая все то, что Чезаре не произнес вслух. Как величественно выглядит это одеяние. Самые дорогие, какую только можно найти, ткани: красная и черная. Черная – для повседневных нужд, а красная – для дней богослужения. Алый – Usque ad effusionem sanguinis, долг кардинала, если понадобится, пролить кровь в защиту веры. Да, верно. – Ты роскошно выглядишь, – произнес Мигель, стараясь, чтобы голос звучал мягко. – Точно, кто бы сомневался. – Усмешка Чезаре стала болезненной, жизнерадостность испарилась. – Есть на что посмотреть. Куда краше, чем просто обмотать цепями, верно? Хотя можно прямо сейчас пойти и броситься в реку. Со всем этим дерьмом на плечах я, по крайней мере, быстро пойду ко дну. Мигель поймал Чезаре за рукав прежде, чем тот окончательно погрузился в меланхолию. – Ну же, перестань. Не делай из этого драмы. Ничего же не изменилось, так? От тебя требуется лишь быть чуть осмотрительнее в том, что ты делаешь. Немного осторожности – и все будет прекрасно. – Не будет. – Рухнув на ближайшую скамью, Чезаре повесил голову. – Эй, – позвал Мигель, склоняясь над ним. – Ты же знаешь, что говорил Сан Амброджио. Purpura facit reges, non sacerdotes. Алый – цвет королей, а не священников. А ты такой милый, когда дуешься. – Он начал растирать круговыми движениями спину Чезаре, надавливая костяшками там, где мышцы были особенно напряжены. С губ Чезаре срывались восхитительные короткие вздохи, а бархат его одеяния мягко шуршал под руками Мигеля. Глаза Мигеля почти закрылись сами собой, но он все же заметил отблеск солнца, пойманного кардинальским перстнем. Затянутые в перчатки руки Чезаре лежали у него на коленях, и лучи света скользили по гравированному золоту. Мигелю хотелось встать на колени и поцеловать этот перстень, прямо здесь и сейчас; но когда Чезаре в таком настроении… Он сильнее нажал большими пальцами на загривок Чезаре и принялся разминать и растирать, при каждой возможности поглаживая ткань кардинальской мантии. Внезапно в голосе Чезаре снова послышалась мальчишеская веселость. – Говорят, Джулиано слег с апоплексическим ударом, после того, как о моем назначении зачитали в консистории, – выпалил он, подняв голову, чтобы поймать взгляд Мигеля. – Довел себя до лихорадки, кипя от гнева. Разве не смешно? Жаль, что не умер. – Да, – равнодушно согласился Мигель, кусая губу. Ему не хотелось отходить от Чезаре. Слишком трудно будет скрыть эрекцию. – Этот человек – настоящее зло.* * * *
«Могу я попросить тебя встать на колени и…» Вместо этого он хватает его за подбородок, бьет по щеке – и снова хватает за подбородок, видя, что губы не разомкнулись. Под нижней челюстью есть такая точка – нерв или вроде того. Может быть по-настоящему болезненно. Слышится свист резко выдыхаемого воздуха, затем – короткая борьба в попытке сохранить достоинство, которая быстро сменяется чем-то вроде мяукания и влажным звуком сосущих губ. Поначалу он неумело чмокает и давится, но, как ни крути, язык у него искусный – и, о Боже, он старается доставить удовольствие.* * * *
– Ох, вот ты где. – Чезаре трет глаза, входя в комнату. Он выглядит растрепанным: на щеке отпечаталась складка подушки, волосы влажные и взъерошенные; и Мигель мог бы поклясться, что Чезаре только что вытер с подбородка нитку слюны. – Мне приснился престраннейший сон, – начинает Чезаре и вдруг замолкает. Возможно, из-за яркого румянца на щеках Мигеля. – Что ты дела… Еще ничего толком не успело произойти, но Чезаре далеко не глуп. Ему достаточно увидеть сутану, раскатанную, как полотно из Византии; бисеринки пота над верхней губой Мигеля. Руки Мигеля, поспешно отдернутые от одежды. И его оттопыренные штаны. – Она… тебе нравится, – произносит Чезаре. Его тон лишен эмоций, как будто он не может решить, предательство ли это или… забавнейшая странность. Опираясь локтем о позолоченную стойку для одежды, он снова бросает на Мигеля быстрый взгляд. – Не могу поверить, что ты… – он останавливается, облизывает губы и будто раздумывает. Взгляд Мигеля прикован к кадыку Чезаре, дергающемуся вверх и вниз, когда он сглатывает. – Прости меня, я перешел черту, – говорит он, отчаянно краснея. – Да, перешел, – Чезаре скорее заинтригован, чем раздражен. Он медленно обходит Мигеля по кругу. – Чем она тебе так нравится? – спрашивает он ровно. Мигель стоит, отвернув лицо и прикрыв пах руками, и не отвечает. Чувствует дыхание Чезаре на своей шее. После минутного молчания он бормочет: – Алый - цвет королей, Чезаре. Ты просто не понимаешь… – на этом месте его голос обрывается, потому что на затылок опустилась рука; теплая, но вместе с тем беспощадная, как топор палача. – Но я понимаю. Поверь мне, – Чезаре смеется Мигелю в ухо. – И эта тряпка… – Он тащит к себе новую мантию, каждая складка которой шелестит и шепчет. – Она тебя заводит? Мигель прочищает горло. – Скажи мне, Микелотто. Она тебя заводит? У тебя встает? На меня, или на власть, что она мне дает? Вижу, ты бы хотел надеть ее. Пойдем, – говорит Чезаре; его голос – как змея, скользящая по листьям. – Подойди, я тебя одену. Ты будешь выглядеть великолепно. Затаив дыхание, Мигель прикусывает губу. Когда их глаза встречаются, взгляд Чезаре будто говорит ему: «Нет? Почему нет? Ты меня разочаровываешь», и лицо Мигеля вспыхивает с новой силой. Он едва слышит свой хриплый ответ.* * * *
Он не должен был соглашаться на это. Никогда. Но это был такой опьяняющий порыв: по мановению руки превратиться в Князя. Князя Церкви, но будет время, когда кардиналы тоже будут воинами. Чезаре было необходимо это увидеть. Ему нужно перестать издеваться над Алым, как будто это ярмо, иначе им всем в конце концов придется заплатить за это. А еще ему нужно прекратить поглаживать ряд из тридцати пуговиц на животе Мигеля, иначе Мигель кончит прямо здесь и зальет своим семенем его ноги. – Вот, – довольно произносит Чезаре. – Готово. Слава Богу, что эти одежды настолько объемны. Когда Мигель отходит на шаг, бархат колышется под собственным весом, он настолько тяжел, что вместе с ним Мигеля может просто унести прочь. Когда он опускает глаза, на талии появляется пояс, затем на плечи ложится короткий красный плащ, который называют мантилеттой; под ним – римская сутана, приталенная и расходящаяся книзу. Жесткий воротник душит его, складки богато скроенной мантии Чезаре тянут вниз, но… о, Боже. Мигель почти вскрикивает, когда Чезаре берет его правую руку, затянутую в перчатку. Отбросив со лба волосы, Чезаре опускается на одно колено и надевает свое кольцо на палец Мигеля. Последний штрих. – Вот. – Он запрокидывает голову назад. – Если так будет угодно Вашему Высокопреосвященству. Мигель чувствует тонкую струйку пота, бегущую от его подмышки, прямо в накрахмаленную камешу. Камешу Чезаре. – Если… что? Лицо Чезаре уже не лучится от самодовольства, но что-то происходит под его кожей, мышцы подрагивают, складываясь в ухмылку. – Чем я могу быть полезен Вашему Высокопреосвященству? Держа кольцо на свету, Мигель притворяется, что не слышал. Его разум уже перебирает фразы для просьб. Не просьб. Приказов. «Как ты смотришь на то…» «Я бы попросил тебя снять одежду и…» – Ты разденешься, – тихо говорит он. – И встанешь на колени.* * * *
Он видел эскизы «Давида» Донателло. Какой скандал вышел из-за того, что скульптор с такой любовью изобразил тело молодого мужчины, так явно восхищался его формами. Одна рука Давида, с мечом, была расслаблена, а другая упиралась в бедро. Он стоял спокойно, довольный собой до того, что это казалось неприличным – почти бесстыдным, – и понимающая улыбка играла на его губах. Образ самой юности в ее расцвете; уже не ребенок, но еще не совсем мужчина, и до той минуты, пока Мигель не выбивает это из него, Чезаре стоит точно так же: опираясь на одно бедро, губы сжаты, член – в отличие от Давида – проявляет интерес к происходящему. – Тебе не хватает скромности, – заявляет Мигель. Он начинает наслаждаться этим, и только после того, как Чезаре полностью ублажает его, он позволяет, нет – он приказывает Чезаре обхватить свой член рукой. Развалившись в любимом кресле Чезаре, Мигель наблюдает, как Чезаре доводит себя на ковре. Рассматривает его редкие шрамы… У Мигеля их больше, и большинство из них получено на службе у Чезаре. В конце концов, не все хотят уходить с миром. Послеобеденный зной смежает его веки, и сознание блуждает по именам и лицам, пока торжествующий вскрик не привлекает внимание. Чезаре развратно смотрит на него, пока белесые струи, пульсируя, выплескиваются ему на руку, но Мигель знает, как укротить такую наглость. Глядя куда-то вдаль, он лениво машет рукой. – Поторопись, ради Бога. И не вытирайся, тебе это понадобится. Поднимаясь, он отстраненно подбирает слои своего одеяния, а затем ступней в красном чулке пихает Чезаре в бедро. – На спину.* * * *
Настойчивый стук будит их, застав переплетенными в кучу, прилипшими к покрывалу. Мигель обвился вокруг Чезаре. Последнее, что он помнит до того, как уснул, это то, что набросил Алый Чезаре на спину, чтобы тот не простудился из-за сквозняков. Сумев разлепить один глаз, Мигель замечает мрачное небо снаружи; поэтому он накрывает Чезаре и себя плащом, и начинает лениво поглаживать. Его рука блуждает вверх и вниз по бокам Чезаре, пока тот не переворачивается и не упирается макушкой в подбородок Мигеля. – Это было здорово, – бормочет Чезаре немного хрипло. Шмыгнув носом, он переплетает их липкие пальцы и, похоже, готов начать пускать слюни на ключицу Мигеля, когда новая серия ударов и сердитый голос заставляют их спрыгнуть с кровати. Отец Чезаре редко поднимается сюда. И обычно не в такие дни, как сегодня; в такую влажность он не любит таскаться вверх по лестнице. – Иисусе, что это с ним? – яростно шепчет Чезаре. – Почему нельзя было отправить какого-нибудь пажа? Идиота Буркхарда, на худой конец? Иди, – шипит он, – спроси, что ему нужно! Но они, естественно, все еще выглядят как… так: Чезаре весь в разводах и синяках, а Мигель в изорванной сутане без половины пуговиц. Только Чезаре может в таком виде спокойно подойти к двери, чтобы выслушать и успокоить отца через закрытые панели. Да, конечно, он слышал его. Да, посол Испании. Он присоединится к ним через минуту – нет причин беспокоиться о нем… все под контролем… пустые сплетни… Вот теперь они оба точно проснулись. Сбрасывая мантию куда быстрее, чем надевал, Мигель хватает свой меч, в то время как Чезаре влазит в свою новую черную рясу. – Дерьмо, – произносит Чезаре, возясь с шелковыми пуговицами. – Помоги мне с этим. Мигель улыбается. – Возможно, сначала нужно было помыть руки, – не без смущения предлагает он, разглаживая складки под поясом. – Вот. Подожди, не забудь шапку, иначе они снова будут доставать тебя из-за тонзуры.* * * *
Слуги приносят еду и напитки для испанцев, а пока гости демонстрируют крайнюю степень обиды. Наконец, после долгой паузы, Чезаре кивает в нужном направлении, в сторону Папы, и незаметно зевает, прикрываясь перчаткой. – Я убежден, что дон Гарсиласо не хотел никакого оскорбить. Испания может быть спокойна, курия рассмотрит этот вопрос со всем должным вниманием. Но разве не будет правильно, если Его Святейшество прислушается и к речам короля Жуана? Карты, которые собрали португальские моряки, представляют особый интерес. Кто-нибудь может впасть в заблуждение и подумать, что синьор Перейра знает что-то, чего не знает сеньор Колон. Гарсиласо де ла Вега может быть кабальеро, но у него манеры кастильского хама. Доведенный до безрассудства собственным праведным гневом, он выкрикивает обвинения, ибо разве не известно, что все каталонцы – мошенники, а Святой Отец – худший из них? Просто восхитительно, как мало надо, чтобы довести человека до такой ярости. Слюна брызжет, он выдает еще одну обличительную речь, на этот раз против Чезаре. Мигель стоит за креслом Чезаре, совершенно расслабленный. Звук почти неразличим, слабый щелчок и скольжение по металлу, которое никто бы не заметил, если бы Чезаре не склонил голову и не поднял руку в слишком очевидном жесте. Нет, прекрати. – Мы рассмотрели аргументы португальцев, дон Гарсиласо, в целом и каждый по отдельности, – спокойно говорит Чезаре. – Я считаю, что Его Католическое Величество вполне способен заставить своих мореплавателей сделать то же самое. Мы здесь пытаемся предотвратить кровопролитие, а не подстрекать к нему. Однако не обманывайте себя, полагая, что ваша миссия здесь имеет первостепенную важность. Мужчина слегка бледнеет, затем снова запинается и брызжет слюной, но теперь даже его свита выглядит пристыженной. Повернувшись в кресле, Чезаре поднимает глаза, чтобы встретиться взглядом с Мигелем. Рот Чезаре приоткрывается, его изгиб становится мягче. Он делает паузу, словно его забавляет какая-то мысль, затем притягивает Мигеля к себе. «Каро, я должен сказать тебе, – шепчет он, – ты выглядел очень соблазнительно в Алом». Он сладко улыбается, а затем продолжает вслух: – Дон Мигель, испанский посол покидает нас. Ты не проводишь его до дома? Боюсь, что Рим небезопасен после наступления темноты. Мигелю приходится прикусить язык, чтобы удержать лицо. Он не пересек еще половину зала, когда Гарсиласо бросается к двери, шпоры стучат по лестнице. Чезаре лишь пожимает плечами, а затем снова подзывает Мигеля к себе. И когда он возвращается на свое место, улыбка Мигеля, как и у кардинала, спокойная, сдержанная и чуть-чуть загадочная. Цвет королей, так, кажется? Возможно, мы сыграем в эту игру снова. Когда-нибудь… В ближайшее время?..