Маринетт гуляет ночью

      Ночь плавно опускалась, шагая медленно с крыш, и город начинал терять краски и яркость, но приобретал дополнительную глубину и оттенки.       А Маринетт в последнее время очень часто гуляла по ночам. Это стало хорошей привычкой. Гулять — полезно, а делать это днём — невозможно из-за духоты и вездесущего палящего солнца. Ночью же ощущалась свежесть и лёгкая прохлада воздуха. А Париж уже давно стал одним из самых спокойных и безопасных городов, даже по ночам; конечно же, это всё случилось не сразу и не без вклада супергеройского дуэта. «Хоть какие-то плюсы от ненормированного графика работы». А плюс действительно весомый и очень значимый. Как она раньше без этого жила? Теперь невозможно вообразить! Можно целый день быть в приподнятом настроении только от одной мысли, что с наступлением темноты снова можно будет пройтись по опустевшим улицам милого и родного города, вдохнуть сладкую прохладу с влажной свежестью, насладиться лёгкостью и безграничной свободой. Почему-то именно ночью восприятие так обостряется, и всё видится таким особенным.       Как же ей удалось уговорить родителей и объяснить им всю необходимость пеших прогулок именно в это время суток? Да никак. За годы её двойной жизни научиться спускаться с балкона по водосточной трубе — совсем не трудно. Но можно иногда и к помощи Тикки прибегнуть. Малышку квами Маринетт всегда брала с собой, чтобы не попасть в какую-нибудь ситуацию, но ей везло, и ситуаций не возникало. Гуляя совсем одна, девушка не боялась, ведь помнила, что в любой момент может превратиться в отважную героиню, готовую справиться с любой трудностью.       В образе Маринетт бродить по улицам куда спокойнее и неприметнее, чем пытаться повторить всё то же самое, но в алом костюме.       Дорожка фонарей, высветляя участки асфальта жёлтыми пятнами, вела девушку только ей известным путём. Подсвечивая маршрут, манила вглубь города, показывая его каждый день по-новому. Маринетт видела столицу во всех оттенках индиговой ночи, сквозь молочную вуаль загадочного тумана, под звёздным сиянием тысячи далёких солнц или под ликом её любимой подруги и собеседницы — луны. Сколько замечательных часов прошло в бессловесных беседах с одинокой белоликой красавицей! Она всегда неторопливо и вкрадчиво нашёптывала девушке извечные истины, и её хотелось слушать и слушать, наблюдая за серебристой дорожкой мягкого холодного света на мокрых крышах, и верить каждому слову мудрой собеседницы.       Сегодня всё выглядело по-новому: ни подруги-луны, ни звёзд не разглядеть, только иссиня-чёрное небо с вкраплениями сапфировых оттенков, и дымчато-чёрная тягучая субстанция, дрожащая в воздухе; казалось, что она передавала колебания самого неба. Травянистые запахи, разлитые вдоль улочек, исходили от густой зелёной листвы. Даже воздух застыл, готовясь к каким-то изменениям. Природа такие вещи отлично чувствует, а может быть, просто знает наперёд.       Выбравшись в очередной раз на свободу, Маринетт закружилась, широко раскинув руки и запрокинув голову. Взгляд — вверх, руки — в стороны, девушка почти парила над опустевшей улицей. Она была счастлива.       Через час прогулки первые тяжёлые капли разбились вдребезги о пыльный асфальт. Дождь застал Маринетт на небольшой старой улочке, раскрашенной неоновыми огнями. У неё, без сомнения, был с собой зонт. Как вообще в Париже можно выходить из дома, не захватив эту ценную вещь? Но от косых капель он спасти не мог. Спрятавшись под навесом уличного кафе и разместившись на одном из плетёных кресел, которые от влажности пахли ивой и лаком, она стала любоваться расплакавшимся пейзажем.       Мягкие звуки саксофона доносились из соседнего бара живой музыки.       Всё превратилось в дым, и темнота была полноправной хозяйкой, опускаясь полудрёмой, добавляла загадку в привычные очертания. Эта дымка была настолько осязаема, что ею можно было укрыться. Дождь ударял по всем поверхностям, как по клавишам, сливаясь со звуками мелодии. Он подыгрывал ночному музыканту, хотя кто же из них солировал, а кто аккомпанировал — местами оставалось загадкой. Казалось, что саксофонист прислушивается к дождю, переводя его на свой язык, а дождь ведёт, рассказывая одному ему известную историю, но потом он затихал, а музыкант подхватывал и продолжал; он говорил так же, но уже о своём. У них это выходило очень красиво — одна песня на двоих.       В лужах дрожал неон, этот золотой принц витрин вёл бесконечную войну с темнотой, расползаясь в воде. Дождь подыгрывал и неону: чем больше воды было на поверхностях крыш, тротуаров, траве и листьях деревьев, тем ярче они сверкали, отражая золото искусственной подсветки множеством бликов. Но темнота своё всегда получит: чем больше старался неон, тем сильнее был контраст, когда его силы заканчивались. Значит, дождь подыгрывал и темноте…       Но сегодня не только Маринетт не спалось. Светловолосый парень двигался тенью по изогнутым крышам, ловко отталкиваясь и перепрыгивая от дома к дому. Неудача, так же как и он, ловко прыгала следом, и на одной черепичной крыше они встретились. Поскользнувшись на мокром месте, Нуар подвернул ногу и, будучи не в состоянии продолжать свои прыжки, решил переждать дождь под соседним навесом, к которому и спустился, используя шест.       — О, привет, Принцесса, ты заблудилась?       — Привет, Кот Нуар. Ты так слился с местностью, что я не заметила твоего появления, до сих пор не могу понять, ты ли это.       — Знаешь, Маринетт, это не шуточки: нечего слоняться в такое время одной по городу. Тут мог оказаться не я, а кто-то похуже.       «Похуже?.. Хуже могла быть только акума» — подумала Маринетт, но вслух сказала совсем не это:       — Эм… Я не слоняюсь, а сижу. И сейчас «благодаря» тебе я уже не одна. А всё, сказанное тобой, относится ко мне в той же мере, как и к тебе самому — не думаю, что ты намного старше меня. Но ты вот тоже гуляешь по ночам, а я даже не делаю тебе замечаний.       — Ну, я — герой…       Маринет задумалась: «Ну не говорить же, что я тоже герой и тоже могу спокойно сидеть ночью в этом не раз спасённом мною городе».       — Да, прости, как-то вылетело из головы. — только и сказала она.       — Вот, Принцесса, можешь мне немного помочь? На! Подержи коммуникатор, я тут пока разберусь со своей ступнёй. Представляешь, подвернул ногу на крыше!       Маринетт даже сказать ничего не успела, как металлический шест оказался у неё на коленях. А Кот стал разминать свой голеностоп, периодически потягивая носок больной ноги на себя, при этом изрядно морщась.        «Какой же странный человек — Нуар. Ну смогла бы я передать своё боевое йо-йо кому-нибудь? Нет. А Коту?.. Возможно, но причины должны быть очень вескими».       Девушка с любопытством рассматривала оружие напарника, ей хотелось его удлинить и раскрутить — она вспомнила, как Нуар чуть ли не летал с его помощью. Интересная вещица.       — А тебе нравится быть супергероем? — не отрывая взгляда от металлического оружия, проговорила Маринетт. Это был и не вопрос, а скорее утверждение. Сама она не так любила геройские приключения, для неё это было работой. Полезной, ответственной, от которой зависело благополучие других людей, но именно работой, обязанностью, а не развлечением.       — Да. Знаешь, сражения, спасение города, постоянные погони, быть каждую минуту начеку — это всё добавляет разнообразия. — Кот иногда размышлял о том, как бы сложилась его жизнь, если бы он не получил талисмана. Только темнота и одиночество в такие моменты маячили в его сознании. Так что он отчаянно любил всё, что привнесло геройство в его жизнь. — А тебе повседневность не кажется скучноватой? — спросил юноша, забирая свой шест.       — Нет, Кот, у меня с этим полный порядок. Меня бы и менее весёлая жизнь вполне устроила. — Маринетт думала, что нападения акум слишком часто отрывают её от любимых занятий, из-за этих атак ей приходится постоянно убегать от друзей, придумывая на ходу странные отговорки. Нет, она не собиралась отдавать свои серьги, как это было в первый день знакомства с Тикки. Но она считала, что если бы не было всего этого: Бражника, акум, разьяренных горожан, крушащих город — то её гражданская жизнь всё равно не казалась бы ей скучной.       Кот же решил, что Маринетт не совсем поняла его. Он знал, что у Маринетт не особо много приключений, но у неё замечательные родители, друзья, да и сама она такая добрая и отзывчивая, всем помогает; Кот был согласен, что её жизнь замечательна. Для чего ей талисман с суперспособностями? Но у него-то было иначе, и ему захотелось, объяснить лучше, так чтобы она поняла его. Ему же не только подвиги совершать нравится и по крышам бегать. Просто всё это и есть его настоящая жизнь. И успехи, и промахи — ему всё нравилось.       — А вот у нас случай был. Забавный такой. Представляешь, нас зажал экскаватор. Своим железным ковшом держал, как в тисках! Мы не могли даже пошевелиться, и вздохнуть получалось через раз! Знаешь, рабочие будни героя — это не то, что потом показывают по новостям, у нас часто случаются всякие непредвиденные ситуации, и иногда всё идёт не так легко и просто, как это выглядит со стороны. В той битве с Робостусом мы чуть было не проиграли. Да и с Совой не всё так уж гладко было… Последнее время злодеи стали какие-то злые, — Кот сам рассмеялся своей шутке, а потом добавил, — Ты не подумай, что я уж слишком несерьёзно отношусь к своим обязанностям, просто обычно моя весёлость придает уверенность Леди Баг, а это самое главное — чтобы она чувствовала, что всё под контролем, иначе… Иначе, если напарница начнёт переживать и делать всякие глупости, то всё может уж слишком скверно обернуться, как было с Вольпиной: ЛедиБаг хотела уже отдать ей свои серьги. Так что вот, при слишком серьёзном отношении к делу последствия могут быть очень плохими.       Конечно, Маринетт помнила ту схватку с Вольпиной. Что тут скажешь, не любила она Лилу и как одноклассницу, и как акуманизированную злодейку. Но под таким углом она ещё не смотрела на ситуацию. «Неужели его дурацкие каламбуры мне помогают?» — вопрос был удивительным, но интересным.       — А ты, наверное, не следишь за подвигами супер-героев? — рассмеялся Нуар. Видя, как округляются глаза у его собеседницы, он решил, что девушка совершенно не в курсе всех событий, иначе как бы удалось таким простым рассказом её удивить?       — Не особо… Но знаешь, у меня тоже есть одна битва, которая запомнилась ярче других. — Маринетт поняла, что сказала что-то не то, немного стушевалась, но быстро опомнилась и продолжила. — То есть, я хотела сказать, что наблюдала некоторые из ваших сражений лично, и вот одно из них меня очень впечатлило. — Маринетт отметила, что Кота совсем не удивила сбивчивость её речи. Значит он не заметил её оговорки, успокоилась Маринетт и продолжила, — У нас там одноклассники соревновались, а потом всё это случилось… И Времеход пару раз проехал мимо… А потом ты исчез. — этот момент Маринетт считала самым ужасным в их геройской жизни. Тогда она, конечно смогла взять себя в руки и сделать всё как надо, она же Леди Баг, но чего ей это стоило, никто так и не узнает.       — А, ты об этом… — нехотя, протянул Нуар, — Но знаешь, я почти ничего не помню. Так и со всеми акуманизированными: после чудесного исцеления они не помнят не только то, что творили под влиянием бабочки, но и то, что их к этому подтолкнуло. Так что об этом можно спрашивать только у Леди, ну, или у тебя — ты же видела всё?       — Знаешь, это страшно, когда у тебя перед глазами растворяется человек. — Маринетт побаивалась рассказывать больше, вдруг Кот что-то заподозрит.       — Прости, что напугал. А так со мной подобное часто случается. Ну, не совсем такое — исчезал я пока только один раз, но акуманизированных ко мне прямо тянет, я уже четыре раза бывал под влиянием заражённых акумой. Может, я излишне прикрываю напарницу и иногда зря подставляюсь под атаку, но в итоге всё гладко проходит: она ловко управляется, зашвыривая меня туда, куда нужно. — Кот немного усмехнулся, а потом стал серьёзным. — Я даже не могу вообразить, что пришлось бы делать мне, если бы мы хоть раз поменялись местами. Я бы не смог с ней сражаться. — как-то грустно произнёс Нуар и замолчал. Маринетт тоже не хотела говорить о супер-героях.       Дождь, ритмично постукивая по навесу, стеклам окон, столикам уютного кафе, вёл свой разговор, став третьим собеседником. А если приглядеться, то участников беседы намного больше: пустота шептала шорохами ветвей и шелестом травы; неон кричал, силясь заполнить собою как можно больше пространства, не видя, что давно проиграл эту битву; саксофон плакал, своими вкрадчивыми звуками пробираясь под кожу, но его плач не нарушал общей гармонии. Их беседа была непрерывной, они как будто сплетали историю своими голосами.       Глядя на эту сказку, Кот Нуар подумал, что каждый день можно назвать прекрасным, в любой мелочи можно увидеть что-то особенное, а сегодняшний он… неповторим.       — Какой день был бы для тебя идеальным? — спросил Нуар, разглядывая стекающие капли с маленькими искорками внутри.       — Сегодня. Я каждый день люблю «сегодня», — произнесла девушка, но потом решила пояснить. — Каждый раз наступает новое сегодня, которое становится для меня очередным самым лучшим днём.       — Мы с тобой очень похожи. Мне не всегда легко даётся быть постоянно весёлым, но я искренне радуюсь каждому дню. А многим это кажется глупым — что я так часто улыбаюсь. — Нуар вспомнил все улыбки Адриана, наработанные годами, искренние и не очень. Но он был рад им всем, они делали его жизнь лучше, светлее.       — Вовсе это не так, а те, кто так считают, не становятся ни умнее, ни серьёзнее оттого, что целый день проводят с хмурым выражением лица. Улыбка — это мостик к мечте. — сказала Маринетт и грустно улыбнулась.       «Мостик к мечте» — это здорово подумал Нуар, но до его мечты было слишком далеко, мостика недостаточно.       — А ты о чём мечтаешь? — решил спросить Нуар, чтобы не погружаться в свои грустные размышления, — Есть ли у тебя мечта, к которой ты очень стремишься, но никогда не пробовала исполнить?       — Я… — Маринетт на секунду замялась. Мечта... мечта у неё была. Такая несбыточная и далёкая. Но Нуару говорить об этой мечте она не станет, поэтому сказала про другую свою мечту, — Я всегда хотела побывать в Китае, зов корней, что ли. Но представляешь, я даже языка не знаю.       — Да, забавно. Но ведь это очень трудный язык.       — Только не говори, что и ты знаешь китайский!       — Ладно, не буду.       В природе всё было так спокойно и умиротворённо. Несмотря на дождь, несмотря на темноту. Страхи и переживания — это всё придумали люди от скуки.       Маринетт было уютно молчать, а Коту, может быть, — нет, он всегда первым начинал говорить, стараясь заполнить пустоту словами. Он уже успел рассказать о своих мечтах. Оказывается, его интересно слушать, он достаточно хороший рассказчик. Говорил совсем без флирта, даже странно как-то было видеть его таким обычным. Постоянно во время сражений, да и на патрулях этот его бесконечный и несносный флирт заставлял её чувствовать себя как под прицелом. В диалоге с напарником ей требовалось ежесекундно быть начеку, а эта бесконечная необходимость проявлять ненужную браваду — очень сильно утомляла. Это делало её ею: непобедимой и бесстрашной героиней в глазах миллионов, но на самом деле — досаждало изо дня в день.       Ну разве могла бы Леди вот так вот спокойно поболтать с Котом, не ожидая от него какого-нибудь ненужного сюрприза? Хотя это тоже странно — беседовать с ним без костюма. Нуар не бросается на неё, как на красную тряпку, и даже как будто чего-то не хватает.       А он изменился за годы их знакомства или она никогда ещё не видела его серьёзным, но и вместе с тем остался таким, каким был всегда. Дружелюбным. Может быть, это его основная черта, которая и мешала ей увидеть в нём что-то большее — уж слишком он дружелюбный. Да, Кот — отличный друг. И он открытый, не боится признавать свои недостатки. Честный? Трудолюбивый? Как же много у него положительных сторон, и как они стали заметны, когда никто не пытается изображать из себя того, кем не является.       Ветер врезался ей в лицо, принося с собой свежий глоток и мелкие брызги дождя. Но это не портило момента, всё слишком хорошо сочеталось друг с другом.       Да, ей было хорошо. Рядом самый близкий друг, надёжный парень с добрыми глазами. Кот добрый. И этот полумрак зажигал в её сознании разные идеи, которые слабо были похожи на дружеские, но Маринетт старалась их не слышать.       Как же чертовски хорошо подходил бархатный голос Кота ко всей этой обстановке. Мягкий и вкрадчивый. Даже не важно, что он сейчас говорит. Она слушала не слова, а только голос, интонацию, мелодию слов. Было что-то волшебное в том, как его тембр вписался и дополнил плачущий саксофон, мерцания в лужах, полумрак, скрывающий всё лишнее… Всё это вместе кружило голову. Ночь кружила голову.       Пшеничные волосы, разбросанные в разных направлениях, мило торчали по бокам; глаза… его глаза не искали её взгляда, они чаще смотрели вдаль, на Эйфелеву башню или в содрогающиеся от капель лужи, подсвеченные золотом от витрины; губы — мягкие и четко очерченные. Зачем она только посмотрела на них? Так хочется теперь подойти и узнать, какие они на вкус. Что за странные мысли в её голове? Это же просто Кот, Кот — и никто больше! Как с такими мыслями в голове она сможет работать с ним? Забрасывать его куда попало или куда положено… Но как же сейчас её магнитило к фигуре напарника! А может, сказать, что ей холодно? Ему придётся её обнять. Сейчас хотелось быть обнятой, стиснутой в объятиях, чтобы было уютно вместе с кем-нибудь, и тёплый, мурлыкающий Кот отлично бы подошёл.       — Маринетт, ты не замёрзла? Выглядишь какой-то съёжившейся…       — Нет.       Он продолжал говорить, а у неё по лицу расползалась не совсем уместная улыбка, и, кажется, кровь стала приливать к щекам, хорошо, что сейчас достаточно темно. Но у её собеседника кошачье зрение…       Машин совсем не было — дымчатые улочки пусты, только чужое одинокое такси промелькнёт грязно-жёлтым пятном. И тут же исчезнет, как бы извиняясь за нарушенную идиллию.       Ночь такая мягкая и обволакивающая, ею можно укутаться. Спрятаться и защититься. Что она и делала, укрываясь этой дымчатой вуалью, а звуки всё лились и лились.       — У меня всегда было непреодолимое желание держать тебя за руку, как я делаю это сейчас.       БАБАХ!       «О чем он там говорит?!»        «Как я настолько могла выпасть из реальности?»       «Когда это моя рука оказалась в его?»       «Он репетирует речь для Леди Баг?»       «Что вообще происходит?!»       Маринетт растерянно похлопывала ресницами. Переспрашивать и уточнять, что случилось, было неловко, а сама же она слишком давно и надолго выпала из происходящего, что теперь абсолютно была не в курсе творящегося.       «Так, соберись, соберись…»— она повторяла и повторяла это слово, пока изнутри склеивала себя по кусочкам. Мысленно проверяя свою целостность, осознала наличие собственных рук, ног, положение тела на том же месте, где и помнила: в плетёном кресле; только в голове всё ещё был туман. Но это ничего, и он понемногу стал развеиваться. Можно было бы похлопать себя по щекам, но такие движения привлекли бы слишком много внимания. Тем более одна из её рук всё ещё была прихватизирована Котом, и нужно каким-то образом вернуть её на место.       «Может, сбежать?»— это первая мысль за вечер, которую она не боялась озвучить в своей голове, и потому сочла её достаточно адекватной. «Да, пора сбегать, пока не наломала дров и не разрушила такой хрупкий баланс». А то Маринетт уже стала переживать за исход сегодняшнего вечера. Но дождь продолжал идти, уходить именно сейчас — это будет выглядеть странно. Казалось, что он не закончится никогда.        Не рушить дружбу.       «Не рушить дружбу!» — ещё один спасительный маячок. Он мог бы стать девизом — с таким остервенением она цеплялась за фразы, чудом откопанные в уголках своего сознания.        «Хорошо бы сейчас посоветоваться с луной… Что она там обычно говорила?»       Луна ей не один раз рассказывала, что в жизни не будет беды, что мир прекрасен, что все невзгоды проходят, уводя с собой печаль, что нужно совершать глупости и верить в лучшее, что переживать и волноваться — пустые занятия, которые зря придумали люди. Что повинен во всём страх, который сам является миражом — пустым местом, — или его и вовсе не существует. Но жаль, что сегодня так облачно и на небе ни зги.       Ей вторил дождь, барабаня каплями и смывая дневную суету, но рука темноты покровительственно лежала на её плече, напоминая, что ночью — всё обман. Обман. В это проще поверить, чем в длинные и витиеватые монологи луны, которая в нужный момент так ловко скрылась.       В чём ей сейчас приходится себя убеждать? В том, что можно рассмотреть Кота и попробовать что-то большее, чем дружба? Но есть же отличное правило: если тебе приходится саму себя в чем-то убеждать, то предположение ложно, истине не нужны доказательства. «Значит — нет. Пусть тогда всё вновь превратится в дым, из которого и соткан этот вечер, и развеется поутру».       Было чуточку жаль, хотелось и дальше смотреть на эту хрупкую красоту, не думая ни о чем. Прохлада и свежесть, темнота и жёлтый неон. Хорошо. Можно было бы навечно остаться в этом мгновении. Но пора уходить.       «Придётся позаимствовать капельку уверенности у Леди Баг», — решила Маринетт, — «Как-никак, в костюме и без, я — это я. А Леди Баг принимает только верные решения». Маринетт отбросила все сомнения, собираясь сделать всё правильно, и постаралась придать голосу беззаботно уверенное звучание:       — Котёнок, можешь кое-что для меня сделать?       — Конечно…       — Пообещай мне одну вещь.       — Обещаю, Принцесса.       — Пожалуйста, не провожай меня, я сама доберусь.       — Но…       — Нет. Не стоит… И ты пообещал уже!       — Да. Пообещал.       И она ушла, растаяв в густом воздухе.

***

      С её уходом маленький мирок под крышей перестал существовать, и большой окружающий мир тоже окончательно поблек.       Она не замечала, а точнее, когда она не замечала, Кот смотрел в бездонные синие омуты своей одноклассницы. Он поражался, как её взгляд мог быть таким по-детски открытым, беспечным. Как она легко отвечала на казавшиеся ему неразрешимыми вопросы. Насколько с ней здорово общаться, как она понимала его с полуслова или совсем без них. Почему он никогда не замечал раньше, что с Маринетт может быть так интересно? Они ведь уже давно знакомы, а увидел он её только сегодня. Не доводилось ему раньше видеть её такой умиротворённой и милой, обычно она слишком суетилась и либо устраивала всеобщий погром, либо несла какую-то бессвязную неразбериху, а она, оказывается, совсем другая. Кто бы мог подумать…       Как же он смог отпустить Принцессу одну? Ночью.       Отпустить одну!       И это всё полный бред, что нельзя нарушать обещаний.        Полнейший бред!       Всё можно, раз уж он умудрился позволить Маринетт кромешной ночью совсем одной брести до дома, да ещё дать такое глупейшее обещание, то тут нечего рассуждать, когда нужно действовать. Совершив только одну стопроцентную глупость, можно уже ни о чём не переживать, хуже всё равно не будет, что одна, что две равноценных глупости — разницы уже никакой, так что дав это странное обещание пять минут назад, он только что подписал себе разрешение на свершение всех глупостей мира! И на нарушение любого обещания без каких-либо возражений со стороны совести. Вот так вот легко можно получить карт-бланш на безграничную свободу в своих поступках.       И он со всей своей кошачьей ловкостью побежал по следу растворившейся принцессы. Догнать её было совсем не трудно, перепутать с кем-то — просто невозможно, на пустых-то улицах. И с ней было всё в порядке. Или нет? Она обняла себя за плечи и кружилась в свете фонарного столба. Было в этом одиноком танце что-то притягательное. Настолько, что Кот Нуар не стал долго размышлять над происходящим, а подбежал, сгребая девушку в охапку. Кружиться вдвоем прекрасной летней ночью намного лучше, чем по-одному.