***
Джиюн наматывает себе локон на палец, дуя чуть пухлые губки. Я же спокойно делаю глоток черного кофе, лениво осматриваясь по сторонам. Сегодня на удивление солнечный день. Люди медленно шагают по крошечным улицам Парижа. Этот город напоминает мне былые времена, когда еще не было машин, когда по мостовым улочкам звучал стук копыт, женских туфель и тяжелых мужских башмаков, когда люди жили беднее и проще, когда прогресс только набирал обороты, а мир лишь начинал приспосабливаться к грядущим изменениям. Сейчас все не так. Раньше во всех городах люди были разными, в разной одежде, с разными взглядами, с разной жизнью. Сейчас куда бы ты не отправился, все одинаково. У всех одни проблемы, одни заботы, одна одежда, из-за чего все, кто встречаются тебе на пути превращаются лишь в блеклые тени тех былых времен. И только лепные скульптуры на стенах раздаются отголосками того времени. — Так… Неужели ты никогда об этом не мечтала? — все же решается заговорить девушка, чем отвлекает меня, от довольно скучного занятия. — Если ты проживешь столько, сколько прожила я, то тоже прекратишь питать все эти иллюзии, — спокойно отвечаю на вопрос Джиюн, чем она очень раздосадована, о чем говорят ее тонкие брови, сведенные к переносице. — Но как же так! Ведь встретить своего соулмейта это… это так волнующе! Разве можно жить, зная, что где-то там живет твоя родственная душа?! Разве не ради этого мы путешествуем, ищем что-то новое, чтобы в один прекрасный день встретить свою родственную душу?! — во время этих слов она даже чуть вскакивает, а ее глаза начинают сиять каким-то лихорадочным блеском, которым обычно отличаются все путешественники. Единственное ее отличие от них это то, что Джиюн путешествует ради такой призрачной любви. Девушка внимательно смотрит на меня, ожидая ответа. А я лишь снов прикрываю глаза и делаю глоток кофе, от которого тут же морщусь. Определенно, раньше его делали лучше. — Я путешествую не ради того, чтобы найти человека, которого, возможно, даже не существует. Понимаешь, я прожила чуть больше двухсот лет. Я видела рабство, голод, болезнь, войну, смерть. Я видела, как умирают мои родители. Как друзья, с которыми я росла влюблялись, заводили семьи и медленно старели, а я всегда оставалась собой, — подозвав официанта и отдав ему кружку, я продолжила. — Когда у тебя есть такая вещь, как время, ты перестаешь мечтать о глупых сказках. — Но как же любовь? — все еще недоумевая, спрашивает она. — А… любовь… Это самая большая глупость, — со вздохом отвечаю ей. — Я не вижу в любви своего счастья. Я нашла его в других вещах, в науке, в искусстве, в вечной погоней за знаниями. Это лучше, чем всю жизнь гоняться за призрачной мечтой, которую как линию горизонта невозможно поймать. — И неужели тебе никогда не хотелось найти свою любовь? Хотя бы раз в жизни? — Может быть и хотелось, да только это больше не имеет значения, — пожимаю плечами я и встаю из-за нашего столика, покидая свою подругу.***
Большая шляпа скрывает меня от палящих лучей. Последние дни солнце здесь слишком активное, что совершенно не характерно для Франции. По крайней мере было не характерно пару десятков лет назад. Я давно здесь не была, от чего многие моменты невольно ускользают из памяти, как выцветают старые фотографии. Но несмотря на большое количество ярких вывесок, торговых центров и небольших забегаловок, город все еще похож на тот старый Париж, каким я его когда-то запомнила. Люди недолговечны, а города вечны. Джиюн еще не успела понять этого, она прожила слишком мало, чтобы оценить всю прелесть и одиночество вечности. Она живет, как обычный человек, веря, что ей отложено не так много, и за это «немного» нужно все успеть. Я не виню ее в этом. Это скорее норма, чем исключение, все это свойственно людям. Но к ее счастью, она хотя бы не выглядит, как блеклая копия моих прошлых воспоминаний о людях. В ней есть уникальность, есть тот огонь, что ты сразу подмечаешь и при всем желании не забудешь. Я видела таких как я, молодых юношей и девушек, чей огонь сменился степенным спокойствием и равнодушием, будто они прожили не восемнадцать, а сто восемнадцать лет. Хотя почему «будто», так оно и есть. И когда ты живешь так много времени, запоминаешь самое яркое и важное, в том числе и людей. Наверно, поэтому я еще общаюсь с Джиюн. Ее наивные представления о любви, о родственных душах, так искренни и невинны, что где-то в глубине души я даже могу им умиляться, а может и завидовать. И, надеюсь, они не разрушатся, как мои. Она пытается найти свой смысл, свою любовь в человеке. Я же нашла ее в городах. Люди приходят и уходят, а города будут стоять. Рим, Париж, Санкт-Петербург, Берлин и многие другие. Сколько веков они уже простояли? Сколько лиц видели их стены? Сколько рассветов повстречали крыши? Они такие же, как я. Одиноко стоящие вне власти времени. Новые города совсем не такие, они яркие, пестрые, современные, но лишенные души. Неожиданно передо мной вырастает массивная золотая арка, что приветствует всех посетителей парка. Я любовно поглаживаю холодный металл, тихо шепча: «Здравствуй», словно старому другу. Я помню, эта арка была здесь еще в мою самую первую поездку, а парк был крохотным сквером, где изредка проходили барышни под руку со своими кавалерами. Теперь вместо хлипких ив тут виднеются могучие клены, где-то по веткам скачут мелкие птички, а если присмотреться, можно увидеть беличий хвост, что быстро промелькнул меж деревьев. Тут не чувствуется полуденный зной, а по телу растекается приятная прохлада. Где-то в глубине должны стоять скульптуры и маленький фонтанчик, на дне которого поблескивают монетки. Я неспешно иду по брусчатке, стараясь запомнить каждую мелочь, которая могла поменяться. Людей здесь немного. Теперь все гуляют по торговым центрам, рассматривая разноцветные витрины. А раньше все встречались на улице около большого фонаря или винтажных часов на площади, которые каждый раз звонят в полдень. Теперь это все лишь забытые традиции, которые быстро утопают в бешеном круговороте времени. Под большой липой стоит одинокая лавочка. Аккуратно присев на край, и подвернув подол темно-синего платья с черными кружевами я закрываю глаза. В вечной гонке со временем многие забывают о такой вещи, как созерцание. В будничной рутине люди не способны рассмотреть красоту первых побегов, игру первых солнечных лучей, нежность, что таит в себе первый весенний дождь, чудо, что живет в крошечной снежинке, которая только упала на твою ладонь. Неожиданно мое спокойствие нарушает странный звук, похожий на вспышку камеры. Открыв глаза, я вижу перед собой юношу, что усердно пытается что-то сделать со своим аппаратом. Его действия забавны, а растерянный, даже испуганный взгляд вызывают легкую улыбку, видно он не ожидал, что его застанут с поличным. Короткая челка неприятно лезет ему в глаза, а губы шевелятся то ли в извинениях, то ли в проклятьях. — Коль вы меня решили запечатлеть во времени, то дайте хотя бы взглянуть, — говорю я, ближе подходя к незнакомцу, от чего тот чуть не выронил камеру. — Ох… П-простите меня, я не хотел вас потревожить. Просто вы мне показались такой красивой и холодной, словно эти статуи. Ой… — чуть заикаясь говорит юноша, но после последней фразы, чувствует, что взболтнул лишнего, из-за чего тут же замолкает. Но его слова во мне не вызывают обиды, а только улыбку и искренний смех. — Статуя. Сколько лет живу, а никто еще мне такого комплимента не делал. Спасибо. — Простите за мой вопрос, но сколько вам лет? — Обычно, сначала у девушки спрашивают имя, а потом уже возраст, — лукаво отвечаю, прежде чем он успевает что-то сказать в ответ. — Меня зовут Сохен, мне чуть больше двухсот. — Я Мун Тэиль и мне девятнадцать. — Рада знакомству, Тэиль. Но мне бы хотелось все же взглянуть на ваш снимок, — парень молча вручает мне камеру, где на снимке виднеюсь я — спокойная, грациозная, гордая, но такая одинокая, прям как эти белые статуи. — Вы очень хорошо передаете настроение, — тихо пролепетали мои губы, внимательно рассматривая каждую мелкую деталь. — Спасибо, — так же тихо ответил он, будто между нами происходило какое-то таинство. Когда я отдаю ему фотоаппарат наши пальцы невольно соприкасаются, от чего мы тут же смотрим в глаза друг другу. Они у него темные, похожие на горький кофе, который я впервые попробовала в Париже. И в этот момент, словно весь мир остановился и тут же взорвался новыми красками. В груди перестало хватать воздуха, будто там просыпалась огромная птица, что дремала все это время и вот-вот была готова вырваться наружу. Тэиль внимательно смотрит мне в глаза, не решаясь отпускать мою руку, а губы его лишь слабо шепчут: — Это ты.***
Мы познакомились одним жарким летом в городе, который называют столицей любви, в городе, где я впервые попробовала терпкий кофе с корицей, в городе, где я никогда не верила в любовь. Он был фотографом. Его снимки стремились запечатлеть вечность, они старалась уловить те самые моменты, что так быстро стирает время. А я была сама вечность. Уставшая и очерствевшая под тягостью своей неспешной жизни и опытом прожитых лет. Это случилось в парке, где он впервые увидел меня и сделал мой первый снимок. Там наши пальцы впервые соприкоснулась, там все те десятилетия, что я тащила за собой рухнули, как огромная стена, что скрывала за собой новые горизонты. Знаешь, я все еще считаю, что любовь странная и глупая вещь, но она определенно стоит того, чтобы на нее потратить вечность, особенно, когда тебе ее есть с кем разделить. Внизу, красивым почерком была выведена подпись: Дорогой Джиюн, от Мун Сохен