Медик

      Плохое это было время для Цитадели, особенно для её медика. Онкологии меньше не становилось, а вот туши... Туши все закончились, и новых давно не завозили.       Органомеханик старался как можно меньше времени проводить в лазарете. Толку от него там не было. Обезболивающих осталось мало, все приходилось придерживать для босса. Выслушивать стоны и ропот болезных уже осточертело. Если бы эти полужмурики тихо-мирно дохли от своих болячек, так нет же — обязательно надо разораться, обозвать какой-нибудь пакостью, некоторые олигофрены даже драться лезли. Сами уже в ворота Вальхаллы рогами стучат, а всё туда же.       Он не помнил, чем был занят, когда один из императоров со своей кодлой вернулся из рейда. То ли дрых в своей каморке, то ли листал каталог женского нижнего белья сорокалетней выдержки, то ли рисовал. Всю жизнь мечтал рисовать, а приходится набивать на спины туш всякую ерундень. «Моча в норме», твою армаду. Тоска...       К вечеру заявился один из горе-помощничков. Вставай, мол, начальник. Нам наконец-то тушу завезли. Хорошая туша, здоровая, чистая. Иди, зацени. К кому подрубать-то будем? Куда деваться, пришлось собирать сонные мозги в кучку и идти заценивать, чтоб не подцепили «B+» к «A-».       Туша — маленький круглолицый мужчина — лежала на дне своей клетки, свернувшись клубком, и спала. Горе-помощнички, видимо, уже достаточно порадовались новой игрушке: на пока еще чистой спине кое-где виднелись синяки и ожоги. Бездарности. Могли ведь загубить ценного донора.       Нужно было взять кровь для анализов. Анализы, едрёна вошь! Реактивы на исходе, и то — не факт, что эти все еще годные. Шаманизм. Мракобесие. Раны затыкаем паутиной, ожоги заливаем мочой. Депрессию лечим спиртом.       Органомеханик запустил руку между прутьев клетки и, ухватив тушу за запястье, потянул к себе. Туша от прикосновения вздрогнула и выдернула руку из хватки медика. В глазах застыла паника. Наслышана, видать, что в Цитадели со здоровыми мужиками делают. Ну, эту можно на подольше растянуть.       Туша моргнула и просипела:       — Майк?       Пресвятой скальпель. Майком Органомеханика не называли вот уже... очень много лет не называли, с тех пор, как он ушёл из медакадемии. Попёрся вслед за кучкой наёмников навстречу приключениям, дебил малолетний. Прав был друг, когда отговаривал от этого. Мол, головорезы они, плохо кончишь. Плохо, да...       А у туши были его глаза.       Холера.       — Господь Всеблагой... Майк, ты ли это?       Осунулся, постарел. Совсем чёрный стал в своей Пустоши. Потому и здоровый, наверное. Белокожий давно бы уже схлопотал рак.       — Какого чёрта ты тут делаешь, Сакиб?       Сакиб понял, что не обознался, и оживился.       — Майк, Майк! Я думал, что ты погиб в Войне за воду.       — Как видишь.       Раз уж на то пошло, то можно и не брать анализы. Где-то на теле Сакиба должна быть метка. Сгиб локтя, если память ещё не вся пропита. Ага, вот она.       Сакиб на радостях от встречи с однокашником никак не мог заткнуть фонтан красноречия: благодарил своего бога, ударился в воспоминания, истерически смеялся. Полужмурики, лежавшие по лавкам, тут же развесили уши, и самые фанатичные последователи босса начали недовольно бухтеть, отвлекая Органомеханика от работы. Нужно было найти катетер с иглой в ворохе инструментов, а нарастающий гул голосов, резонируя с головной болью, сильно туманил мозги.       — Все хлебало завалили! — рявкнул он.       С нижней губы сорвалась тягучая капля и неторопливо упала на лавку. Органик чертыхнулся, стёр с подбородка слюну и вытер ладонь об штаны.       — Так... ты здесь главный, что ли? — вдруг сообразил Сакиб.       — Типа того.       В глазах пленника возник ужас. До этого недотёпы наконец-то дошло, что его старый товарищ и знаменитый цитадельский живодёр — один человек.       Органомеханик гоготнул и поманил к себе одного из пациентов — поздоровее, покрепче, такой после переливания дольше проживёт.       — Майк... — заныл Сакиб. — Я ж на курсе лучший был. Зачем тебе моя кровь? Доноров ещё найдёшь, а я тебе годным помощником буду.       — Ты, друг мой, слабак и нюня. У нас тут такие не заживаются. Смирись с ролью кровяного мешка, и помрёшь спокойно.       Туша тут же сменила пластинку. Вместо нытья на голову медика начали сыпаться проклятия, сулящие кары небесные, гнев неместного божества и адские муки в загробной жизни. Пациенты начали ржать, наслаждаясь бесплатным развлечением.       — Пасть ему завяжи, — бросил Органомеханик одному из своих подручных. — Проповедник нашёлся, шваль подножная.       После небольшой возни он наконец подключил дёргающуюся и мычащую тушу, обернулся, обвёл тяжёлым взглядом своих пациентов:       — Кто Несмертному проболтается — первым на тот свет отправлю. И не в сиянии славы, а тихо-мирно дохлым чучелком на компост. Ферштейн, доходяги?       Гробовое молчание послужило ему ответом.       Органомеханик поскрёб ногтями грудь и направился в свою каморку, гордый и довольный собой.       Никому не нужны конкуренты. Босс не станет кормить сразу двух медиков и без колебаний выкинет лишнего из Цитадели. Может, жизнь здесь не сахар, и тоскливо каждый день видеть одни и те же тупые рожи, зато в лазарете Органомеханик всё ещё царь и бог.       Добровольно уступать своё место кому бы то ни было он не собирался.