1.
Сколько времени прошло с того светлого момента, как Джима вернули в камеру после допроса? Возможно, девять раз по восемьдесят секунд. Джим успел вспомнить, как они с мамой стояли на залитой солнцем площади и ждали, когда же их впустят. В камере почти такой же свет, как был в тот летний день. Тогда Джиму было девять, он расстреливал солнечных зайчиков из воображаемого пистолета с пистонами, сейчас ему тридцать шесть и он прикрыл глаза, чтобы ослепляющий свет лампы не резал мозг. Он многого добился за эти годы. Он строил дивный новый мир. Красный и черный гранит. Это было так красиво. — Может быть, сходим пока в музей? — мамин голос звучал так неуверенно. — Обеденный перерыв, долго ждать. — Мы же пришли Ленина посмотреть, зачем музей? Настоящий пистолет с пистонами лежал в маминой сумочке. Но Джим думал не об игрушке, а о Ленине, вожде революции. Джим прочел труды Ленина, и сердце его трепетало: уже скоро он увидит великого человека, который сказал: «Коммунизм есть высшая ступень развития социализма, когда люди работают из сознания необходимости работать на общую пользу». Ну то есть, конечно, он увидит только внешнюю оболочку этого человека, если, конечно, мама согласится выждать обеденный перерыв. Джим вдруг встал столбом, и мамин взгляд уже выражал озабоченность. Джим вышел из задумчивости и спросил: — А зачем обеденный перерыв? Разве Ленину надо кушать? Он же мертвый там лежит. Мама бы рассмеялась, но ее предупредили, что с этим строго и надо держать лицо. И она держала. И ждала. И у Джима были те самые восемьдесят секунд, которые бывают только раз в жизни. Конечно, годы спустя Джим при желании мог посетить Мавзолей снова, но он никогда даже не думал об этом. Это было бы святотатством. Ленина достаточно увидеть только один-единственный раз, для откровения хватит. Скрипнула дверь, и Джим вернулся из воспоминаний в камеру. Он заставил себя открыть воспаленные от вынужденной бессонницы глаза и улыбнуться. Майкрофт Холмс пришел договориться. Долго же он держался. Джим ждал его вчера.2.
Для Майкрофта коммунизм был ничем иным, как угрозой национальной безопасности. И сообщение агента, что Джеймс Мориарти, криминальный консультант, использует все свои ресурсы и связи для подготовки в Британии революции, стало для него откровением. Сначала он рассмеялся. А потом увидел доказательства и запаниковал. Оказалось, весь криминальный бизнес Мориарти был всего лишь прикрытием. У Мориарти были воистину наполеоновские планы свержения монархии и установления нового порядка. От слова «коммунизм» у Майкрофта задергался глаз. Он многое повидал. Но коммунизм? Ужасней не было ничего. Минуло две недели с тех пор, как спецслужбы взяли Мориарти на одной из его конспиративных квартир. К нему применили все доступные меры воздействия в рамках международных конвенций, он хранил полное молчание. От Майкрофта ждали результатов, и он был вынужден посетить Мориарти лично и пожертвовать спокойным обедом в своем кабинете. Майкрофт взял блюдо с рябчиками и ананасами и пошел обедать прямо в камеру к Мориарти. На Мориарти ни рябчики, ни появление Майкрофта собственной персоной не произвели никакого впечатления. Он равнодушно смотрел, как Майкрофт ест, и не пытался начать разговор. А ведь кормили его одной овсянкой, и то нерегулярно. Наконец Майкрофт вытер губы красным шелковым платком и заговорил о том, что его тревожило: — Мистер Мориарти. Я все понимаю. Вы организатор преступлений против мирных британцев и ведете криминальный бизнес на территории Соединенного Королевства, но социализм, коммунизм — это за гранью. Мориарти сфокусировал на нем взгляд и моргнул. — Вот как? Свобода, равенство, братство за гранью вашего понимания? Майкрофт возликовал: он заговорил! Недаром Майкрофт в свое время, когда он еще работал в поле, считался лучшим переговорщиком: его занудство вытягивало информацию из любого. Мориарти покачал головой, как будто бы что-то понял. — Ну да, конечно, коммунизм подрывает буржуазную основу общества, столь дорогую вашему... сердцу. Вы, капиталисты, всегда тянули жилы из народа. Майкрофт поморщился. — Мистер Мориарти, ну какой вы народ. Вы на пролетария не больше меня похожи. — Мой дед был шахтером, а ваш пирожные с королевой ел, — у Мориарти был вид человека, объясняющего на пальцах азбуку. Это было неприятно. Майкрофт опустил взгляд на пол и обратил внимание на свои до блеска начищенные ботинки. Это дало ему инфоповод для контратаки. — Мистер Мориарти, не смешите мои ботинки. У вас есть личный вертолет. Ваш костюм стоит дороже моего. — Костюм? — равнодушно переспросил Мориарти. — Да, мне приходится носить костюм для конспирации. В мире капитала иначе и нельзя, тебя просто не воспримут всерьез, а если тебя не воспринимают всерьез, может пострадать все дело. Знаете, мистер Холмс, когда я приходил домой, то сразу снимал этот костюм. Брезгливо. И с каким удовольствием я надевал пролетарские футболку и джинсы! И вообще, если уж вы заговорили, то знайте, что мой костюм куплен на членские партийные взносы. Он общественный, личной собственности у меня нет. Даже белье на мне — партийное. И вертолет не мой, а партийный, он куплен вскладчину нашими друзьями из других стран. А питаюсь я в общепите. А вот это было интересно. — Так вот почему наш тюремный рацион на вас никак не повлиял! Мориарти позволил себе улыбнуться. — Вы такой забавный. Я в ссылке питался одними сухарями, вы кого хотели сломить едой? Судите по себе, да? Вот вы, как истинный буржуй, не протянули бы и дня на такой диете. Секреты Британии в ненадежных… умах. Он был несправедлив к Майкрофту. Как-то в Сербии Майкрофт продержался на сухарях целых два дня, пока не пришло подкрепление. Но Майкрофт был старым конспиратором и не опроверг столь порочащее его заявление. Он закусил рябчиком и кивнул: — Ну, положим, вы за народ, но уж точно не за английский. А проблема в том, мистер Мориарти… Джим… что, когда я говорю, что представляю Британию, имеются в виду в первую очередь англичане. И вот тут мы возвращаемся к заговору против британской короны, в который вы не желаете меня посвятить. И я не уйду, пока не услышу от вас что-то конкретнее, чем сказки о кодах. Я хочу знать, не спелись ли вы с Северной Кореей. Я хочу знать, о чем вы говорили… — Не волнуйтесь, скоро в Британии наступит коммунизм. И все станут равны — и англичане, и другие народы. — Коммунизм в Британии уже был. В книгах Оруэлла. Вы думаете, что мы допустим, чтобы коммунистическая зараза проникла в умы добропорядочных англичан? Смею вас заверить, что вы раньше умрете, чем коммунизм придет в Англию. — Возможно, я умру раньше, — равнодушно бросил Мориарти. — Главное, что дело будет жить. Мы на-аш, мы новый мир построим. Я записал несколько видеообращений на этот случай. Давным-давно, в далекой-далекой тюрьме. Думаю, вы знаете, о чем я. — Что вы сказали? Рябчик застрял у Майкрофта в зубах. — Я сказал, что я не одинок, мое дело будет жить. И есть кому возглавить революцию и без меня. — Вы… обратили? Мою? Сестру? — Почему обратил? Я просто ей рассказал про большой мир. Вы держали ее взаперти, думали, что она никогда не узнает, что мир шире клетки? Майкрофт пулей выскочил из камеры и связался с Шерринфордом.3.
Джим молча оделся в мешковатую одежду, выданную со склада спецслужб, и обернулся к Майкрофту. Майкрофт был бледен, но держался с достоинством. — Так что, я свободен? — Да. У меня только один вопрос, мистер Мориарти. Майкрофт держал маску спокойствия, но губы его дрожали. — Вы… вы завербовали мою сестру, гения, определяющего время, всего за пять минут?! За те пять минут, которые она попросила побыть с вами наедине? Мне страшно представить, что вы способны сделать со всей Британской империей. Я вас отпускаю только потому, что если выбирать между вами и Эвр во главе всемирного пожара, то, конечно, я выберу вас. Вы благоразумны и не спалите все подчистую. Джим должен был снисходительно улыбнуться и уйти по-английски. Однако на этот выпад стоило ответить серьезно. Он вспомнил голубые ели, тускло освещенный саркофаг, святыню советского народа. Он вспомнил. Он видел Ленина всего восемьдесят секунд, но этого заряда хватило на всю жизнь. — Что такое пять минут, мистер Холмс? Мою жизнь изменили восемьдесят секунд.