Пепел истлевающей зимы

Праздники Андрей не любил. Излишние хвалебные слова ни о чём, бесполезные пожелания того, что у него либо уже и так есть, либо же никогда не будет, мишура, крики и пьяный угар, угрожающе обещающий стать его привычным состоянием в редкие, но ударные выходные. Но устроить весёлый, незабываемый день рождения для той, которая сама собой являлась олицетворением самого настоящего весеннего праздника, со всеми его обязательными атрибутами вроде цветов, мягких игрушек, шариков и танцев Андрей, как истинный капитан и истинный друг, был обязан. Поэтому, улаживая последние организационные вопросы накануне отъезда в Пензу, без всяких сомнений набрал номер Богдана, всегда висящий одним из первых в списке последних вызовов, с предложением встретиться и выбрать Насте подарок, заодно затарившись обязательными горячительными напитками на любой вкус. Андрей вполне мог бы справиться сам — он на машине, да и последнее слово в плане выбора белого плюшевого медведя всё равно по итогу осталось за ним, но Лисевский, прекрасно зная это, всё равно приехал в условленное время к торговому центру. Прекрасно знал он и то, что, пиная носками заляпанных дорожной слякотью ботинок грязный снег и медленно выпуская дым изо рта, ответит невнятным и едва заметным кивком на предложение Андрея продолжить вечер у него дома. А затем, задумавшись и всё-таки взвешивая наспех принятое решение, мотнуть головой и, встретившись с острым, колючим взглядом сканирующей, словно рентгеном, пары глаз напротив, дёрнуть уголками губ: — Не к тебе — ко мне. К тебе далеко. *** Четыре бутылки пива из заготовленных на день рождения Насти распиваются тут же в течение вечера, а Богдан, игнорируя напоминание матери о ещё не собранной сумке, затягивается очередной сигаретой, сбежав на балкон от вездесущего и проникающего под кожу присутствия Андрея. В его жизни слишком много капитана — после невыносимых двух суток в Казахстане и накануне точно таких же невыносимых суток в Пензе Лисевскому было жизненно необходимо глотнуть свежего воздуха, чтобы выцарапать из груди безумное чувство, даже если его придётся вырывать буквально с мясом. Но Андрей, как всегда, лишил его даже этой недолгой передышки, и он снова согласился. Конечно же, ради Насти. Хоть и самого себя Богдан обманывать не привык. — Сколько раз тебе говорить — не стой на холоде практически раздетым, — около него внезапно оказался Андрей, и Лисевский в очередной раз мысленно отругал себя за вялые реакции. Пора уже уяснить точно, что рядом с Андреем ухо нужно держать востро. — Я выйду на балкон раздетым лишь тогда, когда ты решишь меня раздеть, — безразличным тоном обронил Богдан, вытягивая остатки никотина из истлевшей до фильтра сигареты. Можно было бы, конечно, закурить вторую, но тогда проницательный капитан наверняка догадается, зачем на самом деле он сбегает от него в который уже раз. — Признай уже наконец, что ты частенько это себе представляешь, — пожал плечами Андрей. — В Пензе у нас снова один номер на двоих, ты же понимаешь? — Я в клуб с Илюхой пойду, — стирая окурок в пепельную крошку и бездумно роняя скомканный фильтр куда-то на асфальт, отрезал Богдан. — Из тебя хреновый провокатор — все твои шаги легко просчитываются заранее. А свои влажные мечты и фантазии оставь для своей девушки. Лисевский возвращается в комнату лишь несколькими секундами позднее Андрея, но тот уже успел любовно уложить гитару на собственных коленях и тихо набросать пальцами несколько несвязных аккордов, словно настраиваясь. В такие мгновения с ним было уютно просто помолчать, стараясь не замечать напряжённо сжатых губ и никак не реагировать на застывшую в отливающих в вечернем полумраке серо-голубым блеском глазах. Он ведь и так всё прекрасно знает. Возможно, даже лучше, чем представлял себе Богдан. Только вот Андрею не хочется знать и понимать. В очередной раз давая себе обещание не звонить и не писать Богдану без повода, он это обещание систематически нарушал. Тем более сегодня этот повод был, ведь так? Обманывать себя самого — последнее спасение, что у него осталось. В такие моменты было уютно и возможно сделать вид, что всех этих пяти лет и вовсе не было, а все совершённые им ошибки и поспешно принятые решения — благодушно подброшенные Вселенной альтернативные варианты «а что было бы, если бы». Жизнь — не кино в жанре фантастики, поэтому иллюзия разбивается о проникающие из-под плотных штор первые лунные отблески, выстрелившие из не затянутого тучами неба, и Андрея озарило наконец понимание: скоро весна. Ему не хотелось отпускать эту богатую эмоциями и откровениями зиму; в ней было что-то эфемерно важное, что улетучивалось сквозь растопыренные пальцы и умирало, как тающий снег под ногами. — Мне пора уже. Собирай наконец вещи и не опаздывай завтра. Я тебе ещё позвоню. Бессмысленные, в общем-то, фразы — Богдан по отношению к их совместной работе всегда был гипертрофированно ответственным, да ещё и донельзя пунктуальным, но что-то сказать нужно было. Андрей прекрасно понимал, что мог бы уйти и просто так, молча — без риска быть неправильно понятым. Так же, как и Богдан прекрасно понимал, что провожать Андрея до двери — глупо и, в общем-то, ненужно — тот давно уже умел с лёгкостью открывать все замки и был в состоянии аккуратно, но надёжно захлопнуть дверь, безошибочно определяя, на какую полку заботливая мама Богдана переложила его обувь. Андрей впервые подавил в себе желание приобнять Лисевского на прощание под видом крепкого рукопожатия и неловко улыбнулся, самому себе напоминая этой недоулыбкой оскал изголодавшегося животного. У него ещё будет время взять своё. *** Прогонять программу накануне концерта — абсолютно глупая идея, ведь Богдан знает все свои ходы и партии слишком хорошо, и Андрею на миг даже стало его жалко — именно на его участь приходится львиная доля капитанского гнева и критики. Но Лисевский не вступает в бесполезные споры и никогда не огрызается, молча делая то, что требует Кэп. Кажется, его вообще невозможно зацепить или обидеть — до тех пор, пока они не остаются наедине после выступления, приняв в себя немалую дозу алкоголя. — Ты же говорил, что пойдёшь со всеми в клуб, — нетрезво шатаясь и безмолвно требуя у Богдана сигарету нагло протянутой рукой, прищурил глаза Андрей. Конечно, он знал, что никуда Лисевский не пойдёт, будучи незримо связанным со своим капитаном и одновременно персональным проклятием, но только у изрядно выпившего Богдана есть шанс выпытать что-то откровенное и важное. — А ты прекрасно знаешь, что я не танцую, — парировал Богдан, чиркая колёсиком зажигалки и подкуривая неправильно удерживаемую тремя пальцами сигарету в руке Андрея. Он давно уже ничего не говорил о странной привычке капитана жевать папиросу, медленно выкуривая её «невзатяг». — А просто тупо вливать в себя рюмку за рюмкой — тоже не моё, если без души. — Потому что твоя душа — я, признай это, — лицо Андрея исказила хищная улыбка, и Богдан резко сморгнул, надеясь, что пляшущие огоньки в глазах напротив — особенности тусклого освещения на балконе приютившего их отеля, и не более. Но стоило ему открыть глаза, как Андрей оказался совсем рядом, поворачивая его к себе за плечо и жадно облизывая губы. — Ты — то, что жрёт мою душу, Андрей. Прикладывая чуть больше силы, чем нужно, Богдан отстранил капитана от себя и скрылся в темноте номера, наугад нашаривая где-то на стуле собственную куртку. Пожалуй, ему действительно нужно проветриться, а лучше — пропустить рюмку-другую с Беляковым, который сквозь отдающуюся молотками вибрацией где-то в горле музыку кричит ему в самое ухо привычное: — Терпи — ты же слишком любишь его, чтобы просто взять и уйти. *** Между машиной, что привезла его из аэропорта домой, и такси, увозящим на тщательно и выверенно подготовленный ими праздник в честь прошедшего дня рождения Насти, — недолгая и незначительная возможность «переварить» всё произошедшее, а заодно и в очередной раз задать себе всё один и тот же вопрос, почему он ведёт себя так. Почему, заранее зная, что ничем хорошим это не закончится, соглашается провести с Андреем лишние минуты времени, стремительно перетекающие в часы, зачем становится рядом с ним слишком близко, намереваясь ощутить непременный тактильный контакт, зачем садится рядом в самолёте и машине, зачем отвечает на звонки в не уготовленное для них двоих время. Ответ он тоже знает заранее и наверняка, но этот ответ не нравится ему ровно в такой же степени, как Андрею не нравится неозвучивание этого ответа, только теперь уже по-трезвому, а не при очередном приступе пьяного угара, развязывающего язык и тщательно запахнутые клапаны сердца. Богдан честно пытался скрыться от всего этого и на сей раз, вцепившись в самолично созданную им иллюзию брони, но то ли душный воздух кафешки, то ли горящие всё тем же неотступным блеском глаза Андрея вынудили его задержаться на улице подольше. Ещё и, как назло, сигареты он умудрился оставить на столе. — Будешь курить? — словно прочитав его мысли, Андрей вытащил из кармана собственной куртки новёхонькую, хоть и помятую пачку и, замечая удивлённый взгляд Богдана, широко улыбнулся: — Ношу с собой для особых случаев. Кажется, вот и он. На что ты способен в обмен на сигарету? Он нарочно стоял так, отрезая все пути к отступлению для Лисевского; с одной стороны — глухая холодная кирпичная стена, с другой — разящий неизменным парфюмом сам он, загнавший свою жертву в ментальный и физический тупик. Оба знали, что когда-то это и случится так — без возможности сказать друг другу и самому себе «нет», но оба были к этому по-настоящему не готовы. Андрей прекрасно знал, что все его пьяные потуги вывести из себя сохраняющего прекрасную выдержку Богдана стремятся к нулю, как знал и то, насколько мерзко и гнусно это выглядит со стороны. Но он ничего не мог с собой поделать вот уже пять, бессильно теряя крохи самоконтроля в подобные моменты. Богдан умел сводить с ума своей непохожестью, отличностью от этого бешено вращающегося мира; он был словно из посланником из космоса, присланным на Землю для того, чтобы проверить на прочность принципиальных снобов вроде него, Андрея. Он спланировал свою жизнь заранее ещё в мало-мальски осознанном возрасте: образование — второе образование — перспективная работа по душе — собственная квартира, машина — счастливый брак, крепкая семья. И если с первым, вторым и даже третьим всё сложилось удачно, четвёртое было на подходе, то всё остальное летело в тартарары вместе с невинно-синими глазами несуразного парня, умудрившегося разбить вдребезги всё то, что было дорого и что дорого так и не станет. — Я скорее курить брошу, чем позволю тебе разрушить то, что между нами сейчас есть, — глухо бросил Богдан, сжимая пальцы в кулаки под надёжным укрытием глубоких карманов куртки. Нервные импульсы ударили в воспалённый мозг слишком быстро, и рука дёрнулась инстинктивно, на неправильных, но, видимо, спрятанных глубоко внутри недр подсознания рефлексах — не успел Андрей коснуться его обветренных губ своими, как костяшки пальцев гулко проехались по лицу капитана, оживляя приобретённые ещё давно навыки нанесения боксёрского удара. Андрей отпрянул от него тут же, держа холодную руку у мгновенно распухающей брови, а Богдан пытался понять, в какую секунду ему в голову пришло это. Он не мог сделать больно этому человеку даже в самых страшных снах, считая его чуть ли не святым и прекрасно отдавая себе отчёт в том, что только он умудрился разглядеть в его угрюмой душонке личность. Только вот все предохранители окончательно сорвало, и было совершенно невозможно больше ни молчать, ни сказать наконец то, что оба хотели услышать. — Ты слишком дорог мне, чтобы терять тебя, Андрюх. С неба срывались новые снежинки, чисто-белым ковром застилая грязь и слякоть, и Андрей зачерпнул незащищёнными кожей перчаток пальцами горсть тающих белых мушек, прижимая их к обожжённой болью брови. Эта боль отрезвляла; этот холод вымораживал его изнутри, убивая внутри то, что так упорно-отчаянно лелеяла в нём зима. Богдан, как всегда, на все сто процентов прав — и он, несмотря на возраст, гораздо мудрее и гораздо выносливее. А где-то там, в гудящем громкой музыкой кафе остались все его планы на будущее, а здесь — мечты о сногсшибательной карьере в мире юмора. Он не отпустит Богдана от себя ни на шаг, даже если ради этого придётся засунуть свои осточертевшие чувства куда подальше. Но прежде — окончательно убедится, что так смогут они оба.