Слишком давно и не слишком много

Азия в сто раз хуже и страшнее Африки. В Африке не устраивали ракетные атаки только потому, что на горизонте мелькнула стройная (вернее, уже месяц как анорексичная, отметила Марта) черная девушка. Что связано, конечно, не только со стратегическим расположением ракетных комплексов в КНР и Японии, но и количеством оных девушек в, допустим, ЮАР. Число доносчиков из региона в регион, к сожалению, варьировалось несильно. Марта догадывалась, что пожилая японка, донесшая на нее вчера, мечтала о возвращении внука из концентрационного лагеря под Токио (и может и не зря, от Мастера можно чего угодно ожидать). Но как де это всегда было чертовски больно и обидно! Как же ранило, что ты говоришь о самом-самом, что у тебя есть; а люди пытаются тебя убить. Интересно, как он там, самый-самый? Еда. Очень хочется есть. Сколько раз она ловила себя на мысли пойти и своровать что-нибудь. Это же элементарно, если тебя не видят. Марта была честной девушкой, но не святой же, в самом деле. От хозяев не убудет, решила она, увидев — или даже унюхав — что-то вроде подпольного кабака (вообще-то, такие сейчас запрещены, и очень строго — чтоб не собирались большими компаниями). В конце концов, она сначала спросит, подумала она, спускаясь в подвал. — Святая Марта Джонс, — Марта не поверила ушам. Всем же известно, Мастер не спускается с Вэлианта. Или это рождественский визит? Очень некстати. Мастер не был похож на Гарольда Саксона. Отморозок в бомжатской одежде, скорее — впрочем, как раз то, что нужно, ему подходит. — Мой последний час, и с кем? С земной девочкой? Тебе не смешно? Мне, например, очень, — он расхохотался. Марту заколотило. «Возьми себя в руки, доктор Джонс!» — Серьезно? Последний час Мастера? Я с удовольствием посмотрю, — Марта скрестила руки на груди и при подняла бровь. Она надеялась, что так выглядит скепсис в позе. По правде, она и в лучшие для своего артистизма времена не была в состоянии показать такую эмоцию. Милая, наивная Марта. Будет странно умереть жесткой и черствой, вдруг пришло ей в голову. — Скорее всего, конечно нет, — Марта вдруг поняла, что Мастер жрет, не ест, а именно жрет; мясные стейки, целое состояние, можно месяц кормить семью — он здесь тоже из-за еды? Но это глупо, у него огромный авианосец припасов. Что-то шло не так — или все шло не так, слишком много вопросов. Где хозяева, а? — Я думаю, что успею поговорить с Шанто. А может, и с китайским мальчишкой... Но я же не уверен на сто процентов! Эта перемотка — странная штука, знаешь ли. Непредсказуемая. Прелесть. — Зачем ты мне все это говоришь? — Марта вытащила рукоять бластера из кобуры. — Обезьяны! — снова этот смех! — Доктор не научил тебя, что оружие детям не игрушка. Бездарный наставник, я всегда ему это говорил. Или ты глупая. Не понимаешь элементарных вещей. Ты только представь — это твой последний час; даже не час, так, минут двадцать; ты умираешь, Марта Джонс; тебя пробивает на поговорить, знаешь ли, — надулся. Он вообще может быть серьезным? — Почему ты умираешь? — Самая старая причина во Вселенной. Вы все когда-нибудь от нее умрете, честное слово. И ты, и красавчик, и миллиарды других. Марта не убирала руку с кобуры. Мастер это видел. Нет, она же не думает, что это действительно работает? Он всплеснул руками: — Я защищал Доктора! — да-да! — Убили бы его — а это <I>моя</I> война, понимаешь? Довольна? — Ты действительно хочешь, чтоб я поверила? Пока что-то не видно, — очень скользкая тропа, Марта Джонс! — Чего ради тебе его спасать? — Ну, знаешь ли. Иногда тебе просто приходит в голову: «Этого придурка надо спасать!» Первый раз такое встречаешь, что ли? Гляди ж ты, опять надулся. Марта подошла к нему — впрочем, не отпуская бластер. Мастер напрягся. Она резко обняла его и поцеловала в лоб. — За что?! Таймлорды все не сильны в такого рода вещах, что ли? — Он будет жить. Ты спас его. Разве этого мало? — По правде говоря, я бы не был так уверен, что он выживет, — рассеянно заметил он. Потом посмотрел Марте в глаза — И уж наверняка не выживешь ты. Он обнял ее — или скорее схватил ее за волосы, резко поднял ее подбородок, пристально посмотрел в глаза Марты секунды две и вдруг поцеловал девушку. Прикусил ее губу, сначала чуть-чуть, потом больнее. Марта не отвечала, но Мастеру, кажется, было плевать; зато доктор Джонс точно знала, кому здесь не плевать и у кого эмоции разложились в полный спектр, от страха и отвращения до непреодолимого желания. Это было странно. Она давно не целовалась — <I>слишком давно,</I>Доктор, у нас с тобой это было слишком давно — и не слишком много. Она скользнула языком Мастеру между губ. Он почувствовал, что полугодовое сопротивление падает под пальцами, танцующими все тот же ритм на ее спине; что блокада снята. Он усадил ее к себе на колени, прижал очень сильно, почти больно — интересно, он может не больно? Пальцы впились ей в шею. Марта прекратила целовать его, и он ослабил хватку — но не отпустил. Его язык был очень глубоко, а руки скользнули ей под бронежилет. Марта почти приняла правила игры, ее руки были у него под кофтой, чувствовали его тело, горячее, ненормально горячее, горячее только его руки на ней, на спине, на груди, гладящие живот руки. Марта приоткрыла глаза и вдруг увидела, какой он ненормально бледный — особенно отчетлив был контраст ее рук с его шеей. Ему показалось, что расстегнуть ей лиф — отличная идея. Марту передернуло — не то от ужаса, не то от удара статическим электричеством. Мастер мгновенно оттолкнул ее, схватился руками за голову и развернулся вокруг своей оси, будто пытаясь что-то осознать. Девушка его больше не интересовала ни на йоту. Марта словно очнулась, выхватила бластер и молча наставила на Мастера, выжидая объяснений. — Ну а что? — он развел руками. — Я бы, знаешь, предпочел хороший секс напоследок. Или маленькую разрушенную галактику. Ну такую прелестную маленькую галактику. Или изменить свою временную линию — не без твоей смерти, конечно, и увидеть Год, Который Все-Таки Был, и Доктора, который все-таки проиграл. Марта Джонс, да я упускаю все возможности! — Мне показалось, или ты сказал, что я выиграю? — Марта улыбнулась. — Погоди, ты что, из будущего?! — Глупая и очень плохо слышащая девочка. И бессердечная. Я умираю, клянусь Рассилоном — ты не почувствуешь иронии, но она есть — прямо здесь, прямо сейчас! Он снова схватил ее, прижался лбом к ее лбу, прошептал: Запомни этот день, Марта. Хорошенько запомни! Она напугана, очень напугана. Очень хорошо. — Какой, кстати, сегодня день? — Рождество, — пожалуй, даже слишком напугана. Ну... Ну и что. — Пять дней до ракет. Попрощалась со своей доносчицей? — Ракет? Он засмеялся, тем смехом, от которого больше никому не смешно. — Так вот оно! Моя ошибка! Ты знаешь, я полгода мучался, как ты спаслась из Токио — а это я? Он обнял ее. Она поймет когда-нибудь. Хотя наверняка умрет раньше. Иначе с чего Доктору заводить себе какую-то Донну? Марта умница, после всего, не так ли. Мастер крепко обнял ее и поцеловал в затылок. До срабатывания перемотки оставалось десять секунд.