Эгоистка

      Персефона скучающе смотрела на длинные очереди. Порой она жалела смертных, ведь им так долго приходится ждать. Это только на поверхности жизнь проходит мимолетно, здесь все тянется крайне медленно и удручающе скучно.       В зале, где душам выносят приговор появилось сияние. Еще один мертвый пришел отвечать за свои грехи. Красивая итальянка несколько ошарашенно оглядывалась по сторонам, явно не понимая, что происходит. Впрочем, никто из прибывших никогда не понимал.         — Мария ди Анджело, — зазвучал голос одного из беспристрастных судей и Персефона подошла ближе. — Убита повелителем богов, возлюбленная нашего владыки, имеет двух детей. За свою жизнь спасла нескольких людей. Наш вердикт: Элизиум.       Редкая честь. Многие души начали перешептываться, завистливо смотря на женщину. Вперед вышла богиня, подняв руку.       — Я требую отложить дело этой души.       Судьи неуверенно переглянулись. За многие тысяч лет такого ни разу не случалось.         — Госпожа, отложить дело мертвого невозможно.         — Я приказываю вам это сделать, — зазвучали в голосе стальные ноты. — Я лично узнаю, достойна ли эта душа Элизиума.       И, не слушая более ничего, она жестом приказала Марии идти за ней. Не торопясь, они направились к полям наказаний. Персефона рассматривала женщину, с которой муж ей изменил. Она пыталась найти причину. Особой красотой Мария не блистала, была привлекательна, и только. Ум? Характер? Или Мария привязала бога к себе иным способом?         — Когда я впервые попала в подземный мир, — неспешно начала она. — то случайно оказалась на полях наказаний. Я помню тот ужас, что сковал меня, богиню. Я смотрела на страдающих смертных, полубогов и меня трясло от жалости и отвращения. Их гримасы боли не раз мне потом снились.         — К чему вы это говорите?       У Марии был приятный голос. Мягкий и звучный. Таким тоном нужно петь колыбельные. Возможно, ей доступны чары, как Афродите, и она может зачаровывать голосом?         — Ни один смертный не выдержит пыток фурий. Все ломаются после определенного удара. Кнутом, огнем, камнем неважно.       Она остановилась, внимательно смотря в глаза женщины.         — Я могу оставить тебя здесь. Заставить захлебываться в своей крови. Содрать с тебя кожу и начать жечь мясо. Разодрать на клочки, оставляя живой.       Богиня на секунду замолчала, глядя на ничего не выражающее лицо.         — Или могу привести твоих детей. И убить обоих на твоих глазах. И не один раз, нет. Разными способами, всю вечность я позволю тебе смотреть на них, слушать их крики и задыхаться от беспомощности.       В темных глазах мелькнул страх.         — Аид не позволит…         — Аид — бог. Через двадцать лет он забудет о том, что у него есть дети. Но я нет. И я выполню свое обещание.         — Госпожа, умоляю нет! — Мария встала на колени. — Они еще дети, они не в чем невиновны.         — Мне решать, виновны они или нет, — голос сочился презрением.         — Они сироты! Их судьбы итак искалечены, неужели необходимо ломать их дальше?       Персефона промолчала, вспомнив, как тосковала по матери, когда ее украл Аид. Бессонные ночи, не высыхающие слезы, отчаянная тоска. Да, она знала, какого быть без матери.       Видимо, Мария почувствовала ее смятение, потому как прошептала:         — Не жалейте меня, только не трогайте детей.         — Ты готова на все ради них? — с какой-то тоской спросила Персефона.         — Я люблю их, как любила их отца. Если наказание за это вечные муки, то я готова терпеть.       Богиня смотрела на нее несколько секунд, а затем молча развернулась и ушла. Она, наконец, поняла, что нашел в этой смертной Аид. Персефона с трудом могла что-то отдать. Она привыкла, что все достается ей: любовь, богатство, почет. Она была эгоисткой и совсем этого не отрицала. Мария же готова была отдать все, ради тех кого любит. И никто никогда не любил ее мужа так безвозмездно. Может, Мария умерла из-за этого. Потому что могла отдавать. Жертвовать. Ради детей и возлюбленного.