сожги меня, вода

      Спустя столько, вы всё ещё задыхаетесь друг для друга, а её губы солоны до того, что языку становится почти больно. Океан поглощает вас, но будто уходит. Вокруг вода, а душа Океана далеко-далеко, там где уже властвует Атарапа*, со своими красными цветами в волосах. Вокруг — тьма. Холодно, несмотря на то, что весь день ты обливалась потом, помогая строить новые плоты на несносной жаре, натягивая паруса. Твои руки — две сплошные ссадины, и кажется, что в них ещё кроется с десяток заноз. Так страшно обнимать Её, такую тонкую, нежную, с кожей, размягчённой солью и вечной негой. Вы — в ледяной мараме*, тебе холодно, но ты уверена, что по твоим вискам также, как и днём, стекает пот. Воды становится больше. Ты задыхаешься ещё сильнее.       Однажды она сама явилась к тебе. Это было ночью, вы всегда встречаетесь ночью, но тогда, спустя одно лишь касание, она упала, будто замертво, от того, что её нежная, нежная кожа высохла, потрескалась, и по всему её телу, белому, как кокосовое молоко, растекалось красное. Ты уже не помнишь, как, сломя ноги, царапая лицо ветками, наступая на острые камни и жуков, дотащила её к пресному источнику, ведь кровь и океан — это как ходьба по тем острым камням, только намного, намного больнее. Она очнулась на следующий день, а на третью ночь, когда трещинки на белоснежном теле затянулись, ты отнесла её обратно. Спустя всё, она любит тебя настолько, что позволяет раз за разом умирать в своих руках.       И вот даже теперь, шея будто ломается вовнутрь. Губы Ариэль настолько солоны, что языку по-настоящему больно. Они — всё, что ещё удерживает тебя на этом свете. Ты променяешь податливость песка под одеревеневшими ступнями, шутки Мауи, улыбки родителей на самую мучительную из смертей, если эти губы сейчас оторвутся от тебя.       Разнеженная ладонь шарит по телу. Места, где она к тебе прикоснулась, горят, будто с них содрали кожу. Ты молишь, выгоняя из себя последний воздух — пожалуйста, пожалуйста, — потому что ты — Моана с Мотануи, на тебе уже три татуировки, а глаза — ну чем не рыбьи? — сейчас настолько бессмысленны, что становится жутко. Потому что ты Моана с Мотануи, совсем скоро вождь и самая завидная из невест. Потому что с твоего тела ещё не сошла детская пухлость, а тебя могут схватить ночью, когда ты крадёшься к самой лучшей части Океана, и сделать своей. Ты молишь, даже когда воздуха остаётся ровно на один вздох, а рука-кокосовое молоко начинает сдирать кожу уже с крепких ягодиц, — Пожалуйста, забери меня с собой. Пожалуйста, я хочу стать скатом, хочу, чтобы ты спала на моей спине.       Она — не бог. У богов не бывает такой белой кожи, таких красных волос, такого тонкого лица. Она — то, что должно быть внутри. Как душа, как кости, как мясо. Ты хочешь прыгнуть с ней в костёр, чтобы сплавиться в одно целое, ты хочешь съесть её, или чтобы она съела тебя. Вы должны быть не просто рядом, вы должны быть вместе. Ты молишь, даже когда воздуха не остаётся совсем — Пожалуйста, — а затем погружаешься во что-то ещё более холодное и чёрное, как раз тогда, когда разнеженная ладонь начинает сдирать кожу уже внутри тебя. Спустя столько времени, по утрам ты просыпаешься на берегу. И велишь разжигать костры.