прости.

Ричард не знает что делать. Его мучает совесть. «Зачем?» «Зачем, Эдс?» «Зачем, Эдс, ты это сделал?» Тозиер путается в своих кудрявых, и до жути непослушных волосах. Он думает, что виноват он. И балабол это осознает. Ведь его любимый, самый прекрасный, нежный и милый человек лежит в больнице из-за тяжелой болезни. — Аргх, — тяжело вздыхает парень, снимая очки с переносицы, и медленно потирая их подушечкой пальца. За что, Эдди? Что ты сделал? И вот, через долгожданных, и долгих два дня, Ричи собирается навестить своего человечка. Он медленно и тихо заходит в палату, видя перед собой болезненное тело, бледное, с алыми щеками. Каспбрак спит. Ну да, проторчать в больнице целый месяц, это ненормально. Так его жирная мамашка бегает как бешеная, спрашивая, все ли хорошо с его драгоценным сыночком. Но сейчас его мамочки нет. Они наедине. Ротик малыша был немного приоткрыт, из которого выходил горячий парок. А из уст Ричарда шепчется тихое: «Прости.» «Прости.» «Прости, Спагетти.» «Прости, Спагетти. Я виноват.» Тозиер нежно берет руку Эдварда, ощущая холод. Ледяная ладошка пульсирует, а Ричи немного ее сжимает. Но не собирается делать больно своему возлюбленному. И вот, Эдди медленно приоткрывает свои веки глаз, и видит перед собой своего лучшего друга. Он улыбнулся. А балабол засиял, и бросился в объятья Каспбраку. — Я скучал, — произнес очкарик, уткнувшись носом в его болючеё плечо. — извини, что не пришел раньше. Губы астматика задвигались. — Не извиняйся. Я обязательно вылечусь, — прошептал хриплым голосом Эдди, и его глазные яблоки покрылись стенкой из слез. — обещаю. Прошел день. Два. Три. Четыре. Пять. «Эдди нет. Он больше не вернется. Я больше его не увижу. Черт. Нет. Это сон. Проснись, сучара! Проснись, ебанный балабол! Такого не может быть! Не может!» Ричи прижался к стене, держа в руке подушку, которая была мокрая от слез. Щеки стали розоватыми, глаза красными. «Не увижу…»