Сэмпай, заметь меня

Кагами Рёхей всегда был один. Он привык к подобному раскладу и нисколько по этому поводу не парился. Ну, почти никогда. Разве что только когда сидел в классе и смотрел на одноклассников, весело орущих что-то друг другу, по старинной судзурановской традиции не обращая никакого внимания на дрожащего учителя. Или когда шел к воротам школы, где его ждала машина с водителем, а по дороге обгоняли компашки гогочущих парней в черной форме. Или когда он смотрел, как Кабураги Казео идет по коридору вместе с неудачниками, которых и по именам-то никто не знал. Рёхей в тайне надеялся... Он думал, что Кабураги тоже, как и сам Рехей, одинок. По-настоящему сильные люди всегда одиноки, разве нет? Порой он представлял, как предложит Кабураги дружбу, и тот, конечно, согласится. Ведь Рехей был самым сильным в своей параллели, и неважно, что он первогодка, а Кабураги — в выпускном классе. Семпай обязательно должен был его заметить. Но сейчас Рехей стоял и смотрел, как троица неизвестно откуда взявшихся старшеклассников панибратски хлопает Кабураги-семпая по плечу, как тот позволяет им это делать, вместо того, чтобы уложить одним быстрым и точным ударом, как они вместе шутят что-то про баню и шашлыки, — и больше не мог терпеть. Он прервал свое предложение дружбы на полуслове и ушел, не оглядываясь. Самые сильные всегда одиноки, а Рехей был сильным. Он ни в ком не нуждался. Зачем вообще нужны друзья? Ему и без них заебись. Но все-таки иногда, глядя на Кабураги-семпая, Рёхей думал о том, каково это — когда ты не один? Когда тебе есть, с кем сходить в раменную на углу, с кем поржать над абсолютно не смешным анекдотом, с кем можно побыть не наследником клана Оцу, а обычным парнем, пусть даже и из школы для трудных подростков? *** На Фудживару-сана Рехей поначалу не обратил никакого внимания. Ну подумаешь — новенький. Мало ли их тут трется, в офисе Нараоки-сана постоянно толклись люди — подчиненные, друзья, враги, партнеры по бизнесу. Ну вот решил парень стать одним из клана Оцу, чего тут необычного? Разве только то, что парень был ненамного старше самого Рехея — на пару-тройку лет, не больше. Но Рехей ездил в школу на машине с водителем, а этот серьезный парень драил полы у него дома. Нараока-сан сказал, что хотел бы видеть такое же стремление бросить учебу и стать якудза в Рехее, но самого Рехея мрачная решимость нового уборщика слегка пугала. Казалось, он был готов на все что угодно, чтобы заслужить благосклонность старших чинов клана, чтобы добиться признания Нараоки-сана или хотя бы доброго слова. Пока что получалось у него, прямо скажем, не слишком-то удачно. Рехей хоть и не часто бывал в офисе, но не мог не видеть, что Нараока-сан уборщика по большей части игнорировал, а вот его правая рука, Масима-сан, наоборот, не пропускал ни единой возможности ткнуть новичка, Фудживару, в очередной его промах или просто сорвать на нем злобу. Рехей редко выходил из своей комнаты, так что не особо часто видел новенького. Да и о чем им, собственно, было разговаривать? «Привет, я сегодня опять подрался, получил трояк по геометрии — лучший результат в классе, между прочим, и еще два раза издали видел Кабураги-семпая, ты его не знаешь, ну да и ладно»? Так, что ли? Поэтому когда Рехей, возвращаясь как-то вечером домой, увидел у двери Фудживару, который стоял и курил, то как-то не ожидал, что тот возьмет с припаркованного рядом мотоцикла шлем и без единого слова кинет ему. Ехать на мотоцикле было нереально здорово. Рехей не то чтобы по жизни передвигался исключительно в лимузинах, но позади парня в настоящей байкерской куртке, ночью, по пустынной дороге — так он точно не ездил ни разу в жизни. Сидеть оказалось не очень удобно, потому что страшно мешал шлем, вернее, какая-то древняя каска, по ходу, нацистская, которую Рехей так и держал в руках, не зная, куда приткнуть — ну не на голову же надевать, это было бы уж совсем как-то глупо, вон Фудживара без шлема же ехал. И еще Рехей не знал, как поступить: держать Фудживару за пояс — казалось как-то по-девчачьи, что ли. Поэтому Рехей решил хвататься за его плечо, приткнув шлем куда-то около живота, и старался выпрямиться как можно сильнее. Несмотря на все эти заморочки, Рехей наслаждался дорогой. В небе светили тускловатые, но вполне себе звезды, в ушах громко свистел ветер, и Рехей в кои-то веки не думал вообще ни о чем. Они приехали в место, которое не могло быть ничем, кроме свалки. Кругом возвышались горы мусора и всякой рухляди, горели несколько костров в остатках железных бочек, и какой-то парень с длинными волосами и банданой на лбу деловито швырял старые покрышки в груду других таких же. Он посмотрел на Рехея и Фудживару, но ничего им не сказал, продолжив ковыряться в куче мусора. Фудживара остановил мотоцикл перед покосившейся халупой, построенной прямо там, посреди свалки. Рехей попытался сделать вид, что бывает в таких местах чуть ли не каждый день, но получалось не очень. Он осторожно осматривался вокруг, окидывая взглядом живописную инсталляцию из вороха барахла перед входом. Фудживара открыл дверь и включил свет, предлагая Рехею войти. Рехей переступил порог и чуть не остолбенел. Внутри была такая же свалка, как и снаружи — горы вещей, предназначение которых не поддавалось определению, минимум четыре велосипеда, на полу стояли термосы, канистры, пара газовых плиток, на стенах висели старые открытки, фотографии, немного потрепанные постеры. Как ни странно, несмотря на то, что дом больше походил то ли на гараж, то ли на кладовку, в нем почему-то было довольно уютно. Уютнее, чем дома у самого Рехея. Лично он с большим удовольствием приходил бы каждый вечер сюда, чем в то здание, где располагался офис клана Оцу. Там было скучно и Нараока-сан вечно начинал затирать про то, что учеба — это ерунда, и Рехею нужно как можно скорее браться за ум и заниматься «серьезными делами», а не с детишками в песочнице играть. Не то чтобы Рехею так нравилось учиться, да и отличником он сроду не был, но бросать школу ему все равно почему-то не хотелось. Не хотелось прямо сейчас решать, что делать со своей жизнью, не хотелось становиться взрослым, таким же, как Нараока-сан. Да и вообще, Рехей как-то не был уверен, что хочет быть якудза, несмотря на то, что именно этого от него все ожидали. Получив от Фудживары банку холодного пива — удивительно, в развалюхе даже электричество имелось, генератор они тут, что ли, поставили? — Рехей оглянулся в поисках места, куда можно было бы присесть, и в результате опустился на сиденье одного из велосипедов, стоящих у двери. Фудживара сел на какой-то ящик. Он продолжал говорить: о себе, об отце Рехея, о котором он, наверное, услышал от Масимы-сана, о несправедливости жизни, в которой даже в преступном мире, мире изгоев, все решает блат. Поэтому одним власть над кланом дается просто так, по праву рождения, как ему, Рехею — единственному сыну бывшего наследника клана Оцу, Кагами Кензо, а другим приходится начинать с самого низа, надраивая туалеты и заискивая перед вышестоящими, как Фудживаре. Рехей молчал, не зная, что сказать в ответ на этот поток слов. Всегда неразговорчивый Фудживара, оказавшись на своей территории, был совсем не таким, как в офисе, — Рехей впервые видел его настолько расслабленным. Он не жаловался, а просто тихо высказывался, как бы констатируя непреложные законы этой гребаной жизни. Рехей удивленно смотрел на него и слушал не прерывая. — Я вам завидую, Фудживара-сан, — сказал наконец Рехей, и Фудживара замолчал. — Не нужно ко мне на «-сан» обращаться, — чуть сконфуженно сказал он, но Рехей не останавливался. — Я хочу жить, опираясь на собственные силы, — твердо продолжал он, глядя на Фудживару. — И ни перед кем не отчитываться. Фудживара помолчал. Потом встал и повернулся к Рехею: — У нас с тобой есть нечто общее. Рехей внимательно слушал, не сводя с него взгляда. — И ты, и я — мы никому не верим, кроме себя. *** За одной банкой пива последовала вторая, потом третья. Рехею совсем не хотелось уходить — ну чего он там не видел, дома-то? Опять сидеть в своей комнате, одному, слушая, как внизу смеются мужики из клана и раздумывая, идти с утра в школу или нет? Здесь было гораздо лучше. Здесь он был не одинок. Рехей посмотрел на Фудживару — и увидел, как тот отвел взгляд. Сердце Рехея почему-то вдруг забилось чаще. Глупость, конечно, но... Может быть, Фудживаре тоже не хотелось быть одному сегодня — поэтому он и курил у входа в офис группировки Оцу? Поэтому и привез Рехея к себе домой? — А тот парень, — Рехей неопределенно мотнул головой куда-то в сторону входной двери, — он пива не будет? — А, Ода? — Фудживара глянул в окно. — Похоже, он уехал уже. Мотоцикла его не видно. — Он... ваш друг? — Рехей сам себя не узнавал. За прошедшие полчаса он сказал больше слов, чем иногда за день. — Друг? — Фудживара почему-то запнулся. Он встал и достал новую банку пива из холодильника. — Ну да, наверное, друг. Мы в колонии вместе сидели. Он неплохой парень. Такой же, как я. — Еще одна пауза, на этот раз еще дольше. — Ну, в смысле мы чем-то похожи. Меня-то как раз хорошим не назовешь. *** Рехей не помнил, кто кого первым коснулся, кто к кому потянулся — он к Фудживаре или Фудживара к нему, — кто кого обнял. Может быть, Фудживара, который притянул голову Рехея к себе и медленно гладил волосы на затылке, прижимаясь щекой к его щеке. А может быть, это был сам Рехей. Возможно, он первым наклонился к Фудживаре и теперь осторожно, очень осторожно проводил рукой по его спине, затянутой в косуху, и по плечам, не зная, что делать дальше, не решаясь запустить руку под куртку, не решаясь потрогать открытую кожу. Вдруг всё было какой-то ошибкой? Вдруг вот сейчас Фудживара резко отшатнется от него, ударит, посмеется? Но сквозь шум крови в ушах и собственное сердцебиение Рехей различал удары чужого сердца, совсем рядом, под своей ладонью, и это сердце билось так же часто, как и его, будто Фудживара, как и сам Рехей, боялся происходящего, хотел и стремился — чувствовать чье-то сердцебиение рядом со своим. Что-то упало, зазвенело, покатившись, но ни один из них не обратил внимания, они были слишком поглощены друг другом. Рехей запустил обе руки под куртку Фудживары и наконец как следует обнял его, прижав к себе. Фудживара сглотнул и уткнулся лицом ему в шею, так и не подняв взгляда. — Кагами... Не стоит. Тебе это не нужно. Но Рехей больше не нуждался ни в подтверждениях, ни в словах. Больше ничего не боялся и не собирался быть один этой ночью. Он неловко ткнулся губами сперва куда-то в щеку Фудживары, а потом в губы, сначала несмело, потом решительно. Фудживара тяжело вздохнул — и вдруг ответил на поцелуй, и Рехею моментально стало еще жарче, чем было. Голова кружилась от того, что происходило, от собственной смелости, от ощущений, которые испытывал впервые в жизни. Рехей никогда раньше не целовался. Да и с кем ему было? С хозяйкой магазина на углу? Она была единственной, кроме Нараоки-сана и его подручных, с кем Рехей хоть как-то общался, пусть обычно и простым кивком, пока она пробивала его покупки — жвачку, чипсы, газировку. Девушки у Рехея никогда не было, да и если честно, не очень-то он на девушек и засматривался. Парня... Парня тоже не было. Об этом он даже не думал до сегодняшнего дня. Да какой там парень — у него и знакомых в школе не было, не то что парня. Фудживара перестал его целовать и пошел к двери. Рехей запаниковал — и тут же перестал, потому что Фудживара просто выключил свет и вернулся. Он снял куртку и кинул ее куда-то на пол. Второй поцелуй был таким же неловким, как первый, но одновременно и чуть другим — более смелым, более значительным. Будто бы без слов говорил, что им некуда торопиться, некуда бежать и незачем скрывать что-либо друг от друга. Рехей тоже стянул с себя школьный пиджак. Руки Фудживары тут же оказались у него под футболкой — на животе, на груди. Рехей откинул голову, пытаясь не застонать, настолько ему это нравилось — ощущать грубые ладони на своей коже, самому трогать сильную спину Фудживары, его плечи, руки, и чувствовать его дыхание на своем лице. Рехей чуть сдвинулся и перенес вес тела на левую руку так, что оказался над Фудживарой и теперь мог сам трогать его всюду, где только хотел. Тот откинулся головой на спинку скрипучего дивана и только тяжело дышал, закрыв глаза. В свете луны, освещавшей забитую рухлядью комнатушку сквозь единственное окно, на котором не было занавесок, Рехей прекрасно видел лицо Фудживары — его ресницы подрагивали, щеки заросли синеватой щетиной, он то и дело сглатывал и закусывал нижнюю губу. Его явно вело, как и самого Рехея. Рехей чувствовал себя так, словно всю кровь в нем заменила бурлящая, пузырящаяся жидкость — газировка? Шампанское? Он в жизни не испытывал такого возбуждения — никогда, даже когда быстро дрочил у себя в комнате, накрывшись с головой одеялом. Ну почти никогда, если быть уж до конца честным. Когда он представлял себе Кабураги Казео... Но сейчас все было по-настоящему, не в мечтах и фантазиях, не дома под одеялом, а здесь, в этой халупе посреди свалки, на отчаянно скрипящем диване, с настоящим, не придуманным парнем, который не смотрел на него, как на путающегося под ногами первоклассника, а так же, как и сам Рехей, задыхался от желания и возбуждения. Фудживара открыл глаза, которые в полосе света, падающего из окна, блестели каким-то лихорадочным блеском. — Кагами-кун... — Рехей, — решительно поправил Рехей, продолжая гладить его шею и сам удивляясь своей наглости. — Рехей, — послушно повторил Фудживара. — Ты... Я не думаю, что ты... — Фудживара-сан, — прервал его Рехей. — Я не вернусь домой сегодня. Если не хотите — скажите сразу, я посплю где-нибудь в углу, на полу. Фудживара молчал. Он не смотрел на Рехея — он смотрел куда-то вдаль, словно думая о чем-то своем. — Не говори мне «-сан», — наконец сказал он, как и пару часов назад. Встал и снял с себя футболку. Потом стянул тяжелые ботинки, один за другим, носки и остался только в джинсах. Он стоял так и смотрел на Рехея, не двигаясь, ничего не говоря, не делая попыток раздеться дальше. Рехей подошел к нему и положил руку на ремень джинсов. — Фудживара-сан... — Хаджиме. — Хаджиме. Фудживара убрал его руку с пряжки ремня и расстегнул джинсы. Спустив их вниз вместе с трусами, он переступил с ноги на ногу, снимая сначала левую штанину, потом правую. Аккуратно положил джинсы в сторонку и так и стоял там, не двигаясь, в полосе лунного света. А Рехей, в свою очередь, стоял и смотрел на него — на грудь, взъерошенные волосы, крепкие плечи, впалый живот, серьезные глаза, — и в груди что-то сжималось. Не отводя взгляда от Фудживары, он стянул с себя футболку и подошел. Взяв за руку, он усадил Фудживару на диван и снял свои собственные штаны. Подумал и тоже не стал швырять их на пол, а аккуратно положил на какой-то ящик. Рехей сел на диван рядом с Фудживарой, но вся его решительность успела куда-то исчезнуть, и он понятия не имел, что делать дальше. Пузырьки газировки в венах, кажется, улетучились, и Рехей взглянул на Фудживару, пытаясь скрыть свою неуверенность. Фудживара... улыбался. Его по-прежнему серьезные глаза мягко смотрели на Рехея. Правая рука лежала на члене — не то прикрывая, не то лаская. Рехей не мог отвести взгляда от этого зрелища — загорелая ладонь Фудживары двигалась медленно-медленно, почти незаметно, и член слегка подрагивал, становясь все больше и толще. Собственный член Рехея тоже подавал признаки жизни, снова наливаясь кровью, как и несколько минут назад. Рехей придвинулся ближе к Фудживаре, продолжая наблюдать за тем, как двигается его ладонь. Фудживара тоже приблизился к Рехею и легко, едва касаясь, поцеловал. Его язык нежно дотронулся до губ Рехея, заставляя того закрыть глаза, забыть свой страх показаться смешным и неумелым девственником, свои тревоги и опасения, свое одиночество — все, кроме этих легких, как крыло бабочки, касаний. Мозолистая рука Фудживары легла на член Рехея, и тот, не выдержав, все же застонал — до того удивительно приятным было это ощущение чужой ладони на своем теле. Фудживара двигал рукой невыносимо медленно — Рехей готов был кричать от нетерпения, но никак не мог — он не хотел показаться слабым, не умеющим контролировать себя малолеткой. Но в глазах Фудживары — нет, Хаджиме — было столько доброты и понимания, что Рехей перестал сдерживаться и громко застонал. В тишине комнаты стон прозвучал резко, до отчаяния неприлично, но Рехею было уже все равно. Кровь в его венах снова бурлила, наполовину шампанское, наполовину — жидкая смелость, и он сам положил руку на член Фудживары, навалившись на него, целуя так, словно хотел выпить до дна его дыхание. Резко, беспорядочно двигая рукой, Рехей пытался найти правильный темп, подстроиться под него, вжимаясь в Фудживару, прижимаясь к нему бедрами, стараясь не сойти с ума от того, насколько ритм движений не совпадал с ритмом руки Фудживары на его члене. Фудживара тяжело дышал. Он закусил нижнюю губу и стал двигать рукой все быстрее, словно возбуждение, как волна, захлестывало его с головой. Рехей чувствовал, что вот-вот кончит. Ему было хорошо, так хорошо, что удовольствие граничило с болью, настолько острым оно было. Рехей держался из последних сил, и даже когда они кончились, продолжал сжимать зубы и балансировать на краю оргазма — пока наконец Фудживара не задрожал и не выдохнул, выплескивая сперму ему в ладонь. В голове у Рехея что-то замкнуло, и он тоже кончил, уткнувшись головой в шею Фудживары, впервые в жизни не чувствуя себя одиноко. Спали они на том же диване, в обнимку — в комнате просто-напросто не было никакой другой подходящей мебели. Перед тем, как заснуть, Фудживара накрыл их обоих каким-то видавшим виды одеялом, но Рехей уже наполовину спал. Он чувствовал себя так, словно неделю грузил вагоны, и не смог бы подняться даже под страхом смертной казни. Как ни странно, наутро никакой неловкости не было. Рехей думал, что ему будет стыдно смотреть в глаза Фудживаре, но нет — он чувствовал себя так, словно они просто стали еще чуть ближе, чем были вчера, когда пили пиво и думали о несправедливости этого блядского мира. Они одевались, не включая свет: солнце еще не взошло, но было светло, как бывает перед рассветом. Рехей нашел свои носки и теперь искал пиджак — тот оказался где-то под верстаком и был страшно мятым. Фудживара брился перед маленьким зеркальцем. — Отвезти тебя домой? — спросил он, стирая пену полотенцем. — Или сразу в школу? Рехей попытался отряхнуть пиджак от пыли. — Лучше домой, — сказал он, посмотрев на часы. *** С той ночи Рехей чувствовал себя по-другому. Более взрослым, более решительным, более смелым. Он был не один. Фудживара... Хаджиме стал для него, может быть, не совсем другом, но у них было нечто нечто общее. Нечто, что давало Рехею сил двигаться дальше, продолжать ходить в школу, видеть издали Кабураги-семпая, дарило смелость и злость, чтобы продолжать подчинять себе класс за классом, пытаясь доказать и Кабураги-семпаю, и всему Судзурану, и себе самому, что он, Рехей, заслуживает внимания, что он лучше, чем эти неудачники из третьих классов, которых Кабураги Казео предпочел ему, Кагами Рехею. Он всем еще покажет, чего стоит, что его нельзя игнорировать. С Хаджиме они больше ничего такого не делали. Но продолжали видеться, вместе тусить на свалке и пить пиво, разглядывая звезды в ночном небе. Рехей иногда думал о том, с кем раньше был Хаджиме — вряд ли для него это был первый раз, как для самого Рехея, — но ничего не спрашивал. Хаджиме был его другом, не парнем, и Рехей не хотел лезть в чужую личную жизнь. Тем более что Ода, друг, с которым они вместе сидели в колонии, иногда упоминал главу Куросаки, Шибату Хироки, и в такие моменты глаза у Хаджиме были то злыми, то грустными. Не быть одиноким оказалось здорово — но этого все равно было мало. Каждый день Рехей продолжал ходить в школу, каждый день видел там Кабураги-семпая с друзьями, и каждый день испытывал черную зависть, горькую, как желчь. Он просто физически чувствовал, как эта горечь капля по капле переполняет его, отравляя все вокруг, не давая дышать, не давая улыбаться, не давая спокойно жить. Рехей был в полном раздрае. Наверное, не стоило позволять так избивать этого Огису Кеничи, но Рехей, хотя старался не показывать, был вне себя. Ведь он, этот самый Огису, стал другом Кабураги-семпая. Занял то место, которое должен был занять он, Рёхей. А дальше все просто-напросто пошло по пизде. Огису загремел в больницу, Гора, как глава третьих курсов и, так сказать, исполняющий обязанности лидера Судзурана, пришел разбираться, и Рехей навалял и ему. Рехей не знал, что тот пришел драться с ножевой раной в боку, и только увидев кровь на полу, понял, что натворил. Но было уже поздно — Рехей не мог отступить, не мог потерять лицо перед своей армией, и идя по коридору школы, он слушал крики, возвещавшие о его победе над Горой, с каменным лицом и холодным сердцем. Единственное, что поддерживало, — то, что Хаджиме стал его другом, первым настоящим другом. Именно поэтому Рехей пошел с ним, когда Нараока-сан велел тому поджечь какую-то автомастерскую, именно поэтому решил совершить поджог сам — Фудживара был на условно-досрочном освобождении, и ему, если поймают, грозил немалый срок. Рехей же раньше не привлекался и ему светило максимум условное наказание. Но все пошло не так. В той автомастерской работал Кен-сан, и Рехей помнил его: помнил, как тот играл с ним, когда отец был еще жив, как учил его драться, как сыпал своими несмешными шутками. Рехей не показывал виду, он давно научился скрывать свои эмоции, но на самом деле ему было очень больно. Почему Кен-сан его бросил? Почему исчез после смерти отца? Почему появился только сейчас, когда Рехею уже никто не был нужен? Пиздец увеличивался и увеличивался в масштабах, а сердце у Рехея становилось все более и более ледяным. Даже то, что Кабураги-семпай наконец соблаговолил его заметить и сам, лично, пришел на свалку бросить вызов, нисколько не согрело душу. Было поздно, слишком поздно. Кабураги-семпай сказал, что встретится с ним в три часа на вершине Судзурана, и в этот момент Рехей впервые за долгое время почувствовал, что в душе что-то шевельнулось. Пусть так, пусть не как друг, а как враг, но семпай его наконец заметил. Он признал Рехея равным себе — и принял вызов. На следующий день Рехей явился на крышу заранее — он просто не мог оставаться вместе со всеми внизу, не мог выслушивать их ничего не значащие слова. Внутри все дрожало от напряжения — еще немного, и семпай будет здесь. Рехей не сомневался в этом, он твердо знал, что Кабураги сможет добраться до вершины Судзурана, что его никто не остановит — ни армия Рехея, ни Хаджиме, ни его друг Ода со своими байкерами. Кабураги-семпай придет и встретится с Рехеем лицом к лицу. Рехей не думал, что их драка закончится так быстро, — но помнил слова Кен-сана о плохих и хороших ударах. Это был хороший удар, честный, и Рехей впервые в жизни понял, о чем речь. После драки Рехей осознал, что цель вовсе не оправдывала средства. И что он, Рехей, больше не был одинок. Даже странно, как быстро может измениться жизнь — за несколько дней, за одну драку, за один апперкот. Только недавно Рехей сходил с ума от злобы и одиночества, а сейчас у него были друзья: те, с кем можно сходить поесть рамен, и те, с кем можно выпить пива и помолчать, глядя на звезды. И еще у него был Кен-сан, который так же, как и много лет назад, сыпал несмешными шутками, но теперь, слыша их, Рехей улыбался. Время шло, дни бесконечной вереницей сменяли друг друга, Кабураги-семпай продолжал вызывать на бой Риндамана и проигрывать. Огису Кеничи все также подначивал Рехея, называя его «кавайным первокурсником», и постоянно зазывал в баню, обещая «намылить спинку», но в целом вел себя прилично и почти не вызывающе. Рехей подозревал, что Огису заметил, как Рехей смотрит на Кабураги-семпая, потому что он начал к месту и не к месту подмигивать Рехею и шутить про «силу юности» и «весну жизни». Однако Кабураги-семпай никаких подтекстов не замечал, а сам Рехей делал вид, что его все эти намеки никоим образом не касаются. Хаджиме стал чаще улыбаться, и Рехей, радуясь за него, иногда думал, что у того завелась личная жизнь — таким счастливым и светящимся он иногда был, читая чье-то сообщение и торопливо набивая ответ. Рехей его не расспрашивал — зачем, если захочет, сам расскажет. А если не расскажет — тоже ничего страшного, друзьям не нужны слова. Все в его жизни стало прекрасно, но кое-чего до сих пор не хватало. Рехей долго собирался с духом, но больше откладывать было нельзя — на носу конец учебного года, у третьих классов скоро выпускной. Пора. Рехей глубоко вздохнул, так, словно участвовал в соревнованиях по прыжкам в воду и собрался спрыгнуть с самой высокой вышки, и сказал: — Семпай, если я смогу победить Риндамана, ты пойдешь со мной в кино? Кабураги-семпай непонимающе посмотрел на него и ответил: — Мы же недавно все вместе ходили. На этих, как их там... «Трансформеров». Рехей упрямо задрал подбородок еще выше и продолжал смотреть прямо в глаза. До семпая и правда все доходило очень медленно. Наконец, в растерянном взгляде Кабураги-семпая мелькнула искра понимания. — Кагами, ты вообще того? Совсем рехнулся? Какое еще кино, тебе учиться надо! — он от всей души размахнулся и дал Рехею подзатыльник. Уши у него горели. Рехей стоял и смотрел, как Кабураги-семпай быстрыми шагами удаляется прочь, и ухмылялся. Друзей он себе уже нашел, теперь оставалось только завести парня. И если для этого ему понадобится победить Риндамана — что ж, он готов.