Сливовый чай

За окном колышутся ветви недавно остриженной сливы. Бережные руки садовника раз за разом придают ей изысканные очертания так, чтобы каждую весну в комнату, где обычно работает Мицунари, заглядывали пышные розоватые облака, собранные из бесчисленных соцветий. Но время цветения осталось позади, и зима уже крадется в сад, то рассыпая по траве серебряную изморось, то обрывая с оголенных ветвей последние листья. Перебирая письма или разглядывая отчетные бумаги, Мицунари начинает ежиться от сквозняка и тоскливо поглядывать на небо, которое словно наклонилось ближе, чтобы легче было сыпать редкими снегами. Ута иногда заглядывает в его комнату, крадется мягкими шагами, как кошка, чтобы безмолвно оставить на краю стола поднос с чаем и сладостями. Иногда Мицунари успевает обменяться с ней ласковым взглядом: ему не кажется позорным то, как сильно он привязан к своей жене. Иногда он даже улыбается про себя, представляя, как в старости будет коротать последние часы рядом с ней. Хьюга, поправляя челку, наблюдает за ними с энгавы. Смертным не дано видеть цукумогами, если между ними нет глубокой связи. Иногда одаренный кузнец мельком может разглядеть очертания неясного образа, когда вынимает из воды остывающий, уже готовый меч. Еще реже – хозяин может увидеть едва заметный силуэт, следующий за ним, как тень. Но от тени не исходит желания погубить, напротив – человек ощущает странную защищенность. И Хьюге грустно, что хозяин, его любимый спокойный хозяин, так легко наживающий врагов, никогда не узнает о том, как он дорог своему драгоценному танто. Хьюге всегда интересно разглядывать руки Мицунари. Гладкие, без мозолей, это пальцы чиновника или политика, но не воина. Танто – меч, который должен оберегать, а не пробивать путь в бою, и Хьюга радуется, что оказался во владении у человека, что предпочитает сражению паутину интриг. И все же… слишком горько, что с хозяином никогда не удастся поговорить. Когда Ута покидает комнату, забирая опустевший поднос, Хьюга придвигается ближе к Мицунари, смотрит, как тот пишет письмо, и посмеивается в сжатый кулак: Мицунари опять жалуется на сквозняки и ноющую поясницу. Весной Хьюга позволил бы себе из шалости рассыпать по бумаге лепестки сливовых цветов. Но сейчас – в середине осени – он может привлечь внимание иначе: все хвалят его за то, как он готовит умэбоси – в меру сладкие, в меру кислые. Высушенные на солнце плоды сливы, на которую Хьюга так любит взбираться, – действительно, что может быть вкуснее? Особенно долгим осенним вечером, когда о летнем тепле остается все меньше воспоминаний. Мицунари не долго возится с письмом – еще несколько быстрых строк, и свиток запечатан, – потом, кряхтя, поднимается, чтобы выйти из покоев. Он не любит кричать, подзывая слуг или жену по какому-то делу. И Хьюга ценит эту возможность незримо позаботиться о хозяине, не вызвав у того страха. Когда Мицунари возвращается, он видит перед собой лаковый поднос, кое-где треснувший по краям от времени. А на нем – ароматно дымящийся чайник и тарелку с сушеными сливами. Сладковатый аромат тянется от чая, будто он пропитан летним зноем и духом первых, только что поспевших плодов. Мицунари улыбается: он уже знает этот чай, всегда дарующий ему прилив сил и наполняющий его странным теплом. И понимает, что заварили его не любящие руки Уты. И появился он тут не трудами кого-то с женской половины дома. Оглянувшись по сторонам, Мицунари устраивается за столом, набросив на плечи теплое кимоно на вате. Наполнив чашку чаем с ароматом сушеной сливы, он ищет взглядом своего тайного доброжелателя. И неожиданно для себя встречается глазами с Хьюгой. Хьюга улыбается, широко, как косё, получивший высшую похвалу от любимого господина. И Мицунари удивленно моргает – ему чудится, что на пороге он только что увидел странно одетого мальчика с волосами белыми, как первый снег.