Уличная магия 2: Маскарад

Пальцы медленно очерчивают контур лица - от виска, вниз, к подбородку. Останавливаются на самом краю, соскальзывают в ямку под губой. Далее - на губы. Тенью, невесомо, без давления. - Ты что, влюбился сам в себя? – Саске свешивается с края постели. Отросшие волосы почти полностью закрывают лицо, и темные любопытные глаза выглядывают из-под густой пелены – видно в зеркало. – Нарцисс. Кстати, неплохо звучит. Нарцисс Наруто. Игнорируя его бормотания, наклоняю голову вбок. Волосы почти белые, выгорели до оттенка перламутровой известки. Прядь в пальцах несравнимо мягче волос Учихи, как перья. - Пытаюсь понять, что изменилось. Все говорят, что я стал совсем другой. - Тебе рассказать? – он скребет ногтем какую-то маленькую черную точку на ламинате. А чуть дальше под кроватью сверкают дикие глаза донельзя заинтересованной этой манипуляцией Шарин. - Ты все равно не сможешь внятно объяснить. - По-твоему, я хреновый рассказчик? - У тебя есть личная заинтересованность, а мне нужен холодный анализ. Саске ловит лукавый взгляд в отражении. - Как понимать «личную заинтересованность»? - Либо подрочить моему самолюбию, либо наоборот, дать по яйцам. Как есть, ты не скажешь. - Вот говнюк. - Не то слово, - хмыкнув, снова возвращаюсь к созерцанию себя в зеркале на дверце шкафа для одежды. Положив ладони на щеки, чуть сжимаю, чтобы губы вытянулись трубочкой. Загар точно стал насыщеннее – но это все солнце. Точнее, моя безответная любовь к нему. Саске, вон, белее жопы ангела. И как он умудряется так старательно ускользать от ультрафиолета? Ладно, не до него сейчас. Оставив в покое щеки, перехожу на нос. Да такой же. Уши? Тоже. Может быть, я не способен уловить изменения в физиономии, которую вижу каждый день? - Я один нахожу твое самолюбование эротичным? Корчу Учихе рожу. Он отвлекается, поднимает голову, и в этот момент Шарин решается атаковать вражескую руку. Атакует она всегда насмерть: обхватив предмет ненависти острыми когтями и вцепившись стальной хваткой, яростно добивает задними лапами. Надо ей сделать маленький кошачий велосипед – вот кому педали крутить надо, пусть электричество вырабатывает, пользу приносит, засранка. Саске морщится от боли, но не произносит ни звука. Он терпит ее капризы. Тоже мне заботливый папаша-мученик. - Я один нахожу твои мазохистские наклонности эротичными? - А тебе хочется, чтобы я страдал? - Ну-у-у… если только от моих нападок. Могу отшлепать ремнем, например. Учиха отвлекается на кошку, все еще бьющуюся в убийственных конвульсиях. Становится как-то не по себе – расцарапает ведь до крови, сволочуга. И правда, на запястьях Саске проявляются красные полоски, кровавые точки. Но он убирает ладонь, только когда Шарин решает, что справилась с миссией всей ее жизни. - Ты потакаешь этой тварюге. - Она охотница, - Саске пожимает плечами, разглядывая руку. Я тоже подползаю ближе. А царапины-то щадящие. Хотела бы, располосовала в британский флаг, но нет, хозяина пощадила. - И что? – обхватив покоцанного белого паука, бережно сжимаю в ладони. – Надо обработать, мало ли где она шлялась. - Столбняк мне не страшен, не умру, - Учиха свободной рукой подпирает голову. – Я один нахожу такую заботу эротичной? - Что-то ты сегодня находишь эротичным все подряд, - улыбаюсь в ответ на расслабленную ухмылку Саске. Он незаметно выворачивает руку, тянется к моим волосам… Между прядей прямо на глазах выскальзывает перышко. - Упс. Ты линяешь. - Его там не было! – выхватив, прячу перо в рукаве туники. Учиха надменно поднимает бровь и вдруг достает его из-за своего ворота. Успел стащить! Зараза… Когда я опускаю взгляд на исполосованную тонкими царапинами ладонь с пером, в голове что-то щелкает. Это ведь… Фокус. - Наруто?.. Фокус же… - Наруто? В чем дело? – Саске прихватывает меня за подбородок. Другой рукой – за плечо. – Ты… А я уже не могу – слезы текут сами. Какие-то легкие, спонтанные, веселые слезы. Я так давно этого не видел. - Что с тобой? – Учиха беспокоится, перепуган, смотрит в упор и ищет ответы в глазах. Когда я начинаю сухо смеяться, вздрагивает и выдает знакомое выражение яростного отчаяния. – Наруто! - Я просто… так соскучился по тебе, Саске. Он замирает, пристально вглядываясь в лицо. Совместная истерия – это я тоже помню на генном уровне. Вплавилось, вбилось кольями под сердцем. Учиха прижимается лбом к моему лбу. Теплый. - Какой же ты идиот, Узумаки. - Я один считаю это обзывательство эротичным?... – шепчу, и Саске губами ловит мой шепот. - Нет. Это самое возбуждающее из всего, что я знаю. Гладкая тишина кутает махровым покрывалом. В нашем уютном мире наконец-то воскресло прошлое. *** Забравшись на бедра, настойчиво тяну голову Саске за подбородок - к свету. Сначала он хмурится, но, почувствовав легкие поглаживания, расслабляется, обреченно позволяя мне ставить эксперименты. Какой покорный – всегда бы так! Осторожно оттягиваю нижнее веко, чтобы заглянуть в радужку глаза. Черная. Как уголь, только около зрачка по кругу скопилась пепельно-серая дымка с красивыми рваными краями. - Знаешь, у тебя меланин должен сыпаться из глаз. Ты – жадина. Этими радужками можно раскрасить людей десять! - Хватит городить чушь, - только я отпускаю несчастное веко - Учиха трет его согнутой костяшкой пальца. – Какой исследователь тебя сегодня укусил? Когда он отводит руку, медленно цепляю подушечкой край жестких, игольчатых ресниц. - Наруто, не делай так. - Почему? - Потому что неприятно. Заинтересовавшись, касаюсь и своих ресниц тоже. Да нет, терпимо. - Врешь ты все. - Ну да, конечно. Снова возвращаюсь к изучению учиховской морды. Веду взглядом по аккуратной брови – к виску. Затем к уху. Обратно - к щеке. А вот эта тоненькая впадинка около губ превращается в милейшую ямочку, правда очень, очень редко. Саске не любит улыбаться во весь рот, да и смеется всегда сдержанно. Губы. Светлые у края, блекло-розовые у мягкого изгиба. Знакомые до миллиметра, и все равно – самые необыкновенные. - Ну что, я могу быть свободен? - Уже почти. Потерпи, немного осталось. Волосы. Поддеваю пальцами прядь, укладываю на кожу около глаза. А цвет-то разный, пусть и с первого взгляда не скажешь. Дымчато-черный и лоснящийся, глубокий. - Наруто… у тебя зрачки расширились. Боюсь спрашивать, о чем ты сейчас думаешь. - Я должен рассмотреть твой член. - О, господи… чего ты там не видел? Все, оставь меня в покое, маньяк. - Ну, Саске… - Отпусти, - он ворчит и растерянно улыбается, как будто я попал в цель. - У тебя там что, где-то родимое пятно? Или родинка? Или шрам? Несовершенство, да?! - Наруто! Посмеиваясь, тяну за край его штанов, но Саске легко сбивает руки и переваливается вместе со мной на край кровати. - А ну угомонись! - Все, я заинтригован. Теперь не удивляйся, если проснешься посреди ночи от того, что с тебя снимают трусы. - Ты ничего не увидишь в темноте! - Я фонарик куплю! - Черт бы тебя побрал, - вздыхает. – Ладно. Если ты полезешь рассматривать мой член, я сфотографирую твою задницу. Со вспышкой. - Ммм… окей, считай, что этого разговора не было. - Вот и славно. *** Когда-нибудь оно точно должно было наступить. То утро, когда Саске просыпается с нездоровым румянцем на щеках, хрипотцой в голосе, головной болью и красными глазами. - Я предупрежу, что ты с сегодняшнего дня на больничном. Телефонный разговор получился короткий – Учиху все любят, все желают ему скорейшего выздоровления. Придерживая Шарин от попыток пробраться в нашу комнату, иду за аптечкой и несколько минут копошусь с лечебными напитками, снимающими симптомы. Я никогда не пойму, что это за талант, болеть тогда, когда все здоровы, и быть здоровым тогда, когда все болеют. На обратной дороге захватив влажное полотенце, обнаруживаю Учиху на двух подушках, до подбородка закутанного в одеяло. - Тебе лучше… пока побыть в другой комнате. - Не волнуйся, я твою заразу не подхвачу – уже давно с ней живу, так уж получилось. - Бла-бла-бла, - Саске ворчит, но глаза над краем одеяла смеются. Пока я расставляю лечебные снадобья, достаю необходимые таблетки, капли и прочую ерунду, он молча наблюдает. Не вмешивается. Ну да, мне уже не первый раз приходится лечить от простуды его величество. Учиха доверчиво берет из моих рук кружку с горячим средством, прикрывая глаза, когда я с торжественным видом возлагаю на его лоб холодный компресс. - Итак, сегодня я твоя нянька. Есть хочешь? - Не… поваляйся со мной, если не боишься заразиться. - Не боюсь, - хмыкнув, лезу к нему под одеяло. Саске великодушно делится подушкой. - Расскажи мне что-нибудь? – и отпивает напитка. Тоже с блаженством, как будто только этого и ждал. - Сказку? На сон грядущий? - Можно и сказку. - Ну, хорошо. Однажды жил-был мальчик по имени Саске… - Очень оригинальное начало. - Слышь, больной, не вякай мне тут. Короче, этот мальчик обладал слабым здоровьем и хреновым характером… но мечтал стать сильным и большим. И вот, однажды он, оседлав верного единорога, отправился на ведьмины холмы, чтобы спасти прекрасную принцессу из лап злобного дракона. - Сказка все оригинальнее и оригинальнее… - Вся суть в концовке. Так вот, пришел он к дракону. А дракон такой: что-то ты чересчур милый для рыцаря! Ты мне нравишься! - Э-э-э-эй. Что за дракон-пидарас? Такого в сказках не бывает! - В моей бывает! И, значит так… повалил дракон «рыцаря» на землю и давай его удалого тра… - Что за идиотский поворот?! Он туда за принцессой пошел! - Какой есть! А вообще лучше молчи и не отсвечивай – твой нездоровый вид возбуждает во мне… здоровый интерес. - Дай угадаю. Дракона-пидараса звали Наруто, да? - И как ты догадался? - По взгляду, мать твою. Всё. Иди ты на фиг со своими сказками, я буду спать, - несколькими глотками допив напиток и послушно закинувшись предложенными таблетками, он ставит кружку на тумбу. Ложится мне на плечо, примирительно приобняв за талию. - Только попробуй сказать, что жили они долго и счастливо, и сгнили в один день. Я тебя убью. Посмеиваюсь, пристраиваясь поудобнее. Под щекой чуть вздрагивает растрепанная макушка. Ну, вот. Весь кайф обломал. Буквально через пару минут он начинает тихо сопеть и ерзать от дискомфорта. Сбрасывать одеяло, сипло дышать во сне, заставляя меня беспокоиться. В такие моменты Саске совершенно беззащитен – и жмется к теплу, совсем как щенок. Я рад, что являюсь тем человеком, которому он позволяет видеть себя таким. Тем, которому Учиха доверяет безоговорочно, всецело. И что ему не понравилось? Правда ведь… жили долго и счастливо.