Пигмалион

То, что Наташа Романофф медленно пьянеет и у неё сейчас только блестят глаза, Тони Старка совсем не удивляет. Она же стереотипная русская. То, что у неё на бедре под узенькой юбкой от делового костюма прячется боевой нож, тоже совсем не удивительно. Шпионка ведь. Зато когда эти два факта сходятся в отуманенной уставшей голове, Тони никак не может себе объяснить, почему ещё десять минут назад всё было нормально, а сейчас Наташа сидит на нём верхом, двигается мучительно медленно, смотрит сверху вниз, чуть прищурившись. Кто был инициатором того, что они оказались в постели здесь, в пентхаусе токийского отеля: Тони, Наташа или всё-таки текила? Теперь уже не разобраться, да и, наверное, неважно. Кажется, это всё-таки был сам Тони. Это же он унёс её с балкона. Или Наташа. Это ведь она сказала, что ему стоит поменьше думать. Но мысли всё равно колотятся в висках с каждым ударом крови. Почему-то Тони всегда казалось, что Наташа на самом деле крашеная, чертовски наглая в сексе и там, под одеждой, вся безлико гладкая и бархатная, как все холёные женщины, любящие своё тело. Ни то, ни другое, ни третье не верно: у неё острые светлые соски и веснушки на плечах, она тягуче-нежная даже с ним, а ещё у Наташи есть шрамы. Тот, что на животе, особенно яркий, и рука сама тянется к нему — скользит вверх по бедру, от забытого впопыхах ремешка с ножом. Жёсткий, грубый. От такого ранения можно было умереть, но нет, вот она, живая и горячая. — Старк, — говорит она на выдохе и наклоняется к нему, не сбиваясь с такта. Бёдра медленно и плавно ходят под ладонями. — Расслабься. Не думай. Тони хочет отшутиться — мол, не знаю, как не думать, но не уверен, что это будет шутка. Поэтому молчит, чуть морщась, потому что длинные волосы щекочут лицо, замечает, что Наташа почему-то боится опираться ладонями на его грудь. Неосторожно заглядывает ей в глаза — сине-зелёные в отблесках реактора, как смертельная глубина океана. — Издеваешься ты, что ли, — бормочет он, крепче сжимая её бёдра, резче подаваясь навстречу — чтобы действительно выбить из головы все мучающие мысли, все видения, которые после ухода Пеппер возвращаются каждую ночь. Набирает темп, и ладони Наташи тяжело врезаются в мятые подушки. Она прерывисто дышит, долго и упрямо не стонет, а когда уже не может сдерживаться, то Тони непроизвольно издаёт смешок. Надо же, прежний Тони Старк именно так и представлял Натали Рашман «в деле» и оказался прав, хоть это и было много-много лет назад, будто в прошлой жизни. Хорошо, что этого не случилось тогда. Сейчас бы их случайная близость не принесла такого… успокоения? — Ничего… смешного, — Наташа сердито сверкает глазами, наклоняется и прикусывает его ухо. Тони, продолжая улыбаться и вбиваясь в неё всё быстрее, терпит — а потом ловит губами её губы. Ничего смешного, ничего личного, только секс для обоюдного удовольствия, и если завтра Тони Старка спросят, кого бы он хотел поцеловать — Наташу Романофф или гремучую змею, он не будет затрудняться с ответом и попросит принести террариум. *** Будильник услужливо и невежливо напоминает, что пора вставать — через три часа вылет, Нью-Йорк ждёт, а Наташе и вовсе вечером отправляться в Лагос. Тони открывает глаза и видит перед собой усыпанное веснушками плечо. — Я думал, ты уйдёшь в свой номер, — говорит он в Наташину спину. — Если бы я ушла, ты бы замёрз. Мы не закрыли балконную дверь. — Ты могла накрыть меня одеялом, подоткнуть краешек и закрыть её перед уходом. Наташа отмалчивается. Садится на кровати, цепляет с пола двумя пальцами мятую белую рубашку. Только надев, понимает, что это не её блузка, и порывается снять, но всё-таки оставляет. Спускает ногу на пол, издаёт смешной несолидный звук негодования — пол холодный — и влезает в туфли на шпильках. Зрелище растрёпанной Романофф, цокающей по номеру до бара, а потом до балкона, завораживает, и Тони не торопится подниматься. Потом всё-таки встаёт, завернувшись в одеяло, и шлёпает за ней босиком по настывшему полу. Утром всё очень настоящее — только не весенний футуристичный Токио, мокнущий под дождём вторые сутки. Тони даже кажется, что они с Наташей не на балконе отеля, а в её стакане, среди сверкающих кубиков льда, залитых кристальной минералкой. Зато Наташа — настоящая. У неё размазана тушь, и взгляд какой-то не дерзкий, и она закуривает, стоя на балконе в его расстёгнутой рубашке на голое тело и в дорогих туфлях. — Никогда не видел, чтобы ты курила. — А я курю только после секса. — И поэтому ты взяла пачку, полетев со мной? Неожиданно, но лестно. — Или после убийства, — выразительно добавляет Наташа и затягивается. Потом прикладывает к виску ледяной стакан. Всё случайно, думает Тони. Она даже не должна была лететь с ним на конференцию в Токио. После ухода Пеппер всё вокруг — не более чем цепочка случайностей. Никакой определённости, знак вопроса в точке отсчёта. Прежний Тони Старк был бы рад этому, принял бы неопределённость за свободу. Нынешний уже считает это единственно верным развитием событий, но почему-то растерян. Действительно, когда и так не понимаешь, что происходит, самое лучшее, что можно сделать, — переспать с Чёрной Вдовой. — Я всё думаю о вчерашнем, — начинает Тони, приваливаясь к стеклянному бортику балкона. — О той конференции разработчиков искусственного интеллекта? — переспрашивает Наташа. — Мне кажется, твои оппоненты правы. Искусственный интеллект, испытывающий эмоции и чувства, не может быть создан. Тони сдерживает вздох облегчения: Наташа прекрасно поняла, о чём он хотел поговорить, но профессионально делает вид, что ничего необычного не было. Прежний он тоже так делал, и это до прозрачности понятно и беспроблемно. В конце концов, они слишком долго существуют в одном пространстве, слишком долго и увлечённо играют в неприятелей на публику, чтобы какой-то одноразовый секс всё мог изменить. — Но Вижн есть, — возражает Тони. — Вижн — это другое, — Наташа цокает языком. — Даже не все люди способны испытывать чувства, а ты хочешь добиться этого от искусственного интеллекта. Почему ты вообще так одержим этой идеей? Планируешь создать второго Тони Старка, который будет думать за тебя в те два часа, что ты обычно спишь? — Нет, что ты, — Тони мотает головой и отбирает у неё стакан. — Хотя мне нравится эта идея. Знаешь, времени всегда не хватает. Наташа смотрит на него с подозрением, и почему-то очень хочется признаться ей, здесь и сейчас: то, что он видел в разбуженных Вандой кошмарах, будто бы приближается с каждым днём. И Тони не жаль пожертвовать собой, чтобы никто не умер — ему жаль только своих невоплощённых идей. Вот только чтобы воплощать идеи в жизнь, одного сухого расчёта, одного холодного разума недостаточно. Ими нужно гореть, а обычный искусственный интеллект на это не способен. *** На почти пустой базе «Мстителей» просто идеальная обстановка для того, чтобы наконец-то заняться изобретениями. Тони мало спит — и снова много думает, например, о том, что все самые великие вещи были созданы ради или вопреки. Ради Роуди он создаёт сложнейший экзоскелет; вопреки скепсису Наташи уходит с головой в разработку искусственного интеллекта, у которого было бы больше эмоций, чем у них на двоих. Тони не признаётся себе, что не злится на Наташу, а просто расстраивается. И ещё усиленно не вспоминает, что одноразовый секс у них случился ещё в две ночи после Лагоса и прямо перед битвой в Берлине. И, конечно же, Тони никогда не размышляет, почему он так грубо с ней говорил напоследок. Не для того же, чтобы она успела сбежать от властей. И тем более не для того, чтобы Наташа исчезла с его радаров, пока не стало слишком поздно. Поэтому всё время думать о своих разработках необычайно легко и приятно, даже когда очередная идея заходит в тупик. Тони изучает возможности Вижна, бесконечно переписывает коды ПЯТНИЦЫ, анализирует схемы, перестраивает алгоритмы, пытаясь понять, как привнести в них тот активируемый элемент случайности, который в человеческом поведении называют «всплеском эмоций», как нарушить причинно-следственные связи, чтобы вопреки точной компьютерной логике у искусственного интеллекта могло возникнуть нечто похожее на устойчивые чувства. После десятков бессонных ночей и цистерн выпитого кофе наконец приходит озарение. Единственный способ создать ИИ похожим на человека — сначала сделать слепок живого сознания. *** Как всегда, времени не хватает совсем чуть-чуть. И тишины — тоже. Команда воссоединяется на базе, когда Стрэндж связывается с Тором и сообщает: с помощью Локи и Стражей Галактики возможно лишь задержать Таноса в космосе примерно на двадцать шесть земных часов. Потом придётся принять бой и забыть о разногласиях. От составления плана Тони самоустраняется. Во-первых, он доверяет Стивену и Стиву, во-вторых, не теряет надежды успеть закончить работу. Теперь это важно, ещё важнее, чем прежде: у Тони Старка слишком много идей, а шанс погибнуть в борьбе за Землю велик как никогда. Нельзя допустить, чтобы его задумки умерли вместе с ним. Наташа вторгается в его лабораторию поздно вечером, без спроса. Запирает за собой дверь, демонстрируя, что выгонять её бесполезно, бродит, разглядывая незнакомые приборы. Они заполонили всё помещение, тускло мигают голубыми лампочками. — Зачем ты сделала это со своими волосами? — недовольно спрашивает Тони, не придумав, с чего бы ещё начать диалог. Светлое каре ей категорически не идёт. Даже не получается списать на то, что Тони просто не привык: Наташа Романофф должна быть рыжей и противной. — Лучше объясни, почему у тебя тут больше прибамбасов, чем в Пентагоне. — Это проект «Пигмалион», — Тони разворачивается в кресле на колёсиках, заложив за ухо длинный стилус, и отхлёбывает кофе. — Я почти его закончил. Основан на моих разработках и на разработках Арнима Золы, которые ты так удачно слила во всемирную сеть. Я их усовершенствовал и в теории — пока в теории — добился желаемого. — Всё ещё мучаешь искусственный интеллект? — Не уверен, кто тут мучается, но да. Осталась самая малость. Наташа присаживается на краешек стола. Вынимает из-за уха Тони стилус и задумчиво крутит его в пальцах. Ведёт себя так, будто не пряталась всё это время чёрт знает где, рассорившись с ним, а выходила за хлебом. Будто они всё ещё друзья. — Помочь чем-то? — интересуется она. — Мне всего-то надо найти подопытного, на котором я смогу опробовать процесс и который в случае удачи повторит на мне же мои действия по составленному руководству. Но времени на поиски нет, у нас опять… конец света не по расписанию. — И всё? — И всё. Наташа поднимается. Возвращает стилус Тони. Подходит к креслу, из которого торчат пучки тонких проводков. — Не так я собиралась провести эту ночь, — роняет она, но Тони делает вид, что не слышал. — Садиться сюда? — Сюда. Постой, ты… — Я лучше побуду твоим подопытным кроликом, чем послушаю ещё пятнадцать минут спор Роджерса и Стрэнджа. Наташа садится в кресло, и Тони обескураженно медлит — а потом всё-таки подходит к ней и начинает подключать считывающее оборудование, настраивает датчики. Почему-то доверить ей свой разум совершенно не страшно, главное, чтобы всё получилось. На большом мониторе проектор уже начинает строить голограмму Наташиного тела, когда Тони отводит светлые волосы с её виска, чтобы закрепить диод, — и неожиданно успокаивается. В том видении, где Тони Старк никого не сберёг, Наташа была рыжей. Значит, через двадцать шесть земных часов никто не должен умереть. *** — Надвигается флагманский крейсер Таноса. Надо что-то делать, — голос Квилла потрескивает в ушах, будто Звёздный Лорд тоже распадается на куски, как здания на Манхэттене. У них было не двадцать шесть часов, а всего восемнадцать. Времени всегда не хватает совсем чуть-чуть. Безлюдный эвакуированный Нью-Йорк превращается в поле боя. Армия Таноса идёт на него, как на маяк, бессмертный тиран принимает брошенный вызов. Дать знать, что у них есть два Камня Бесконечности, у Вижна и у доктора Стрэнджа, — прекрасная идея, вот только расставленные наспех ловушки никак не захлопываются. Тони сражается на сорок второй улице, плечом к плечу со Стивом, Питером и Роуди в новой броне. Они сдерживают волну уже высадившихся инопланетян, пытаются не дать им расчистить дорогу для Таноса. — Мы немного заняты, — бросает Тони, отбрасывая ударом репульсора очередного нападающего. — Кто свободен? — Я могу заняться, — басит Тор. — Лучше вдвоём, — у Наташи неожиданно измученный голос, хоть она и бодрится. — Думаю, я смогу испортить и инопланетные технологии. Я хорошо умею всё портить. Тони коротко переводит дыхание. Пыль от рухнувших зданий просачивается сквозь повреждённые фильтры шлема, кругом жарко, как в аду, и ему вдруг снова хочется оказаться где-нибудь в дождливом весеннем Токио, на дне Наташиного ледяного бокала. — У нас пока завал, — раньше него отвечает Роуди, пока Тони ищет взглядом в тёмном небе появившийся из других миров крейсер. Сначала он кажется лишь грозовой чёрной тучей; потом остро вырисовывается, чётче и чётче, встаёт на горизонте мифическим чудищем. — Давай просто уроним его в океан, говорят, это работает, — решает Наташа. — Подкинь меня туда и покарауль. Заберёшь, когда маякну. Тор соглашается, и Тони, уже вновь ввязавшись в драку, лишь краем глаза замечает голубую вспышку молнии под чёрной скалой. Прислушиваться к тому, что происходит у Тора и Наташи, становится всё сложнее — удар, удар, ещё удар, рваный выдох. Как и у них здесь, на Манхэттене. Никто не умрёт, повторяет себе Тони и будто не слышит предупреждений ПЯТНИЦЫ о повреждениях. Никто не умрёт, ведь в его видении всё было не так. Все умерли в одном месте. Наташа была рыжей. Плохое не сбудется. — Всё в порядке, рубка захвачена, шлюзы задраены, никто не выйдет, — рапортует Наташа. — Сейчас отведу его в сторону и перегружу систему. Тор, заберёшь перед взрывом. Чёрный угловатый силуэт на горизонте вдруг окутывает цепь ярких голубых молний, и он кажется лишь голограммой. Потом по небу словно прокатывается ослепительный электрический шар. — Проксима, — выдыхает Тор. — Я бьюсь с Проксимой. — Невовремя. Процесс запущен. Где-то через три минуты. — Я не смогу забрать тебя, — молнии вспыхивают где-то над Адской кухней. Тор сражается. Раньше, чем успевает отозваться кто-либо другой, Тони разносит в клочья голову вцепившегося в него солдата Таноса и взлетает над израненным Манхэттеном. — Я заберу, — обещает Тони, заставляя изрядно повреждённый костюм развить максимальную скорость. Крейсер над сине-зелёной смертельной глубиной океана всё равно кажется недосягаемым. Времени всегда не хватает. — Старк, — Наташин динамик потрескивает, войдя с чем-то в резонанс. — Расслабься. Не приближайся ко мне, это опасно. — Это было опасно в Токио. Теперь уже нет. Она молчит. Звучит только этот назойливый треск, совсем не похожий на стрекот весеннего дождя. Потом еле слышно отзывается: — Ещё секунд сорок. Тони закрывает глаза и тянет вперёд левую руку, немеющую в броне. Будто это поможет нагнать крейсер быстрее. И тогда никто не умрёт. *** — Не могу привыкнуть к тому, что теперь я всегда рядом с тобой. — Ты всегда была рядом. Тони закрывает глаза, слушая голос Наташи. Вспоминает далёкую уже битву с Таносом. Сгибает и разгибает пальцы левой руки — всё снова в порядке, будто её и не повредило. Они победили. Выиграли малой кровью, как каждый раз напоминает ему Наташа. — Перестань ругать себя. Расслабься. Он снова открывает глаза — и видит, как на кубиках льда в стакане, стоящем на столе в его лаборатории, играют голубые блики. От этого вдруг сводит зубы, и Тони неожиданно для себя скрипит ими. Слишком громко — Наташа слышит. — Всё хорошо, Тони. Всё хорошо. Все выжили. Ты сделал всё, что мог. Нью-Йорк отстроят. В первый раз, что ли. Уже отстраивают. Мир уцелел, всё идёт своим чередом, и стоит подумать об этом. К тому же, завтра мы снова летим в Токио. Просто представь их лица на презентации твоего проекта «Пигмалион»… — «Галатея». Я переименовал его. Ты забыла? — Мне можно. Я блондинка. — А голос как у рыжей. — Это поправимо. — Хоть что-то поправимо, — Тони вздыхает, делая глоток минералки, и снова берётся за стилус. Наташа подходит к нему сзади совсем неслышно, хоть она и на шпильках. Как русская шпионка. Наблюдает за тем, как он листает старые фотографии, загружая их в интерфейс «Галатеи». — Лучше эту, со «Старк Экспо», — спокойно говорит Наташа и хочет положить руки на плечи Тони. Но её ладони, дрогнув прозрачно-голубой рябью, вновь проходят насквозь.