Простое прикосновение

Джек лежит неподвижно и слушает звуки, наполняющие «Вэлиант» ночью. Особого выбора у него нет — его руки, ноги и голова жестко зафиксированы на... формально это операционный стол, но Джек про себя называет эту конструкцию «разделочной доской». За последние месяцы он познакомился с ней очень близко, гораздо ближе, чем хотелось бы. Даже без фиксаторов Джек все равно не мог бы пошевелиться. Его позвоночник сломан в трех стратегически рассчитанных местах, а руки и ноги отделены от тела, просто безо всякой фантазии отрублены, и к тому же зафиксированы на некотором расстоянии. Этот маньяк, который именует себя Мастером, в последнее время завел привычку развлекаться, исследуя пределы регенеративных способностей Джека. — Устроим соревнование, уродец, посмотрим, что твое тело сделает быстрее — дотянется до старых конечностей или вырастит новые. О, о! А может быть из каждой конечности вырастет новый урод? Я слышал, что таким образом размножают картошку, — и он давится этим своим пугающе безумным смехом. — Еще больше материала для экспериментов, ой-ёй, и что я только буду делать с вами? Честно говоря, Джек и сам не знает, как его тело восстановит себя, твердо он знает лишь одно — оно обязательно это сделает. Нет, два. Это будет действительно больно — псих всегда заботится о том, чтобы подопытный не терял полностью ощущений. Горячая, упрямая, пульсирующая боль и сейчас переполняет тело, и именно поэтому Джек пытается сосредоточиться на чем-то другом, на чем угодно, кроме боли. Например на том, чтобы различить и определить источник малейшего звука. Какие только стратегии сохранения рассудка не выработаешь, попав в руки маньяка. А сохранить его он должен. Джек не собирается ломаться, не собирается терять себя, и он призывает на помощь все лекции в Академии, все тренировки времен работы в Агентстве Времени и весь опыт последних полутора сотен лет — весьма разнообразный опыт. Он прислушивается к звуку своего дыхания, рваного и тяжелого. Ни стона, ни крика: не потому, что он такой герой, а потому, что вдоволь наигравшись и устав от звукового сопровождения, Мастер просто заблокировал каким-то образом его голосовые связки. Ощущение онемевшего горла почему-то пугает гораздо сильнее боли и неподвижности, вызывая первобытный ужас. «Это пройдет», — упрямо твердит себе Джек. — «Все всегда проходит, я же хренов фиксированный факт Вселенной, я обречен быть неизменным. Значит, это обязательно пройдет». И он медленно, стараясь не напрягать напрасно ни один из еще подвластных ему мускулов, переводит дыхание и запрещает себе паниковать. Слушать. Просто слушать. Низкий гул двигателей. Шорох вентиляции. Где-то звякает кованым каблуком охранник. Где-то перекликаются голоса. Смена караулов — значит, время заполночь. К широкому, но привычному спектру боли внезапно добавляется новое ощущение и Джек вдруг понимает, что его ждет. Хренова нервная система, чтоб ей. Почему, ну почему она не может восстанавливаться в последнюю очередь? Джек отлично представляет, как выглядит сейчас его правая рука. Белесые сосуды, словно щупальца тянутся друг к другу, выталкивают на стол забившие их сгустки крови, пополняя скопившиеся там и уже почерневшие тягучие лужи. Неестественно, как резина, вытянувшиеся сухожилия, дрожащие, растянутые обрывки мышц, нервные окончания, находящие себе пару, чтобы соединиться, слиться, награждая тело новыми всплесками боли... Твою ж мать, он вовсе не жаждал узнать, как чувствует себя отрезанная от тела рука, ему и так хватает ощущений. Ослепительная острая боль белой вспышкой взрывается в мозгу, на миг прерывая дыхание, мысли, вообще ничего не оставляя, кроме себя. Потом она чуть отступает, не то чтобы от этого стало лучше. Мышцы, только сформировавшись заново, изо всех сил сокращаются, притягивают руку к туловищу, в процессе выдергивая ее из плотных металлических фиксаторов, сдирая при этом кожу и мясо с костей, ломая суставы пальцев. Когда рука наконец оказывается на месте, когда начинает срастаться кость, Джек выдыхает с облегчением. Нет, боли меньше не стало, но это все-таки более привычная боль, он знает, что с ней делать, он знает, что может ее пережить. Если повезет, у него есть пара-тройка минут до того, как начнет восстанавливаться вторая рука. А потом ноги, о боже, только бы не одновременно, не две сразу. Так быстрее, конечно, но столько боли сразу он не выдержит («Выдержишь, куда ты денешься, как будто у тебя есть выбор»). Нет, не думать об этом, не тратить силы, у него есть пара минут передышки, надо ими воспользоваться. Не думать ни о чем. Просто слушать. Журчание воды где-то за стеной. Скрежет стиснутых изо всех сил зубов... нет! Не это. Слушать. Далекий шелест лифта. Легкое движение воздуха. Скрип металла... где-то совсем рядом. Джек открывает глаза, скосив их направо, в сторону звука. Тот повторяется. В поле зрения появляется инвалидная коляска со скрюченным, сморщенным человеком... нет, повелителем времени. Как обычно при виде того, что этот маньяк сделал с Доктором, Джека охватывает неудержимая ярость. Слабый беспомощный Доктор в руках врага — это неправильно, нечестно. Это просто неестественно. Так не должно быть. Трясущаяся старческая рука осторожно поднимается с колен, чуть медлит и тянется к руке Джека. Кожа на той уже успела восстановиться, и Джеку удается почувствовать касание сухих прохладных пальцев. Такое слабое, чуть заметное, оно лишь оттеняет заполняющую тело до краев боль, но Джек все равно радуется ему. За эти месяцы он особенно остро научился ценить простое прикосновение. Он не может ничего сказать, не может пошевелиться, но он ловит взгляд Доктора — взгляд полный вины и боли — и благодарно опускает ресницы. — Мне жаль. Мне так жаль, — старческий голос еле слышен даже в ночной тишине. Джеку тоже жаль. Жаль, что они влипли в эту историю. Жаль, что он подвел Доктора и подвел свою команду из Торчвуда. Что он оказался тем, кем оказался. Что Мастеру мало использовать его для собственного развлечения — ему нравится делать это на глазах Доктора, растягивая спектакль, украшая его особо мерзкими деталями. Доктор никогда не реагирует на происходящее, он лишь сидит неподвижно и смотрит перед собой остекленевшим взглядом, но Джеку не обязательно видеть его реакцию, чтобы знать, что этот придурок винит в случившемся себя. В минуты слабости Джек тоже так иногда думает. Он пытается поверить, что ему было бы куда лучше, не встреть он Доктора вообще никогда. Но правда состоит в том, что Джек не представляет свою жизнь другой. Даже со всеми потерями, всей болью, страхом, провалами, его жизнь — неотъемлемо его. Он не желает другой. И он никогда не обвинит в ней Доктора. Поэтому, как только Джек становится хоть как-то способен контролировать движения пальцев, он сжимает в ответ руку Доктора, пытаясь передать все, что думает. Он стискивает сухие пальцы, слушает ночные звуки, к которым добавилось легкое дыхание Доктора, ждет следующего приступа боли, и верит, изо всех сил верит, что они выберутся отсюда. Обязательно выберутся. Они всегда выбираются.