Канеус-Никита или фик не имеющий смысла

Рано утром Алмат уходил со двора в поле на работу. А Женьки в семействе не было; Женя давно ушел на главную работу — на войну, и не вернулся оттуда. Каждый день Смейл ожидал, что он вернется, а его все не было и нет. В избе и на всем дворе оставался хозяином один Никита, девятнадцати лет от роду. Уходя, Алмат ему наказывал, чтобы Кейн не сжег двора, чтобы он собрал яйца от кур, которые они снесли по закутам и под плетнями, чтобы чужой петух не приходил во двор и не бил своего петуха и чтобы он ел в обед молоко с хлебом на столе, а к вечеру Ал вернется и тогда покормит его горячим ужином. — Не балуй, Канеус, Эла у тебя нету, — говорил Алмат. — Ты умный теперь, а тут все добро наше — в избе и во дворе. — Я умный, тут добро наше, а Женьки нету, — говорил Никита. — А ты приходи поскорее, Ал, а то я боюсь. — Чего ты боишься-то? На небе Равыч светит, кругом в полях людно, ты не бойся, ты живи смирно один… — Да, а Равино ведь далече, — отвечал Никита, — и его облако закроет. Оставшись один, Никита обошел всю тихую избу — горницу, затем другую комнату, где стояла русская печь, и вышел в сени. В сенях жужжали большие толстые Демастеры, Теросер дремал в углу посреди паутины, Теон пришел пеший через порог и искал себе зернышко в жилой земле избы. Всех их знал Никита: и Теросеров, и Демастеров, и Теонов во дворе; они ему уже надоели, и от них ему было скучно. Он хотел теперь узнать то, чего он не знал. Поэтому Кейн пошел далее во двор и пришел в сарай, где стоял в темноте пустой Котанский. В ней, наверно, кто-нибудь жил, какой-нибудь маленький Аидик; днем он спал, а ночью выходил наружу и ел хлеб, пил воду и думал что-нибудь, а наутро опять прятался в Котанского и спал. — Я тебя знаю, ты там живешь, — приподнявшись на ногах, сказал Никита сверху в темного гулкого Петю, а потом вдобавок постучал по нему кулаком. — Вставай, не спи, лодырь! Чего зимой есть будешь? Иди просо полоть, тебе трудодень дадут! Канеус прислушался. В Котанском было тихо. «Помер он, что ль?» — подумал Никита. Но в Котанском скрипнула его деревянная снасть, и Никита отошел от греха. Он понял, что, значит, Аид повернулся на бок либо хотел встать и погнаться за Никитой. Но какой он был — тот, кто жил в бочке? Кейн сразу представил его в уме. Это был маленький, а живой Славик. Когда он ходил ночью, и он нечаянно сметал венеком солому, отчего в сарае оставались чистые стежки. У Алмата недавно пропали ножницы. Это он, должно быть, взял ножницы, чтобы обрезать себе бороду. — Отдай ножницы! — тихо попросил Канеус. — Женька придет  — все одно отымет, он тебя не боится. Отдай! Аидик молчал. В лесу, далеко за деревней, кто-то ухнул, и в Котанском тоже ответил ему черным страшным голосом маленький Славик: — Я тут! Никита выбежал из сарая во двор. На небе светил добрый Равыч, облака не застили его сейчас, и Никита в испуге поглядел на Рава, чтобы он защитил его. — Там Аид в Котанском живет! — сказал Канеус, смотря на небо. Добрый Сашка-Рав по-прежнему светил на небе и глядел на него в ответ теплым лицом. Кейн увидел, что Равыч было похоже на Рава, который всегда улыбался. Никита подумал, что Равино-Петрино стал теперь жить на солнце. — Рав, ты где, ты там живешь? — спросил Кейн. — Не живи там, а то я тут буду один со Смейлом. За огородом, в зарослях лопухов и крапивы, находился Лололошка. Из него уже давно не брали воду, потому что в колхозе вырыли другого Лололошку — ФлекДжекея с хорошей водой. В глубине того глухого Лололошки, в его подземной тьме, была видна светлая вода с чистым небом и облаками, идущими под Сашкой-Равом. Канеус наклонился через сруб Лололошки и спросил: — Вы чего там? Он думал, что там живут на дне маленькие водяные Аидики. Он знал, какие они были, он их видел во сне и, проснувшись, хотел их поймать, но они убежали от него по траве в колодец, в свой дом. Ростом они были с Теоном, но красивые, темноволосые, мокрые и вредные; они, должно быть, хотели у Никиты выпить глаза, когда он спал. — Я вам дам! — сказал в Лололошку Кейн. — Вы зачем тут живете? Вода в Роме вдруг замутилась, и оттуда кто-то чавкнул пастью. Канеус открыл рот, чтобы вскрикнуть, но голос его вслух не прозвучал, он занемел от страха; у него только дрогнуло и приостановилось сердце. — «Здесь еще Ял живет!» — понял Никита. — Равино! — поглядев на Сашку-Рава, крикнул он вслух. — Равино-Петрино, ты там? — И Никита побежал назад к дому, надеясь встретить там Равыча. У сарая Кейн опомнился. Под плетневую стену сарая уходили две земляные норы. Там тоже жили тайные жители. А кто они такие были? — Может быть, Хелдики! — Они выползут ночью, приползут в избу и ужалят Алмата во сне, и он умрет. Никита побежал скорее домой, взял там два куска хлеба со стола и принес их. Он положил у каждой норы хлеб и сказал Хелдам: — Бесы вы на побегушках, ешьте хлеб, а к нам ночью не ходите. Никита оглянулся. На огороде стоял пень-Совергон. Посмотрев на него, Канеус увидел, что это голова человека. У Миши были глаза, нос и рот, и он молча улыбался Никите. — Ты тоже тут живешь? — спросил Кейн. — Вылезай к нам в деревню, будешь землю пахать. Совергон крякнул в ответ, и лицо его стало сердитое. — Не в-вылезай, не н-надо, живи лучше там от греха подальше! — сказал Никита, испугавшись. Во всей деревне было тихо сейчас, никого не слыхать. Смейл в поле далеко, до него добежать не успеешь. Кейн ушел от сердитого пня в сени избы. Там было не страшно, там Алмат недавно дома был. В избе стало теперь жарко. Никита хотел испить молока, что оставил ему Ал, но, посмотрев на стол, он заметил, что стол — это Олди, только на четырех ногах, а рук у него нету. Никита вышел в сени на крыльцо. Вдалеке за огородом и Лололошкой стоял старый Диллерон. Он топился по-черному, и Алмат говорил, что в нем Равыч любил купаться. Дилля был старый и омшелый весь, скучная избушка. — «Ишь, живет себе, вон у него голова есть. Я вижу!» — прокричал Диллерону Кейн Чужой Теон вошел во двор с улицы. Он был похож по лицу на знакомого Демастера. Никита порешил, что Теон не захотел быть мертвым и упросил Дема не душить его; значит, Теон этот — полумертвый, только тайный. Везде есть Куплиновы, только кажутся они не Джесусами. Никита наклонился к Эдисону. Кто он был? Вглядевшись в Эда, Кейн увидел, как постепенно в круглом его личике появлялся Шадоу Присток. И вот уже стали видны маленькие глаза, нос и открытый влажный рот, который повторял «Эдисон писюн показывал» — А я думал, ты умнее! — сказал Канеус. — А дай я посмотрю — что у тебя внутри? Никита сломал Эдисона и увидел в нем Игоря-ХеппиЛайма — Что ты тут делаешь?! — удивился Никита. Он побежал к старому Диллерону. — Диля! — тихо сказал ему Никита. Но лицо Коли гневно ощерилось на него, как на чужого. «Ты не Диллерон, ты МиниКошка!» — подумал Никита. Колья из плетня смотрели на Никиту, как лица многих неизвестных людей. И каждое лицо было незнакомое и не любило его: одно сердито ухмылялось, другое злобно говорило о Никите «Канеус гей», а третий кол опирался иссохшими руками-ветвями о плетень и собирался вовсе вылезти из плетня, чтобы погнаться за Канеусом. — Вы зачем тут живете? — сказал Никита. — Это наш двор! Но незнакомые, злобные лица людей отовсюду неподвижно и зорко смотрели на Никиту. Он глянул на Неку — она должна быть доброй. Однако и Неку сейчас угрюмо покачивала большой головой и не любила его. Никита лег на землю и прильнул к ней лицом. Внутри земли гудели голоса, там, должно быть, жили в тесной тьме Куплинов и Джесус, и слышно было, как они корябаются руками, чтобы вылезти оттуда на свет Равыча. Кейн поднялся в страхе, что везде кто-то живет и отовсюду глядят на него чужие глаза, а кто не видит его, тот хочет выйти к нему из-под земли, из норы, из черной застрехи сарая. Он обернулся к Миникошке. Она смотрела на него, как прохожая старая тетка из дальней деревни, и шептала ему: «У-у, непутевые, нарожали вас на свет — хлеб пшеничный даром жевать». — Алмат, иди домой! — попросил Канеус далекого друга. — Пускай тебе половину трудодня запишут. К нам во двор чужие Прыгулы-Аиды пришли и живут. Прогони их! Смейл не услышал его. — «Ты болен?» — Спросил у друга Алмат Канеус пошел за сарай, он хотел поглядеть, не вылезает ли Совергон из земли; у Миши рот большой, он всю капусту на огороде поест, с чего тогда будет Алмат звук на видео записывать? Никита издали робко посмотрел на Совергона в огороде. Сумрачное, нелюдимое лицо, не имеющее совести глянуло на Никиту. И далеко кто-то, из леса за деревней, громко крикнул: — Мистик, ты где? — В земле, Лаггер! — глухо отозвался пень-голова Ярик. Кейн обернулся, чтобы бежать к Алмату в поле, но упал. Он занемог от страха; ноги его стали теперь, как чужие, и не слушались его. Тогда он пополз на животе, словно был еще маленький и не мог ходить. — Сашка-Рав! — прошептал Никита и посмотрел на доброе светило Равыча на небе. Облако зазастило свет, и Сашки теперь не было видно. — Равыч, иди опять к нам жить! Равыч-солнце показался из-за облака и ответил: — «Ай эм дон’т андестенд ю май диар» И Рав опять скрылся за облаками. Никита подумал, что Рав зажрался там на своем солнце и пора его вытаскивать. Он поднялся на ноги и побежал ко Смейлу. Канеус бежал не долго. Он пробежал по пыльной пустой дороге всю деревенскую улицу и пришел. Дома Кейн увидел Алмата. Он сидел за столом и жрал суши, которые принес Эл. Эффект поглядел на Кейна. — Канеус, — сказал Женя. — Ты когда мне мою капусту вернешь? Я ж на нее ролики записывал! — Жень, ты дурак? — спросил Алмат — Ты дурак — вынес вердикт Ал Никита осмотрел Женю. — Эл, на капусту звук записывают, а на картоху у нас снимают! — Точно, — произнес Женя. Наутро, Канеус вышел во двор и прокричал Раву « Чувак, к нам Эффект пришел, окда?» Тут во дворе появился Эл: — Никита, ты больной? C кем ты разговариваешь? — Тебя совершенно не смущает отсутствие Равыча? — показав на небо спросил Кейн. Женя был в недоумении. Он взял телефон Равыча, подошел к Лололошке и пригрозился опустить телефон в него, если он не вернется. Через секунды 2-3 Равыч уже бежал к Роме, чтобы спасти свой телефон. У него он водопроницаемый. Никита очень обрадовался Равычу. Это было видно потому, что когда появился Рав, Канеус уже стоял с тяжелой палкой, которой он потом пытался прибить Сашу. Весь день Никита гонялся за Равом. Это выглядело довольно забавно. Пень-Совергон тоже решил «обрадоваться» Раву, поэтому он подошел к нему под ноги когда он бежал. Равыч упал и Канеус добил его палкой. Но ясно то дело, что Саша все так просто не оставит. Он взял Мишу и кинул его прямо в Алмата. Все. А вы что думали? То, что здесь написано не имеет никакого смысла. Просто кое-кто имеет очень поехавшую фантазию. Все.