Без тебя меня нет

Мне не надо Вселенной без края, Пусть божественна звезд красота. Без тебя меня нет...понимаешь.. Без тебя вся планета пуста. Вера Едемская.

Каждая история имеет свои начало и конец. Обычно сказки начинаются с традиционных слов, и уже по первой фразе читатель готовит себя к истории полной приключений и препятствий, но всегда есть уверенность, что в конце прекрасный принц спасёт принцессу, и они будут жить долго и счастливо. Хиляль, как журналист, прекрасно знала все законы написания хорошей статьи, где должны быть завязка, кульминация и окончание. Раньше она и не подозревала, что самое тяжёлое и ужасное − это ставить последнюю точку в истории своей любви. Романтика никогда не была ее жанром, скорее это Леон, неожиданно появившись в ее жизни, перевернул все с ног на голову, показав, что существуют и иные жанры помимо эссе, обозрений, меморандумов и прогнозов. Однажды Леон так неумолимо и безудержно изменил все вокруг, что сама мысль возвращения к существованию без него приводила в отчаяние. В то утро, сидя в одиночестве на скамейке у дома, смотря на людей, проживавших свои жизни, в то время, как свою Хиляль потеряла, она погружалась в самые счастливые моменты из прошлого. Они познакомились случайно… а может это была судьба, соединившая их жизни в один дождливый осенний день. Хиляль бежала со всех ног, пытаясь смешаться с толпой спешивших по своим делам студентов, полицейские свистки все ещё раздавались у главной площади перед Университетом. Она забежала в ближайший подъезд небольшого строения, где находилась старая студенческая типография. Коридор оказался темным, висевшая на потолке лампочка видно перегорела, из небольшого окна проникало совсем мало света. Здесь было пыльно, помещение нуждалось в генеральной уборке. Она прошла по коридору и толкнула тяжелую дверь. Перед ней открылась неожиданная картина: за массивным дубовым столом сидел молодой человек. Он был одет в серый костюм, и даже галстук был аккуратно повязан на шее. Настольная лампа была единственным источником света. Стол был слишком большим, а незнакомец слишком элегантным для этой запылённой тесной комнаты. Он удивленно поднял глаза на неё, послышался стук тяжелых входных дверей и чей-то быстрый шаг, и Хиляль быстро спряталась за дверь. Сердце бешено стучало в груди. Сейчас ее поймают и сразу же исключат − так бесславно и закончится не успевшая и начаться карьера журналистки и борца за справедливость. Дверь резко распахнулась, Хиляль старалась сильнее вжаться в стену в надежде стать невидимой. - Сюда не забегал никто? — спросил грубоватый голос; Хиляль в ужасе уставилась на незнакомца за столом. - Нет, — спокойно ответил он, — я никого не видел. Даже бровью не повёл, врал и не краснел! Хиляль бы восхитилась, если бы смогла выровнять дыхание. — А ты что здесь делаешь? — не успокаивался полицейский. — Работаю, — ответил незнакомец, в подтверждение указывая на бумаги, лежавшие на столе. — Ясно, будь осторожен, здесь шастают эти бездельники с площади, они могут быть вооружены газовыми баллончиками. — Хорошо. С чувством выполненного долга полицейский удалился, с шумом захлопнув за собой дверь: видно этим он хотел показать, насколько серьёзна была его миссия и важны предупреждения. Хиляль наконец с облегчением выдохнула. — Самонадеянная обезьяна, — проговорила она себе под нос и обратила внимание на незнакомца, показав ему свои ладони, — я вовсе не вооружена, глупости все это. Молодой человек лишь улыбнулся. — То есть за свою жизнь я могу не опасаться? — Абсолютно. Все равно, без предупреждения я не стреляю. Незнакомец вскинул брови, Хиляль тяжело вздохнула: на нервной почве ее шутки становились очень странными и не смешными, хотя она и шутила, только когда очень сильно нервничала. — Я пошутила. — Я понял, — произнёс молодой человек, продолжая разглядывать ее. Хиляль обратила внимание на его характерный акцент ещё во время разговора с полицейским, довольно заметный. У неё на курсе была гречанка по обмену, поэтому она безошибочно определила, откуда он. Все в его внешнем облике кричало о том, что ему здесь было не место, будто он сошёл с обложки какого-либо джентльменского журнала и, заблудившись в коридорах какого-нибудь аристократического особняка, попал в эту забытую захламлённую комнату. — Спасибо, что не выдали, — искренне поблагодарила Хиляль. — Помогать красивым девушкам, попавшим в беду − одно из моих любимых занятий, — сказал он с улыбкой. — И многих Вы уже спасли? — недоверчиво спросила Хиляль; от комплимента ее щеки сразу же зарделись. — Вы пока первая. Хиляль засмеялась, списывая свою несвойственную смешливость не на симпатичного незнакомца, а на пережитый стресс: до сих пор она не могла успокоить бешено стучавшее сердце. За окном послышались крики. Хиляль в ужасе замерла: неужели кого-то все же успели схватить? И все из-за этой безмозглой с третьего курса. Вечно с ними одна головная боль. — Я думаю, стоит переждать дождь здесь, на улице все ещё не спокойно, — сказал незнакомец. Хиляль благодарно опустилась на стул. Казалось, что весь адреналин вышел, и сил уже ни на что не осталось. Она обратила внимание на бумаги на столе: раскрытая книга и много смятых листков повсюду. Видимо своим приходом она помешала серьезному творческому процессу. — Здесь обычно никого не бывает, — сказала она, выжидательно посмотрев на иностранца. — Я тоже так думал, поэтому захотел уединиться и поработать над статьёй. Меня зовут Леон. Он протянул ей руку через стол, Хиляль замешкалась на мгновение, но потом пожала ее. У него была большая и очень тёплая рука по контрасту с ее ледяной ладошкой. — Хиляль. Что за статья? — с любопытством спросила Хиляль. — Это для собеседования, я должен доказать, что могу работать быстро и качественно. — И как прогресс? — Практически закончил. Самое тяжелое было выбрать тему, но в итоге, спасибо последним событиям, я с этим определился. — Какую тему выбрали? — спросила Хиляль, заглядывая в лист перед Леоном. — Неумение современного студенчества правильно организовывать акции протеста. Хиляль нахмурилась. — Все мы правильно организовали. — Почему тогда вас разгоняла полиция? — Это просто... — пыталась найти ответ Хиляль и задумалась на мгновение, почему все прошло не так сегодня, и мирная акция превратилась в хаос, — все из-за одной глупой курицы: она вытащила баллончик из сумочки, и кто-то начал кричать, сразу же вызвали университетскую охрану и послали за полицией. — Баллончик? — Это была обычная краска. — В любом случае, своими действиями вы добились прямо противоположных результатов, хотя, должен признаться, идея была не плохая. Хиляль кивнула. — Я все подготовила, предупредила на листовках, что это мирная акция, но каждый понимает «мир» по-своему. — Значит, я имею честь познакомиться с автором листовок. Как же его зовут? Халит Икбаль? Хиляль в ужасе взглянула на Леона: как она могла так проговориться, она сама не поняла. Первому встречному, который конечно и выручил ее, но все же. Это все нервы без всякого сомнения, длинный день, слишком много волнений. — Вообще-то об этом никто не знает, — быстро произнесла Хиляль. — Значит Ваша тайна в надежных руках, — серьезно ответил Леон. И Хиляль ему поверила, как бы абсурдно это не звучало. Может, тому виной были бесконечный дождь и сильный ветер за окном, тёплый свет одинокой лампы на массивном столе, может, она все ещё не могла думать разумно после неожиданной погони и сорвавшихся планов. В этой забытой пыльной комнате Леон казался ей каким-то нереальным существом, будто все было не по-настоящему, его прямой взгляд казалось проникал в самую душу. Хиляль мало кому доверяла, а ему хотелось верить. Почему? Разве все вопросы нуждаются в точных ответах? Разве каждая задача должна быть решена? Иногда вопрос, оставшийся без ответа, даёт возможность встретиться ещё раз, чтобы попытаться вновь разгадать неожиданную загадку. — Мне надо идти, — Хиляль встала, — спасибо ещё раз. Она направилась к двери, но остановилась: — Те листовки… это не такая уж большая тайна, но если дойдёт до администрации, то у меня могут быть проблемы. — Не переживайте, я никому не скажу. Хиляль благодарно кивнула и хотела выйти, но следующие слова заставили ее замереть. — Как насчёт услуги за услугу? Хиляль нахмурилась, Леон засмеялась. — Мне просто нужна помощь. Я написал статью для собеседования на греческом, теперь перевожу на турецкий. Боюсь, что наделал ошибок. — Я проверю. — Спасибо. Он улыбнулся. — На листе? — Я немного старомоден. Вообще-то просто решил написать на листе, а потом перепечатать. — Я перепечатаю. — Спасибо. — Тогда, до завтра? — спросила Хиляль. — Времени хватит? — Думаю, хватит. Они договорились встретится в кафе неподалёку. Хиляль бережно положила листки в сумку и поспешила домой. *** В кафе она не сразу его узнала. В джинсах и клетчатой рубашке он выглядел совсем иначе, видимо то собеседование очень много значило для него. — Привет! — Леон присел напротив. Он улыбался так открыто и заразительно, что Хиляль, довольно скупая на улыбку, не могла сдержать ответную. — Привет, — ответила она. Прошлым вечером, на мгновение ей показалось, что вся эта история с незнакомцем была лишь плодом ее разбушевавшейся фантазии, но вот он сидел во плоти, совсем реальный и даже немного взлохмаченный. Проследив за ее взглядом, Леон неловко пригладил волосы. — Прощу прощения, что так долго, я только сегодня закончил со всеми документами о переводе. Хиляль лишь покачала головой, протягивая ему флешку со статьёй. — Я все проверила и внесла исправления. Кстати, статья получилась очень живая. — Спасибо, о серьезных вещах лучше писать с улыбкой, тогда людям легче понять и переварить эту информацию. — Я никогда не думала об этом. Мне казалось, главная задача журналиста − донести правду, какая бы ужасная она ни была. — Правду не всем приятно слышать, а немного иронии подслащает пилюлю, и все уже воспринимается легче. О таком Хиляль раньше не думала, для неё статьи были возможностью открыть людям глаза: когда она видела несправедливость вокруг об этом хотелось кричать. Статья Леона заставила ее задуматься: ведь и правда, вчерашняя акция понесла сокрушительное фиаско именно из-за неправильной организации. Мало написать листовки и раздать, мало призвать и ждать отдачи, нужно делать это ещё и продуманно. Она с любопытством взглянула на Леона, и ей захотелось узнать его мнение по интересовавшим ее вопросам. Они проговорили до самого вечера, незаметно вежливые барьеры речи упали, Хиляль даже не заметила этого. Этот высокий иностранец с тонкими усами над верхней губой говорил с мягким акцентом о вещах, которые волновали ее; на многие его слова ей хотелось кивать, так совпадали их взгляды. Было так странно, что он понимал и прямо называл своими именами то, что не могли понять и принять ее родные. Леон мало рассказывал о себе, лишь то, что решил закончить магистратуру в Стамбуле: это было спонтанное решение, и он сразу приехал из Афин. Всегда хотел быть журналистом или военным корреспондентом, писал ещё со школы, но только в этом году решил взяться за это дело всерьез. — Что ты изучаешь? — спросил Леон. — Права человека. Вчерашняя акция была связана с вопросами ранних браков, вокруг происходят ужасные вещи, во всем мире говорят о равноправии, а у нас до сих пор в некоторых местах каменный век. Это несправедливо и ужасно. — Ты пишешь в студенческой газете? — Да, мы издаём небольшую газету параллельно основному студенческому изданию. Мы стараемся быть объективными и честными, но администрация университета не всегда правильно оценивает нашу точку зрения. — Почему «Халит Икбаль»? — спросил он с любопытством. — Я решила, что вряд ли кому-то будет интересно читать о несправедливости и жестокости, если это будет написано молодой неопытной студенткой. Людям нужны авторитеты, я выбрала имя, которое показалось мне более весомым, чем мое. Даже в этом выражается сексизм нашего общества: доверия заслуживает голос мужчины. — Значит, ты хочешь изменить мир к лучшему? — Глупо звучит? Когда я произношу это про себя все получается намного пафоснее и даже жизнеутверждающе. Он засмеялся. — Я обязательно изменю мир к лучшему, — твёрдо сказала Хиляль. — Я в этом даже не сомневаюсь. — А чего хочешь ты? Он замолчал на мгновение, задумавшись, но потом серьезно ответил: — Найти своё место в этом мире, а потом посмотрим. Леон поблагодарил Хиляль за помощь и обещал обязательно вернуть флешку, а ещё попросил ее номер телефона. — Мой турецкий не так хорош, мне может понадобиться помощь, а также твоё экспертное мнение. Хиляль чувствовала, как лицо обдало жаром от такой похвалы. Она хотела возразить, что его турецкий был очень даже неплох, но только быстро продиктовала свой номер и ещё долго думала о его словах. И о нем самом. Леон позвонил тем же вечером, потом они снова встретились, и так незаметно каждый день Хиляль стал проходить рядом с новым другом. Он был старше, спокойней и уверенней. Хиляль при виде высокого и статного Леона пыталась унять своё сердцебиение, его близость ее волновала и при этом она абсолютно не знала, что делать со всеми нахлынувшими на неё чувствами. Леон говорил, что очень любит историю, и в свободное от учебы время они гуляли по старому Стамбулу, разговаривали обо всем на свете. Хиляль потихоньку абсолютно выпала из прошлого ритма жизни. Через пару месяцев была проведена ещё одна акция протеста, посвящённая учащенным случаям жесткого обращения с детьми. В этот раз Хиляль лично занялась приготовлениями, и все прошло как надо. Она со слезами на глазах кричала об истории маленького мальчика и чувствовала на себе взгляды сотни людей, но теплее всего ей было, потому что среди них был и Леон, и восхищение в его взгляде для неё много значило. Казалось, что тепло его глаз обволакивало Хиляль, вселяя покой и ощущение абсолютного счастья. Его уверенность в ее силах дарила огромные белоснежные крылья: казалось, небольшой толчок, и она оторвётся от земли. И единственное, что будет всегда заставлять Хиляль возвращаться обратно и чувствовать твёрдую почву под ногами − это Леон. Хиляль со школьных времён была слишком погружена в учебу, ее интересовало все, что происходило в мире, в городе, даже на улице, на которой она жила. Любое проявление несправедливости сразу же вызывало у неё протест и ответную реакцию. Однажды одноклассник пригласил Хиляль на свидание в старших классах, сестра долго выбирала ей наряд и учила не целоваться на первом свидании. — На втором, а лучше на третьем, но если он совсем красавчик, то можно и на первом. Увидев кавалера Хиляль, сестра постановила: — Ты вообще не разбираешься в парнях. Кошмар. Хиляль так совсем не считала: он был милый, они вместе участвовали в кружке по защите окружающей среды и дружили. Недалеко от кинотеатра, куда они направлялись, произошла драка между старшеклассниками. Хиляль смело направилась разруливать ситуацию, повергнув своего струсившего кавалера в кошмарный шок. — Ты совсем безбашенная, — сказал он восхищённо. С тех пор их дружба стала только крепче, но на свидание он ее больше не звал. Леон был старше, уверенней, при этом в нем сочеталась неожиданная для Хиляль мягкость и галантность. Она не привыкла к такому вниманию от представителей противоположного пола. Большинство ее друзей были мужчинами, которые обращались с ней, как с одной из своих. Ей казалось, что так они признавали ее таланты и упорство на пути к достижению их общей цели. С Леоном все было совсем по-другому: он придерживал для неё двери, отодвигал стул, был невероятно предупредительным и вежливым. Такое поведение заставляло сердце Хиляль биться быстрее. Он видел в ней девушку. При этом Хиляль понятия не имела, что делать со своими чувствами. Раньше их дружба была основана на общих взглядах и взаимопомощи, они показывали друг другу свои заметки, делились интересными цитатами из прочитанных книг. В последнее время, когда Леон разговаривал, Хиляль ловила себя на мысли, что не слушала, о чем он говорил: она засматривалась на его длинные ресницы, на пальцы, которыми он постоянно поправлял падавшую на глаза челку, на то, как двигались губы, когда он говорил. Если же он наклонялся чуть ближе, чем обычно, то она вообще забывала дышать. —Хиляль, ты меня слушаешь? — однажды удивленно спросил Леон. — Нет, — честно призналась Хиляль. И тут же пожалела об этом, чувствуя, что выглядит полной дурой. В тот день все ее мысли занимал только один вопрос. Когда она пришла в кафе, он разговаривал по телефону и назначил вечером встречу. С кем? С парнем или девушкой? Он был в неё влюблён? Он разговаривал с ней тоже только о книгах и журналистике, ещё иногда об истории и политике? Они целовались? — Извини, я так увлёкся, что тебе стало скучно. Ты какая-то рассеянная сегодня, может, тебя кто-то ждёт? — спросил Леон. —Нет. А тебя? — быстро спросила Хиляль. Слишком быстро. Леон удивленно взглянул на неё, девушка в ответ отвела взгляд. — Вечером одна знакомая пригласила в театр, она там выступает в главной роли. Значит, все же девушка. — Знакомая? — переспросила Хиляль, чувствуя, что непрошеные слезы могли хлынуть в любой момент. — Да, она тоже из Афин, мы познакомились в библиотеке. Изучает экономику и играет в университетском театре, — Леон поднял большую чашку с чёрным кофе, отпил немного и спросил, — у тебя сегодня нет никаких собраний? Ты говорила, что готовится новый выпуск вашей газеты. Хиляль покачала головой, хотя лучше было бы сказать, что планы были, и сбежать оттуда. Пойти и спокойно поплакать у себя в комнате, хотя доставучая соседка и это не дала бы сделать. Она постоянно болтала по телефону и говорила, что Хиляль среди своих книг и сама запылилась. Может, она проклята, может, ее ждала жизнь, как у настоящего борца за свободу и справедливость: полностью посвящённая благим целям. Без Леона. За последний месяц она даже обновила свой гардероб, прикупив более женственные кофточки взамен привычных, стала чаще распускать волосы и начала использовать запылившуюся косметику, которую напихала ей в чемодан сестра, когда Хиляль уезжала из Измира. Надо было признать правду и перестать зря надеется: Леон видел в ней только друга. — Хочешь пойти со мной? — неожиданно спросил Леон. — Куда? — непонимающе спросила Хиляль. — В театр. У меня два билета, может, тебе понравится. Если ты не занята, конечно. —Хорошо, — ответила Хиляль. Может надежда все ещё была? *** Знакомая Леона оказалась яркой девушкой с копной кудрявых рыжих волос. Они сидели в затемнённом зале театра. Леон смотрел на сцену, и Хиляль тоже старалась иногда туда поглядывать. Она сидела, словно на иголках, пытаясь в темноте решить дальнейшую судьбу их отношений. С момента их первой встречи прошли месяцы, Хиляль могла себе честно признаться, что при виде высокого галантного грека у неё замирало сердце, от его взгляда на душе теплело. Иногда она была так счастлива, просто просыпаясь утром и видя яркое солнце за окном, зная, что их ждала новая встреча и долгие разговоры. Бывали дни, когда занятия шли одно за другим, и Леон отправлял ей короткие сообщения о том, что они могли не встретится, и казалось, что даже любимый шоколадный мусс становился резиновым на вкус. С ней происходило что-то абсолютно непонятное и неконтролируемое, эмоции душили, переполняли. Ей хотелось что-то сделать, даже нет, было необходимо что-то предпринять, но что? И как? — Я вообще не понимаю, что происходит на сцене, — зашептал Леон ей на ухо. Хиляль вздрогнула, почувствовав его так близко. Она представления не имела, что происходило на сцене, ее занимали более важные вопросы. Эта его привычка каждый раз наклонятся к ней так близко сводила с ума. Леон был с ней всегда очень дружелюбным, но иногда его манера вести себя сбивала Хиляль с толку. Он всегда был слишком близко, любил, говоря о чем-то, перебирать ее пальцы, мог коснуться волос и убрать выбившуюся из небрежного хвостика прядь. — Какая-то странная постановка, — продолжил шепотом Леон, — тебе не скучно? Все точно хорошо? Ты какая-то напряженная. Хиляль покачала головой. Скучно ей точно не было, она чувствовала себя как индийский йог, лежавший на тысяче острых иголок. Что же делать? Спектакль закончился, раздались нестройные аплодисменты, и люди хлынули к выходу. Леон крепко сжал ее руку, прокладывая дорогу к дверям. Когда он был рядом, она хотела только чувствовать и ни о чем не думать. Перед началом спектакля Леон купил небольшой букет для подруги. Хиляль смотрела на скромный букет в его руках и чувствовала, как в порту недавно появившейся надежды потихоньку шли ко дну все корабли. Они должны были зайти за кулисы, но Хиляль вырвала руку и, не обращая внимания на удивлённый возглас Леона, сделала самую неожиданную и несвойственную ей вещь. Она просто сбежала. Хиляль сама себя презирала за такую слабость. Но набраться храбрости и просто сказать о своих чувствах она не могла. Слишком было страшно. Ведь она могла потерять то, что было намного важнее. Его дружбу, доверие, долгие разговоры по телефону перед сном, уютные часы в кафе, когда они готовились к занятиям. Даже тишина была комфортной и приятной. Хиляль терпеть не могла свою неопытность в вопросах отношений с противоположным полам: она не умела никогда флиртовать, была слишком прямой и даже иногда грубоватой, высказывая своё мнение. Сестра часто ей говорила, что с таким характером она останется синим чулком, заведёт лысую кошку и будет жить, вызывая ужас у соседских детей. Логику в этих заявлениях Хиляль никогда не прослеживала, но у Йылдыз всегда был свой взгляд на жизнь, который та считала самым правильным. Неужели так и будет? Хиляль вышла из театра, вечерний город бурлил и горел огнями. На набережной прогуливались люди, каждый со своими мыслями и радостями. Она шла, обняв себя руками, тонкий свитер не спасал от морского ветра. За время учебы Хиляль полюбила Стамбул, он отличался от родного Измира, был более ярким и цветным, не таким серьёзным и спокойным, но здесь началась ее новая жизнь. Решение уехать учиться в Стамбул не было легким для Хиляль, до этого она никогда не расставалась с семьей. Каждая семья особенная, но иногда ей казалась, что ее ещё особеннее. Ее родители с детства были для неё образцом идеального брака и крепких отношений: мама работала в больнице, отец был военным, в каждом слове, сказанном им друг другу, чувствовались любовь и забота. Громом среди ясного неба оказалось для Хиляль их решение разъехаться на некоторое время, абсолютно непонятное и необъяснимое. — Так надо, — спокойно сказала мать, и мир Хиляль начал разрушаться потихонечку. Отец был для неё всегда настоящим героем: храбрый военный, сражавшийся за свою родину, всегда на стороне справедливости и правды. Она мечтала быть достойной полковника Джевдета, ощущать его гордость и идти по его стопам. Она не могла стать ему сыном, который бы пошёл на военную службу и защищал с ним бок о бок страну, но она могла открыто говорить о том, что важно, и о том, что нужно донести до людей. У Хиляль была одна старшая сестра, яркая и красивая Йылдыз. Иногда она мечтала быть хоть немного такой, как она, чтобы с лёгкостью производить впечатление и уметь показать свой интерес. Самым серьезным шагом в ее жизни было решение поехать учиться в другой город. Мама была категорически против поначалу, но неожиданно ее поддержал отец, что вызвало очередную волну недовольства в их слегка потрескавшихся семейных отношениях. От этого Хиляль хотела убежать ещё дальше. Она не любила перемены, боялась их. Было намного комфортнее и привычнее оставаться в своей среде, с родными, но в семье постоянно накалялась обстановка, и Хиляль начинала задыхаться. Мать не приветствовала ее выбор профессии, надеясь, что обе дочери будут работать под ее присмотром в больнице. — Я хочу помогать людям, — каждый раз с жаром повторяла Хиляль. — Где ещё ты сможешь помочь больше, как не в больнице? Заканчивай с этими газетами и бесконечными выступлениями, однажды ты серьезно нарвёшься, и никто не сможет тебе помочь, — отвечала ей мать. Больше всего Хиляль ненавидела наблюдать, как разрушалась ее любимая семья, но ещё больше она не выносила, когда ей диктовали, что делать. Поэтому решение было принято довольно быстро, и она отправилась в Стамбул. Она села на скамейку: впереди лишь темная гладь Босфора и нежный полумесяц висевший в небе, ветер дул, казалось, не холодный, но пронизывающий, а может просто на душе все покрылось льдом. Как она могла сбежать? Как можно было совершить такой глупый и бессмысленный поступок? И как теперь объяснить все Леону? Она вела себя, как влюблённый подросток, не смогла справиться с ситуацией и своими чувствами и испугалась. Он стал ее самым лучшим другом, с которым она могла быть откровенной, быть самой собой, который всегда выслушивал и поддерживал, постоянно был рядом. Разве же Леон был виноват, что Хиляль влюбилась? Из-за своих чувств она все разрушит. Девушка тяжело вздохнула и беспомощно взглянула на небо. — Ищешь ответы на важные вопросы у своей тезки? Леон присел рядом с ней, в руках безжизненно обмяк букет, так и не дошедший до своего адресата. — Ты не подарил цветы? Из-за меня? — с грустью спросила Хиляль. — Ты так быстро убежала, что я и не знал, что думать. Вроде полицейских со свистками там не было, — с улыбкой произнёс Леон, поправив ворот рубашки, потом начал рвать лепестки с белого цветка. Хиляль с грустью поняла, что за его попыткой пошутить скрывалось именно то, чего она боялась. Теперь уже ничто не будет как раньше. Своим глупым поступком она, возможно, нарушила то комфортное равновесие, которое так было приятно в их отношениях. — Очень смешно, такое было только раз, — попыталась шутливо возмутиться и разрядить обстановку Хиляль, но дрогнувший голос лишь выдал подступавшие слезы. — Хочешь сказать, что учишься на своих ошибках? — Хочу сказать, что, может быть, мир стал немного лучше, — тихо ответила она. — Мой мир точно стал лучше, — Леон положил истерзанный букет на скамейку и повернулся к ней. Ветер перебирал его волосы, карие глаза смотрели серьезно. Он взял ее за руку. — С того самого дождливого дня мой мир стал намного светлее и лучше. Благодаря тебе. Хиляль перестала улыбаться, она боялась пошевелиться, не веря своим ушам. — Я… — нерешительно начала она, не зная, что сказать. — Что бы ни было, Хиляль, если я был слишком настойчив или меня было слишком много, ты просто скажи. Прошу тебя, не убегай. Она вообще не понимала, о чем он говорит? Настойчив? Много? — Леон…— попыталась начать Хиляль, но он остановил ее. — Я очень ценю нашу дружбу. Когда мы познакомились, это был очень сложный момент в моей жизни, я чувствовал себя одиноким и немного потерянным. Переехать в Стамбул было совсем нелегким решением, но я другого выхода не видел, — он тяжело вздохнул. Леон, которого она узнала за это время, никогда не испытывал трудности и необходимости подбирать слова, но сейчас она видела, как тяжело ему давался этот разговор. — Хиляль, я понимаю, что между нами слишком много различий, но я даже представить себе не мог, что смогу встретить здесь человека настолько созвучного с моей душой, настолько хорошо меня понимающего. Ты даже не представляешь, как для меня много значишь, я совсем не хотел, оттолкнуть тебя, — Леон нервно взъерошил свои волосы, не сводя с неё умоляющего взгляда. Хиляль прикусила губу. — Леон, — мягко позвала она его. — Да? — Кажется, я люблю тебя, — тихо сказала Хиляль. Леон опешил. — Почему тогда ты убежала? Она бросила нерешительный взгляд на букет: так было безопаснее, чем смотреть на него. Ей казалось, что происходит что-то очень нереальное, что-то до такой степени казавшееся ей невозможным, что она сейчас просто не выдержит всех этих глупых чувств и сделает что-то очень абсурдное, например, заплачет от счастья. — Я испугалась. Леон взял ее за руки и притянул ближе к себе. — Хиляль, — она подняла на него глаза, — в следующий раз, если тебе будет страшно, просто возьми меня за руку и мы вместе все решим, хорошо? Она лишь кивнула. Когда Леон поцеловал ее в первый раз тем вечером, весь мир взорвался мириадами ярких звёзд. Хиляль поняла, что хочет, чтобы только он целовал ее всю жизнь и лучше, не останавливаясь. Услышав тихий смех Леона, она поняла, что произнесла это вслух. Ей было все равно, лишь бы это чувство безграничного счастья никогда не заканчивалось. Он выглядел, как герой из сентиментальных романов, которые она прятала под подушку, чтобы не разрушать свой образ перед друзьями. Себя она считала неуклюжим сплошным недоразумением, но Леон каждый раз смотрел на неё, словно луна сошла с неба и сидела рядом с ним. Хиляль купалась в теплых лучах его карих глаза, все глубже и глубже растворяясь в новых, неизвестных ей ранее чувствах. Перемены ее пугали, но с присутствием Леона рядом она на многое изменила свой взгляд. Перемены − это не всегда плохо. Держать его за руку и чувствовать постоянную поддержку было очень приятно, целоваться, когда тебе заблагорассудиться ещё восхитительнее, а самым чудесным на свете чувством, которое она испытывала, была любовь. Потому что все приобретало смысл, или же лучше сказать, что все на свете теряло смысл и меркло, когда рядом был Леон. В тот прохладный вечер они начали писать совсем новую историю, красивую, полную надежд и мечтаний, о будущем, где они будут идти рядышком, несмотря ни на какие препятствия и беды, поджидавшие за углом. Каждый день они открывали друг другу уже исписанные страницы своих жизней, знакомясь ближе, пытаясь понять, что сделало каждого тем, кем он стал. По вечерам, Хиляль приходила к Леону, заваривала ему турецкий кофе послаще и слушала, как он рассказывал о своём детстве в Афинах, о большом особняке бабушки и дедушки, где он рос, о белом рояле, на котором мама учила его играть и мечтала видеть знаменитым пианистом, выступающим на самых известных сценах Европы. Сидя рядом с ним на мягком диване в его небольшой квартирке у университета, он рассказывал о своей семье. Хиляль поудобнее устраивалась под боком у Леона, уставшая после долгого дня на занятиях, но так не хотевшая, чтобы вечер заканчивался. Леон говорил об отце, который мечтал, чтобы сыновья пошли по его стопам, но ни один из них так и не стал офицером. — У него постоянное соревнование с моим дядей, оба военные, и завершающим аккордом должна была быть моя военная карьера. Но, окончив военное училище, я понял, что это не мое. Мы с отцом совсем по-разному смотрим на жизнь. Я всегда хотел писать, а для него журналистика − это не дело для мужчины. Я пошёл подавать документы на факультет журналистики и увидел объявление об обмене. Я не раздумывал ни минуты, мне было все равно куда ехать, насколько, лишь бы подальше от дома. Слишком долго я делал только то, что хотели мои родители. Пришло время сделать что-то только для себя. Хиляль слушала и думала о том, что вся их жизнь − лишь воля случая. Если бы не пошатнувшиеся отношения в ее семье, она бы никогда не решилась приехать в Стамбул, если бы Леона не раздирали амбиции его родителей, он бы не решил сбежать в поисках свободы. Они были так похожи, выросшие на разных землях, читавшие молитвы на разных языках, убаюканные разными колыбельными. Хиляль приподнялась на локте, провела пальцем по его лицу, по линии носа с небольшой горбинкой, по каждый раз щекотавшим ее при поцелуях усам, по мягким губам. Леон не сводил с неё глаз. Она потянулась ближе и поцеловала его в губы. Опять случайность, ведь там могло быть объявление из любого университета, из любой страны. Но он выбрал именно Стамбул. Он выбрал Хиляль. В тот тихий вечер, когда за окном паром пересекал тёмную гладь Босфора, а круглая луна освещала Девичью башню, Хиляль думала о том, какая же это интересная штука − Судьба.