О людях и птицах

Сказки разные бывают, да все про одно. Птицы по небу летят, рыбы по морю плывут, люди по земле идут — все к свету да жизни тянутся. Жил на свете дурачок, что трава сорная зря по земле носился, а туда же — свету лицо подставляет, к теплу ладошки тянет, к правде мыслями устремляется. Ходит дурачок Анисий в дырявом кафтане, да за пазухой хлебушек несёт — один себе, один сестре, и хлеб этот всей королевской казны дороже. Вот идёт он вечером да от холода дрожит — вдруг видит, у обочины дороги лебедь чёрный, красоты несказанной. Крылья у лебедя все распластаны, перья кругом лежат, опустилась шея длинная прямо на дорогу. Говорит ему лебедь человеческим голосом: — Пожалей меня, добрый человек! Побили меня камнями злые люди, не найду я сил дойти до дому. Достал Анисий свой хлеб из-за пазухи да отломил половину. Склевал лебедь хлеб и поднял голову, вернулись к нему силы. — Спасибо тебе, — говорит. — В долгу я у тебя. Но не встать мне всё равно, ноги меня не держат. Тогда отдал ему Анисий и вторую половину хлеба. Поднялся лебедь на лапки красные, да крылья за собой по-прежнему волочит. — Вот и дважды я у тебя в долгу, добрый человек, — говорит. — Только долго домой пешком идти, а когда бы ты мне второй хлеб отдал, мне и в крылья бы сила вернулась. Покачал головой Анисий. — Мой хлеб забирай, не жалко, а второй я сестре несу, и отдавать не могу. А лучше полезай ко мне за пазуху, я тебя домой и отнесу — только путь покажи. — Воистину ты добрый человек, — сказал лебедь. — Отнеси меня в королевский дворец, там тебя щедро наградят. Свернулся лебедь у Анисия за пазухой, да шею лебединую вокруг шеи анисиевой уложил. Было дурачку в дырявом кафтане холодно, а стало тепло, как от печки. Должно быть, это королевич лебедя при себе держит — много он диковин у себя собрал, да и сам, по слухам, в искусствах тайных сведущ. А ну удастся королевича Эраста увидеть? От такой мысли колотится сердечко у Анисия так же быстро, как у дивной птицы. Говорили, что красив королевич, точно птица небесная, и ласков, точно волна морская. Долго ли, коротко ли — пришёл дурачок ко дворцу. Стражники его пускать не хотят — спрашивают, кто таков да зачем пожаловал. А лебедь, речи их услыхав, из-за пазухи как выскользнет, да как ударится оземь — не успел Анисий спохватиться — обернулся добрым молодцем да приказывает стражникам — пропускайте вашего королевича. Стражники им поклонились да в ворота пропустили. — Как зовут тебя, добрый человек? — спрашивал королевич. — Анисий, ваше королевское высочество, — отвечал ему дурачок. — Трижды я в долгу у тебя, свет мой Анисий, — говорил королевич. — За то, что пожалел меня, дам тебе красный кафтан, золотом шитый — чтобы ты ходил, да все на тебя оглядывались. За то, что последнюю крошку мне отдал, дам тебе дом с полными амбарами зерна, чтобы больше ты не голодал и крошек не считал. А за то, что родной сестры не забыл и сам меня домой отнес, определю тебя на дворцовую службу — верные и добрые люди мне всех нужнее. Кланялся ему за то Анисий в пояс, а сам думал, что и рад бы при такой красоте хоть всю жизнь в слугах ходить. Кудри-то у королевича черны как смоль, сам он бел как снег, щёки алой кровью просвечивают, а что всего важней — взгляд у него ясный, что весеннее солнышко. — Только страшно тебе будет, — продолжал Эраст, — Будешь со мной, Анисий, в тёмные леса ходить, в глубокие пропасти спускаться, чудищам в глаза смотреть. — Пусть будет страшно, — сказал Анисий, а у самого уже сердце в пятки ушло. Только знал, что позови его — и он пойдёт, как бы ни дрожал. Велел королевич слугам накормить Анисия и домой отпустить, чтобы тот собрался да назавтра с сестрой в новый дом вселился. Только отказался дурачок учтиво, просил только дать ему яблок и кренделей сладких и крынку молока — сестра, мол, ждёт, нельзя задерживаться. Такие речи услыхав, улыбнулся королевич ласково — до чего добрый дурачок. Сонька-то у окна сидела дотемна, брата дожидаючись. Вот зашёл домой Анисий да как закричит: радуйся, Сонька, скоро будем жить в светлой горнице, каждый день пряники жевать. Да налил им густого молока, и поели брат с сестрой досыта, и проспали всю ночь беспробудно. Снились им рыбы и птицы дивные и люди красоты невиданной. С тех пор началась у Анисия новая жизнь. С самого утра он при дворце, всюду королевича сопровождает и во всём ему помогает, а за то ему почёт и уважение. С Сонькой горничная сидит, играет да сказки сказывает, и оттого весела Сонька и спокойна. Умеет королевич оборачиваться то волком свирепым, то медведем могучим, то птицей быстрой, то котейкой ласковым, и через то всё на свете видит и обо всём ведает. Стал он и Анисия своему искусству учить, чтобы тот за ним вслед ходил, помогал. Ударился королевич оземь и стал львом златогривым. Ходит вокруг Анисия, дразнится — попробуй, мол, — и хвостом пушистым обмахивает, будто гладит. Ударился оземь Анисий и только нос расквасил. Стал тогда королевич волом светлооким, ткнулся мордой в плечо анисиево, лизнул в нос разбитый — не печалься, мол, на второй раз получится. Ударился Анисий оземь и только коленки расшиб. Стал тогда королевич чёрным лебедем, присел дурачку на плечи, крыльями его обнял — не кручинься, свет Анисий, в третий раз попробуй. Вздохнул Анисий и в третий раз бросился на землю — а поднялся с неё серокрылым воробушком. Обрадовался лебедь, захлопал крыльями и взмыл над землёй, за собой Анисия позвал. Полетели они над городом, полетели над морем и привёл его Эраст на зелёный остров — волны сизые кругом плещут, ветер в ветках древесных поёт слаще арфы серебряной. Сбросил королевич перья чёрные, обернулся человеком, а Анисий сел ему на ладони. Прошептал что-то королевич, и тут же вернулся и к Анисию человеческий облик — стоит он на земле, к Эрасту близко-близко, отдышаться никак не может. Взял его королевич за руку и повёл в глубину острова, под зелёную сень, и окружило их шумное лесное марево. Садятся им на плечи птицы, пачкает им щёки пыльца от множества цветов, льнет к ладоням высокая трава. — Здесь, — сказал Эраст, — Жил я в юности моей. У этих птиц узнал я их колдовские тайны; эти цветы напитали меня своими силами; эти воды напоили меня своей свежестью. Смотри во все глаза, свет мой, и запоминай всё, что видишь. Слушай во все уши, радость моя, и запоминай всё, что слышишь. Чувствуй всем сердцем, душа моя, и запоминай всё, что чувствуешь. Смутился Анисий от его слов и закрыл лицо ладонями; королевич взял его за запястья и отвёл его руки от лица. Так сидели они долго, рука в руке, пока не услышал Анисий множество голосов; они пели, и их пение складывалось в слова на чужом языке. И затрепетал он от страха и радости, и вскочил на ноги, потому что не мог усидеть на месте, и откликнулся на птичьи голоса звонким покликом. Каждый звук отпечатался в его памяти, хоть и не понимал Анисий ни единого слова. Вернулись после они на берег, и оборотился Эраст золотой рыбкою, а Анисий серебряной, и поплыли они домой; и плескались в светлых потоках, и солнце играло на их литой чешуе. Стал после этого королевич давать Анисию разную службу — там посмотреть, здесь выведать. Служба нетрудная, порхай себе воробушком, крошки поклевывай да слушай. Всё никак не нарадуется Анисий на службу вольготную да на господина доброго. Говорил ему королевич, что страшно будет, но страшно всё никак не было и не было. Обидно даже. Очень уж королевич его берег. Наступила осень, и была в городе большая ярмарка. Попросил дурачок на день его от службы освободить, чтобы, значит, на ярмарку поглазеть и игрушек Соньке прикупить. Отпустил его королевич, но велел ни с кем о службе не говорить, кто бы ни был, что бы ни спрашивал. Говорил — беду чует. Вышел Анисий с Сонькой вместе за ворота, а на площади сидит старик косматый да во всю глотку королевича злословит — дескать, и жесток он, и глуп, и жаден, и слуг своих ни во что не ставит. Слушал-слушал Анисий и не утерпел: — Сколько служу у него, а ни разу слова грубого не слыхивал, ни рублем меня не попрекнули! Услышал старик, что служит у королевича Анисий, и обрадовался. Был это колдун, что ещё при старом короле служил и козни против него строил. Королевич его замыслы раскрыл и из дворца вышвырнул, ещё и чары наложил, чтобы не мог колдун вернуться — как ни пойдёт, дорога его сама в сторону ведёт. А тут подвернулся дурачок — обернулся старик чёрным жуком да и скок ему в карман. Гулял Анисий с Сонечкой до самого позднего вечера: посмотрели на танцоров, перепробовали дюжину дюжин сладостей, купили Соньке игрушек да платье новое, да самому Анисию рубашку, птицами лазурными расшитую. Утром идёт дурачок на службу в новой рубашке, улыбается: что-то королевич скажет? А не знает дурачок, что в кармане пронес им с королевичем погибель. Колдун-то из кармана выпрыгнул, да жуком чёрным пробежал по коридорам, да схоронился в щели прямо у эрастовой постели. Стал колдун ждать вечера да плести чары. Вечером уснул королевич, а колдун наслал ему снов таких страшных, что не мог он отличить их от яви, и проснуться не мог, обессиленный. Снилось ему, что стоял он один, нагой и беспомощный, против чёрной стаи — светлым пятнышком против кипучей мглы. И над стаей взвился чёрный ворон, застил крыльями солнце — тень легла по всей земле. — Славь меня, королевич, — прокаркал ворон. — Хоть всё небо крыльями заслони — не восславлю, — отвечал Эраст. И тогда заслонил ворон крыльями всё небо. Сделалась тьма непроглядная. — Склонись предо мной, — велел, — королевич. — Хоть сердце у меня вырви — не склонюсь, — отвечал Эраст. И тогда подобрался ворон к самой его груди, и когтями потянулся к сердцу. — Трепещи предо мной, королевич. И тогда испугался Эраст, и дрогнуло его сердце, и ликовал колдун. А туда, где спал королевич, утром пришли слуги, и увидели, что лежит он, точно мёртвый, и был плач и стон. И пришёл к нему Анисий, и плакал слезами горючими, и осыпал руки его поцелуями, и звал его так, что сердца разрывались у всех, кто слышал. И вспомнил Анисий песню с зелёного острова, и запел её голосом тонким, от слёз надтреснутым. И услышал его Эраст через толщу заклятья, через мглу кошмара — слабый голос для него прозвучал трубным гимном, и воспрянул он духом, и оттолкнул от себя вороньи когти, и запел в ответ. Испугался их голосов колдун, выбежал из щели чёрным жуком и хотел было скрыться, но заметил его Анисий, хлопнулся оземь и погнался за ним серым воробушком. Долго гнал колдуна дурачок, ждал, что вот-вот настигнет, а колдун завёл его далеко в тёмный лес, да там обернулся чёрным котом и свернул воробью шею — не успел воробей и пискнуть, повалился в тростник у ручья. Между тем отпустило королевича заклятье, и проснулся он среди своих слуг, стал их спрашивать: — Где же помощник мой верный? Где спаситель мой? А никто не знает, куда пропал дурачок. Снарядили его искать, и искали три дня и три ночи, но пропал он без следа. Неутешен был королевич, исходил королевич все улицы, все поля и леса облетел. Нигде не было дурачка. Прилетел как-то он в лес, куда заманил колдун Анисия, сел у ручейка холодного, отломил тростинку, вырезал из неё дудочку — минуту скоротать. Только поднес Эраст дудочку к губам, как запела она знакомым голосом: — Поиграй, поиграй, королевич, Поиграй, поиграй, мой милый; Уж хотел я от зла тебя защитить, А от чёрных чар самому не уйти. Покуда не услышишь, как мёртвого отпевают, веришь до последнего, что ходит он где-то там, далеко, живой и здоровый — не может просто весточку прислать. Но дудочка поёт — что гвозди в гроб заколачивает. И почувствовал Эраст, точно вся лазоревая краска в мире выцвела вместе с дурачком. Потемнел королевич от гнева и скорби, вернулся в свой дворец, заперся в высокой башне и стал творить страшное колдовство. Звал он в башню восемь ветров, и у всякого спрашивал, где искать колдуна. Нагнали ветра к башне туч и пыли, и чёрное было небо над городом, и молнии грохотали днём и ночью. Видел колдуна северный ветер; обещал отнести королевича ветер южный. Жил колдун далеко в горах, среди серых камней. Вот ударился королевич оземь, обернулся лебедем, взял в клюв тростниковую дудочку и полетел с южным ветром. Долго ли, коротко ли — долетел он до северных гор. Были горы наги и суровы, ни травинки там не росло — только хищные птицы вили гнезда в ущельях. Жил колдун в глубокой пещере. Обернулся королевич древней старухою, спрятал флейту в одежде и вошёл в колдовское убежище. Неприветливо встретил его колдун, но, как полагалось, пригласил пройти и обед с ним разделить. Посмотрел Эраст на его варево — покривился. — Я, старик, с чем пожаловала, — проскрипел он. — Есть у меня товар колдовской, да сама я в тайных искусствах не сильна. Оценил бы ты вот эту дудочку? Последний грошик за неё отдала, обещали, что любой колдун меня за неё озолотит. Расхохотался колдун, на дудочку глядя, да над доверчивой старухой потешаясь. А Эрасту того и надо, знай подталкивает дудочку ближе к колдуну. — Ты подуй в неё, говорят, поёт она человечьим голосом. Я сама пыталась, да нет во мне колдовской силы — не поёт она для меня. Авось, тебе откликнется, а? Совсем развеселился колдун, схватил дудочку, говорит — надурили тебя, бесценок это, никакая не волшебная дудка — и подул в неё со всей силы. Тут же запела дудочка песню птиц с зелёного острова, и от голоса её задрожали стены, и затрясся колдун, и упал на землю. Песня так гремела, точно подхватили её все птицы небесные, все люди, и даже немые рыбы — и вместе со всеми пел её королевич. И выглянуло солнце, и окрасило горы розовым и золотым, и пробилось под своды пещеры. И обратился колдун хромым вороном, и в страхе вылетел наружу, к хищным птицам да голым скалам. Поднял королевич с земли дудочку и увидел, что та треснула пополам. Вздохнул он, бережно её отряхнул и упрятал в одежде — хоть не будет она больше петь ему анисиевым голосом, дорога она была ему. И вышел Эраст из горы. *** Далеко-далеко, за семью морями, стоит остров зелёный, куда ходу смертным и вовсе нет. Живёт на острове серый воробушек, с другими птицами поёт песни да на море поглядывает — ждёт седого лебедя, могучего, чернокрылого. Обернется лебедь прекрасным королевичем, да возьмёт воробушка в ладони, да вернёт ему человечий облик. И будет воробушек обнимать его и сцеловывать с его щёк алые тюльпаны, и будет небо заново изобретать свою лазурь.