Правда приятно

В подвал Олли входил, замирая от страха. Новые хозяева как вчера привели его в свой дом, так до сих пор ничем не проявили, чего именно они захотят, поэтому представлялись самые разные ужасы. Да еще позвали в подвал! А не в спальню! Приказали прийти и с одеждой не перебарщивать. И почистить зубы, а больше никак не готовиться. Раб не знал, чего ожидать, перебирая в памяти каждое из мгновений их недолгого знакомства. Купили не глядя, по каталогу. Дали целый день, чтобы освоиться, и ночью не тронули. Уложили спать на мягком коврике в своей спальне, в теплом углу, где не дуло из приоткрытого на ночь окна. А ночью хозяйка встала, подошла не спеша к нему, замершему от напряженного ожидания, но ничего ему не сделала. Даже наоборот, укрыла одеялом. Прошептала ласковое «засыпай» и ушла под бок к супругу. Так с Олли никто еще не обращался, и утром, подавая им завтрак, он не знал, что ему думать. Теперь вот понял, что думать не стоило. Все равно бы не угадал. Он спустился по крепким ступеням и замер, покорно опустив голову и не решаясь смотреть. Да и что нового он бы там увидел? Приходилось уже принадлежать тем, у кого были такие вот специальные комнаты. Не дома, конечно. Но целых два года Олли прожил в борделе и насмотрелся там всякого. Строго сказать, сейчас ему следовало даже испытать облегчение и благодарность. Всего двое хозяев! И надо-то только выучить, понять, как им услужить, как не разозлить и ничем не расстроить. Как не вызвать ревность, показать лишь покорность и послушание. Вот только обрадоваться не удавалось. Как и сосредоточиться на предстоящем деле. Такая вот странно известная неизвестность пугала сильнее, чем это было с ним в первый раз. Неуклюже как-то Олли упал на колени, здорово ими ушибившись об пол. Поднять глаза он все еще боялся. — Вставай, — сказал ему хозяин, и голос его звучал ровно и даже заинтересованно. Значит, не злится? Олли не пробыл в душе слишком уж долго? Он сумел правильно выбрать одежду? Раб был лишь в пижамных штанах. Не слишком-то разжигает страсть, но ничего легче у него попросту не оказалось. Может быть, следовало прийти совсем без одежды? Олли поднялся на ноги, бросив украдкой один-единственный взгляд вокруг. Он не ожидал увидеть ничего особенно удивительного, но все-таки замер, глупо распахнув глаза. Глупо и недопустимо. Не положено было рабам удивление и любопытство. Им положено было сейчас лечь, сесть или встать, куда скажут, а потом вытерпеть все, что с ним найдут приятным проделать. А не пялиться как дураку на привязанную к станку хозяйку. Без одежды он едва смог ее узнать. А может, все дело было в том, что он не мог поверить, что с ней могли так поступить. Конечно, Олли знал, что свободные люди делают такое друг с другом. Слышал, по крайней мере. Только вот понять не мог: для чего? Зачем этой красивой, этой свободной женщине позволять себя связывать и… что там еще? Раб скользнул взглядом по беззащитно распростертому перед ним телу, рассматривая отметины на светлой, идеально нежной коже. Некоторые Олли узнал, некоторые никаких предположений не вызывали. Раба бросило в жар, зазвучало в ушах вчерашнее «засыпай». Олли и сам не знал, почему это припомнил, но от воспоминания ему стало больно. Впрочем, должно быть, не так больно, как совсем недавно было ей. Олли закусил губу и робко, будто вскользь, вопросительно посмотрел на хозяина. Зачем он здесь? Господин наигрался и хочет сменить объект? Может быть, тогда он отпустит хозяйку? Раб поежился. Не хотел думать, почему такая идея казалась ему привлекательной. Из-за одного доброго слова? Впрочем, ему-то к такому было не привыкать. — Нравится? — спросил хозяин, обходя его и приобнимая со спины. — Ответь! Последнее прозвучало приказом, и Олли вздрогнул в его руках. Что он был должен сказать?! Правду?! — Госпожа, — проговорил он едва слышно, сбившись на конце перепуганным придыханием, — такая красивая. Это уж точно относилось к разряду очевидного. Изящная и гибкая, она казалась миражом, схваченным грубыми ремнями и прикованным к этой реальности. Было видно, как не то от пережитой боли, не то от напряжения или чего-то еще она слабо подрагивает и рвано дышит. Как тянут, крепко сжимают ее тело путы. Хрупкие запястья были схвачены над головой, а локти разведены в стороны. Широкий ремень обхватывал шею, может не мешая дышать, но не давая даже немного приподняться. Еще один держал сразу под грудью, и по три притягивали к станку широко разведенные бедра, колени и лодыжки. Там, на ногах, отметин было больше всего. Плеть обласкала стройные бедра, захлестывая изнутри, и пятна, будто бы от легких ожогов, струились по ним вниз до самых кончиков пальцев. Малодушно Олли порадовался, что у хозяйки плотной повязкой были закрыты глаза. Он не смог бы заставить себя встретиться с ней взглядом. Слишком хорошо понимал, что сейчас она чувствовала. Безвыходность, боль. Унижение? Олли думал, что свободные люди обязательно будут такого стыдиться. — О, да, — с легкой усмешкой подтвердил хозяин и провел широкими ладонями от его плеч до запястий. Погладил? Стиснул? Паникующий Олли совсем растерялся и не мог сообразить, что вообще происходит. Конечно, ему уже приходилось видеть такое со стороны и даже участвовать, но никогда со свободными. А если хозяин прикажет ударить? Прикажет сделать с ней что-то?! Да какое там если! Мысли метались от паники к горькому пониманию. Завтра весь его мир, лишь на секунду показавшийся не таким страшным, снова скатится туда, где ему самое место. Встав с этого станка, хозяйка ни за что не простит ему унижения. Даже того, что он уже видел! Не то что того, чего он еще и не сделал. Олли всхлипнул, когда его подтолкнули вперед. — Приласкай ее, — сказал господин, подходя к станку следом, заставив Олли ошарашенно обернуться. Госпожи страшно было коснуться. Да рядом с ней, открытой и неподвижной, и дышать было страшно! Впрочем, отступать было некуда, а просить бесполезно и поздно. — Как, хозяин? — только и пролепетал он, опуская взгляд в пол. И предсказуемо, вопрос господина рассердил. По крайней мере, так Олли подумал, когда тот снова оказался у него за спиной, а сильные пальцы стянули волосы на затылке. Но дергать особенно хозяин не стал. Подтолкнул свободной рукой в плечо и потянул его голову вниз, заставив уткнуться лицом хозяйке в шею. В ремень то есть, но сейчас это было не важно. Его отпустили. — Отсюда и вниз, — скомандовал господин, отходя на пару шагов и замирая позади, там, где Олли не мог его видеть. И ничего не мог от него скрыть. Едва собрав всю смелость, на которую был способен, раб коснулся губами чуть влажной кожи над правой ключицей хозяйки. Мягко и ласково, как будто надеялся успокоить, утешить. Глупый был порыв и бессмысленный. Какие уж тут утешения? Но у него был приказ, и Олли послушно двинулся дальше. Провел губами вдоль ключицы, поцеловал нежную ямочку под шеей. Согревал дыханием, со странным, совсем незнакомым трепетом слушая, чувствуя, как отзывается на его ласку хозяйка. Неужели действительно ей это приятно? Сейчас? Олли обернулся затравленно на господина. То ли это, чего тот хотел? Господин улыбнулся. Насмешливо, заинтересованно. Кивнул, поощряя. — Хороший мальчик. Не стесняйся. Ты ведь это умеешь, а? Олли зажмурился. Ему бы обрадоваться похвале, ведь она значила, что им довольны и не накажут, но сейчас стало лишь как-то зябко. Но господин говорил правду. Он это умел. Хозяйка охнула нежно и долго, стоило обнять губами вершинку соска. Высокая грудь колыхнулась, а под его рукой напрягся ее живот. Олли дернулся и сам, сообразив, что не заметил, как оперся о свою госпожу, ослабил давление, но руку не убрал, погладил несмело, потер большим пальцем вдоль впивающегося в кожу ремня. Он очень старался. Увлекся так, что не заметил, как подошел господин. Сообразил, только когда хозяйка дернулась всем телом, как смогла, рванулась из пут. Испугался даже, что сделал что-то не так, но быстро понял, что дело не в нем. Хозяин стоял с другой стороны станка, все так же жадно, голодно улыбаясь, смотрел пристально ей прямо в лицо. И резкими, короткими толчками пропихивал внутрь средних размеров вибратор. Олли встречал и куда больше, к тому же не мог точно знать, как это для женщин, но все равно постарался отвлечь, покрывая поцелуями грудь и живот. Ему ведь не запрещали? И даже вроде приказывали? Хозяйка стонала протяжно, и Олли даже казалось, что совсем не от боли. Он не знал, что ему думать, метался, пока не понял, что думать-то как раз и не нужно. Только делать, что говорят. Ведь это было не сложно. Что-то щелкнуло тихонько в руке господина, и послышалось хорошо знакомое Олли гудение, а хозяйка вытянулась вдруг вся, от носков до макушки, сжала ладони и задрожала так тонко, будто вибрация прошила все ее тело. «Это не больно, — думал Олли, снова губами сжимая ее сосок, — не больно-не больно-не больно». Он испытывал похожее на себе много раз и знал, что такое точно терпимо. Лучше, чем оставившая на коже хозяйке следы плеть. И все же он всхлипнул, когда она в очередной раз дернулась. Хозяин двигал своей игрушкой лениво, и, даже не глядя, Олли мог бы сказать, что происходит. Едва слышное придыхание — игрушка движется наружу, тонкое «мхх» — движение внутрь. Бледный, болезненный вскрик — резкий толчок, когда хозяин, должно быть, решал, что приятного уже слишком много. Он играл с ней с заметным азартом и интересом, явно никуда не торопясь и ни на что больше не обращая внимания. — Прикуси там! — сказал вдруг, и Олли снова себе не поверил. Нет-нет! Пожалуйста! Он не сможет сделать ей больно! Она же свободная! С ней так нельзя! Он сжал зубами нежную вершинку, потянул аккуратно, усиленно строя из себя наивного дурачка. Конечно же, никто ему не позволил отлынивать. — Сильнее, — тут же приказал господин, и хозяйка, будто предвидя новую боль, мотнула в сторону головой. — Хочу слышать крик. Олли зажмурился и укусил. Остро и коротко, не опасно, но точно болезненно, и тут же хозяин резко двинул кистью вперед. И тогда она закричала, а Олли понял, что сейчас расплачется. Не от сочувствия — наверное, уж господам лучше знать, что и зачем они тут делают, — а от невнятного страха. Происходящее было непереносимо неправильным. — Сладкая девочка, — одобрительно прокомментировал господин, заставив Олли вздрогнуть. Это обращение снова будто сравняло с ним госпожу, и даже в мыслях он не мог допустить такого. Вот только что тут поделаешь? Господин так решил. — А хочешь, Олли, — проговорил тот задумчиво, двигая рукой все быстрее и глубже, уже не играя, жестко и сильно, вырывая у госпожи все новые вскрики, — она тебе отсосет? Смотри, какой рот! С ума можно сойти, правда? Олли распрямился, отстраняясь, и, несомненно, нарушая прошлый приказ, замотал головой в совершенно неконтролируемом ужасе. Ему?! Она?! Так нельзя! Никогда так нельзя! — Не надо, — попросил затравленно и зябко обнял себя руками. — Пожалуйста! И конечно же, это было ошибкой. Даже если господин так шутил, на самом деле не собираясь творить с ними такое, то теперь сделал бы обязательно. Он подошел ближе, оставив вибратор внутри, и прижал Олли спиной к груди. Раб дернулся заполошно, глупо и снова преступно. Нельзя сопротивляться! И просить тоже нельзя! Нужно слушаться! Это ведь не страшно. Пока. А потом… хуже, чем будет, уже точно не будет. Хозяин притиснул его к краю станка и сам стянул с него пижаму. — Руки за спину, — приказал, отступая. — Ах, черт, тебе не по росту. Подожди. Олли обнял пальцами одной руки запястье другой и замер, гадая, о чем вообще речь. Раздалось несколько коротких, громких щелчков, и изголовье станка опустилось. Хозяйка охнула, но послушно повернулась к рабу. Господин подтолкнул его снова и сам, своей рукой, стиснул мягкий еще член, направляя в ее рот. И Олли заплакал. Ему стало горячо и душно. И так стыдно, так яростно страшно! Он и представить не мог, что такое бывает. В таком положении госпожа не могла взять глубоко, а он сам не решался толкнуться, но даже старательного посасывания головки хватало, чтобы окончательно потеряться. Сбоку слышалась какая-то возня, тихий лязг и еще какие-то звуки, но сил не осталось, чтобы понять, что еще происходит. Олли всхлипывал и стонал сквозь стиснутые зубы, ощущая, как жар захватывает все тело полностью. — Кончи, — раздался новый приказ, и раб едва разобрал, что ему говорят, — ей на грудь. Сейчас! И раб, больше не помня себя, подчинился. Хватило лишь пару раз судорожно провести по своему члену рукой, чтобы крупные, густые капли, украсили так старательно заласканную им же грудь. А вот хозяйка едва ли это заметила. Пальцы ее были судорожно стиснуты в кулаки, губы тут же скривились болезненно, и она рванулась в ремнях с удвоенной силой. Тогда только взгляд обмирающего Олли слегка прояснился, и он сообразил, что там были за звуки. Хозяин освободил госпоже ноги и отсоединил часть станка, чтобы удобнее было закинуть их на свое плечо, стиснул ее бедра, жестко удерживая, и двигался сам, размашисто, и явно тоже приближаясь к финалу. И приглушенно жужжал вибратор, судя по звуку, все еще оставаясь внутри. — Умница! — неизвестно кого похвалил господин и вдруг резко упал-завалился вперед, опершись о станок руками. Выдохнул сыто, улыбнулся и только потом распрямился и выключил свою игрушку. Хозяйка обмякла, будто бы растекшись по жесткой поверхности. Казалось, она и вовсе потеряла сознание. Олли, совершенно не понимая, что делает, наклонился, чтобы натянуть обратно штаны. — Правда молодец, — сказал ему господин и вдруг погладил по обнаженной спине, заставив потерянно сжаться. — Давай ее отвяжем? Хорошо? Раб кивнул и шагнул к станку ближе. Бережно освободил госпоже руки. Потер наверняка занемевшие запястья. Видимо, изнутри ремень был выстлан чем-то мягким, потому что те лишь покраснели, но сильно не пострадали. Пока он рассматривал следы, господин закончил все дело, отцепив остальные путы. Хозяйка никак не отреагировала. Как лежала, тихо дыша и не открывая глаз, так и лежала. Олли это тревожило. К тому же он не знал, что будет дальше. Рабыню на этом просто оставили бы так. Максимум, спустили бы на пол, чтобы не расшиблась, если упадет. Да и то если господин попался бы добрый. А тут как все устроено? — Идем, — сказал хозяин и вдруг единым, явно привычным движением поднял безвольное тело на руки. — Сейчас отогреется. Звучал он больше не хищно, и сбитый с толку раб поскорее двинулся следом. И даже вперед забежал, чтобы приоткрыть дверь из подвала и после, в спальню и в ванную. Почему-то это его успокаивало. Казалось, господин позаботится о бессознательной женщине, не даст случиться чему-то правда плохому. К тому же, уже оказавшись в глубокой чаше ванны, она начала проявлять признаки жизни. Села ровнее, обняла себя за плечи руками, подняла голову и открыла глаза. Как же страшно Олли было заглянуть ей в лицо! И не заглянуть отчего-то не вышло. А госпожа вдруг улыбнулась. Посмотрела прямо на раба и улыбнулась. Сказала: — Расслабься. Все хорошо. Ты все сделал очень приятно. Олли сел, где стоял, вцепившись в бортик ванны, и распахнул глаза, глядя на нее, не отрываясь.Таких слов он точно не ожидал и не мог им поверить. Он же… она же… как же так?! Зачем ей его утешать после такого? Хозяин рассмеялся негромко и вдруг совсем не обидно, а потом включил воду. Будто завороженный, Олли смотрел, как он водит по этому прекрасному телу мочалкой, смывает с кожи пот, следы воска и, тут Олли опять удушливо покраснел, его сперму. Госпожа же просто откинула голову на уголок ванны и тихо дрожала, в самом деле отогреваясь. — Ты чудо, — сказала она, прижимаясь к супругу, уже укутанная полотенцем и снова поднятая на руки, — какое же ты чудо! — Ну, сегодня мне помогали, — хмыкнул тот нежно, укладывая ее на постель, и поцеловал беззащитно открытую для него шею, — но вообще спорить не буду. — Он укрыл госпожу одеялом и поманил Олли: — Забирайся рядом. Грей, пока я тоже приму душ. Раб подчинился, хоть и страшновато было оказаться в хозяйской постели. Впрочем, после недавнего это были уже сущие мелочи. К тому же так можно было обнять госпожу и почувствовать, как затихает ее зябкая дрожь. — Вам правда такое нравится? — спросил, неизвестно откуда набравшись отчаянной смелости. — Вы… Правда приятно? — Конечно, приятно. — Явно из последних сил она усмехнулась, а потом завертелась неуклюже, чтобы носом уткнуться в его грудь. — Так хорошо! Оставайся сегодня спать с нами. Ты заслужил. И Олли кивнул, прошептал несмелое «спасибо» и даже отважно поцеловал ее влажные после душа волосы. Но в самом деле расслабиться смог, лишь почувствовав, как с другого края кровати укладывается господин, как придвигается ближе, целует жену между лопаток, а потом, словно кота, почесывает его за ухом. Он растекся под одеялом и беззвучно заплакал от изумления, облегчения и благодарности, напрочь запретив себе всхлипывать или вздрагивать. Последнее, что он еще успел подумать, что завтра расшибется в лепешку, но приготовит для своих господ самый вкусный, самый лучший завтрак, какой они только пробовали в своей жизни.