Звезды на моем потолке

      Лежа на холодном полу, я считаю звезды на своем потолке. Их здесь бесчисленное множество, а это я еще не скользила взглядом по тусклым стенам, не обращала внимание на закрытое длинными темно-зелеными занавесками окно, упустила маленькие огоньки на голом холодном полу. Сквозняк от открытого окна мягко обнимает меня за плечи, скользит ледяными пальцами по спине, уделяя особое внимание пояснице, дотрагивается до шеи, что заставляет лишь вздрогнуть, однако вставать сегодня я не намерена. — Кое-как удалось разлучиться И постылый огонь потушить. Враг мой вечный, пора научиться Вам кого-нибудь вправду любить, — как заклинание произношу я, припоминая стихотворение Ахматовой, которое учила еще в школе. Никогда не могла подумать, что оно будет так восхитительно вписываться в мою ситуацию. Едва я разомкнула губы, дабы продолжить начатое, как в абсолютной тишине раздается насмешливый мужской голос: — Тебе кто-нибудь говорил, что ты слишком драматична? Кажется, пташка в клетке начинает медленно сходить с ума. — Тихий смех режет уши; слышу, как он меняет позу, чтобы сесть поудобнее, и буквально чувствую его взгляд на себе, но все равно пересчитываю звезды на уже опостылевшем потолке, ибо оторваться от данного занятия теперь просто не хватает сил. — Я-то вольная. Все мне забава, — Ночью Муза слетит утешать, А наутро притащится слава Погремушкой над ухом трещать.       Его смех становится громче. Прежде, чем он попытался вставить свой неуместный комментарий, который на самом деле не является верхом остроумия, я с тяжелым вздохом продолжаю: — Обо мне и молиться не стоит И, уйдя, оглянуться назад… Черный ветер меня успокоит, Веселит золотой листопад.       Будто в подтверждение моих слов холодный ноябрьский ветер с силой распахнул прикрытое до этого момента окно. Длинные темно-зеленые занавески разлетелись по разным сторонам, аккуратно касаясь краями окоченелых ступней. Запах раннего утра наполнил все помещение, вымещая отвратительный оттенок жалости и насмешки, тем самым не позволяя закрыть даже на минуту уже остекленевшие глаза. Новый порыв требует четкого завершения, которое не заставляет себя долго ждать: — Как подарок, приму я разлуку И забвение, как благодать. Но, скажи мне, на крестную муку Ты другую посмеешь послать?       В горле пересохло от слишком большого количества слов, произнесенных за столь краткий период времени, руки начинают дрожать то ли от холода, то ли от ожидания его ответа. Я знаю, что подобные представления ему всегда были по вкусу. Особенно, когда я совершенно обезоружена. — Моя милая, это небольшая игра доставляет удовольствие только тогда, когда в нее вступаешь ты. Наивность и неопытность — ценнейший твой подарок, к слову. Я не могу так просто отдать такое сокровище, — скучающим тоном произносит он, будто обсуждает любимую сломанную игрушку, потеря которой и расстраивает, но в то же время и открывает возможности для приобретения той, что получше. Такое сравнение почему-то сейчас кажется невероятно смешным, именно поэтому у меня не получается сдержать странный хриплый звук.       Это грудное покашливание медленно перерастает в истерический смех, от которого начинает болеть живот и слезятся глаза. Он не имеет права здесь находиться. Он лишний. Он — мой живой пропуск в лечебницу. — Да иди ты к черту, — наконец отсмеявшись, произношу я сквозь зубы. Провожу языком по ледяным пересохшим губам, тут же морщась, когда задеваю несколько небольших ранок. Желание слушать человека, чье равнодушие стало вечным моим спутником, просто-напросто собрало вещи и направилось вслед за моим терпением, и только воспоминания никогда не смеют покидать свою хозяйку: они лишь аккуратно нашептывают ей разные приукрашенные истории из прошлого, надеясь то ли облегчить ее боль, то ли заставить добровольно от них отказаться. — Маленькая моя, ты же не считаешь, что это я виноват в нашей молчаливой войне? Если я не ошибаюсь, это твое периодическое недовольство стало причиной недопонимания, хотя я искренне пытался быть терпеливым. К тому же, в твоем поведении не было и намека на нежность. Ты такая жестокая, моя милая. — Так говорят обиженные дети. Так говорят те, кто не знают, какую борьбу ведут внутри люди с патологическим недоверием ко всему. Там, где нормальные люди могут позволить себе продемонстрировать толику нежных чувств, что заполняют их сердце, я не в состоянии даже поднять глаза, потому что так стыдно и страшно показывать все то, что ты хранишь внутри себя.       Мой милый, глупый ребенок, ты прав: во всем была виновата только я. Только я не смогла сдержать такие пугающие тебя чувства, такие устрашающие эмоции невероятной силы. А еще быстро отпускать и отказываться от своих слов у тебя тоже получается лучше меня — ты успел похвастаться этим в действительности. Твоя доброта и терпение по отношению ко мне были настолько очаровательны, что моя бдительность не сумела распознать элементарного: ты даже не можешь представить, какие ужасы таятся во мне. Тот, кому приходится немного присаживаться, дабы говорить со мной на равных, никогда и не был готов к маленькому кошмару, спрятанному в столь хрупком на вид теле. — Почему ты находишься здесь? Кажется, я не давала разрешения на твое присутствие в моей квартире, — говорю охрипшим голосом, все еще переводя взгляд с одного угла потолка на другой. Паника мелодично напевает мне хорошо знакомую песню, от которой сердце начинает стучать как сумасшедшее, полностью оглушая. Но даже сквозь учащенное сердцебиение я слышу его неторопливые отдаляющиеся шаги, показавшиеся мне спасительным сигналом о долгожданном одиночестве, однако спустя несколько сладостных минут уединения я почувствовала теплую ткань на своем теле, и буквально тут же чужая сильная рука прижала меня к себе.       Он так и не изменил духи. Все тот же свежий запах с примесью морского воздуха и цитруса. Такой холодный, отрезвляющий лучше пробирающего до костей ветра под тонкой майкой в середине ноября. — Ты сумасшедшая, знаешь ли. Дверь была открыта, а я… мне лишь захотелось посмотреть на твое существование без меня. Честно говоря, результат превзошел все мои ожидания, — последнию реплику он выдохнул мне куда-то в область скулы, насмешливо выделяя слово «существование», но даже на этом он не собирался останавливаться: — Если ты опять захочешь войну, ты намекай — мы повторим мою победу.       Правильно, наши отношения были войной. Я сражалась с собой, шаг за шагом подходя к нему все ближе, забыв о неуместной нынче гордости. Я воевала с его равнодушием, которое все крепче держало меня за руку рядом с ним. Он же думал, что он участвует в великой битве со всеми моими демонами, что проявлялись лишь в минуту слабости и непереносимой горечи, обманывая себя безосновательным благородством. Пусть ждет и дальше утвердительный ответ, однако мы оба понимаем, что награда досталась победителю досрочно. — Эй, ты так и будешь молчать? Что ты делаешь? — недоумевающе спросил паренек, обиженно поджав губы. Он был слишком близко, чтобы я не смогла этого не заметить. — Я… считаю звезды. — Но на потолке ведь кроме потрескавшейся побелки и одинокой лампы ничего нет. — Если ты их не видишь, то это еще не значит, что их здесь нет. С чувствами, кстати, то же самое. — Слушай, звезды образуются в результате гравитационного сжатия вещества из газопылевых комплексов, так что они реальны и должны быть, как говорится, общедоступны, а не… — Умолкни.       Наш небольшой, но достаточно информативный диалог на этом иссяк. Молодой человек под боком сильнее прижал хрупкую меня к себе, видимо, всерьез задумавшись над такими глубокими цитатами, срывающихся с моих уст в пятом, кажется, часу утра. — Ну и что же ты загадаешь, если они начнут падать? — Это фраза должна была звучать насмешливо и даже презрительно, да только вот в его голосе теперь не было и толики веселья. Как же я скучала по этим невыносимо наивным и по-детски серьезным ноткам в его голосе.       Мой милый, ты бы знал, какую ошибку ты совершил, когда закрыл за собой дверь в мое убежище.       Я молча закрываю глаза и, повернув голову в его сторону, сжимаю от боли в обездвиженном уже долгое время теле кулаки, только чтобы дотронуться своими тонкими сухими губами до его — теплых и мягких. Когда я чувствую уверенный ответ, то все звезды, находившиеся до этого момента над моей головой, в один единственный миг обрушились на меня. «Хочу больше никогда не сражаться с ним».