На катке

Сангстер с самого детства ненавидит коньки и всё, что с ними связано. Зиму он вообще презирает. Жуткая холодрыга, снег, летящий в хлеблет — кому это надо то? Слава богам, что у них не Сибирь и максимальная температура минус пятнадцать, а то Томас отбросил бы коньки (ах ну что за каламбур!) ещё в возрасте лет так семи, потому что уже тогда начал проявлять сильную нелюбовь к зиме и её сопутствующим вещам и событиям. Кроме Рождества и Нового года, пожалуй. Потому что ну это то кто не любит, верно? Ведь это праздники из тех что нельзя не любить, несмотря ни на что. Многие находили зиму невероятно эстетичным временем года, со всеми этими летающими снежинками, очаровательными сугробами в зимнем лесу и узорами на окне, среди которых каждый видел что-то своё. Но Томасу так не казалось. Перспектива напяливать на себя по три-четыре слоя одежды тоже не радовала и отбивала любое понятие эстетики напрочь, ведь Сангстер всегда был человеком который с лёгкостью обходился одной футболкой или рубашкой, отдавая предпочтения лёгким свободным вещам, никак не мешающим при движениях и ходьбе и тем более не противно шуршащим. Так что он не представлял как можно ходить рассфуфыриным да ещё и в такие отвратные погодные условия. И кому это вообще нравится? Только конченным извращюгам вроде О’брайена. Да, точно. Именно им и является Дилан, с какой-то стати решивший, что ему, Томасу, понравится провести свой законный выходной на каком-то дурацком полузаброшенном катке, который заливали раз в пять лет и раз в десять катались. Томас стоит, облокотившись на сугроб, и хмуро смотрит на грациозно скользящего по льду Дилана. Он явно увлечен процессом, и более того — прибывает в полной эйфории, вытворяя все возможные трюки, находясь в своей зоне комфорта. Дилан, сделав идеальнейшую ласточку, подъезжает к обиженному Сангстеру, который старательно хмурится, всем своим видом излучая недовольство и желание спать. Ну и возможно убивать. Совсем чуть-чуть, прям капелюшечку, самую малость. Ага. — Эй, Томми, ты чего такой вреднючий? — многозначное молчание в ответ. — Да ну поехали! — гробовая тишина, где-то далеко слышно лай собак. — Харе стоять, живо кататься! — О’Брайен резко дёргает Томаса на себя (блондин при этом едва удерживается от падения), и Сангстер таки оказывается на льду за руку с Диланом. Ладонь парня, на удивление, тёплая и приятная, Томас даже думает, что вся его энергия переходит в тепло тела, попросту не зная другого выхода. Это было бы логичным объяснением, ведь всё мыслимое и немыслимое, что казаться Дилана, можно описать тремя словами: «это же О’Брайен!» Наверное, никакой бы мировой учёный-гений не смог объяснить как Дилану удалось прожить столько лет, пройти кучу дерьма и всё равно остаться… Диланом. Таким по-детски позитивным, внушающим оптимизм любому, упрямым и незамерзающим от слова вообще. Такого парня бы идеально описывало лето. Такое же тёплое и яркое, ему под стать, но Дилан и здесь умудрился ломать чужие стереотипы на свой счёт, возникая в глазах людей этаким взбалмошным парнишкой, из которого детство так и не ушло, а играло в одном месте, толкая на всякие дурацкие поступки, смешащие не только всех окружающих, но и искренне веселившие его самого. Томас, до этого державший руки в карманах мёрз нещадно немного подрагивал от холода, всё никак не получая тепла. Дилан, замечая это, слегка сжимает ладонь Сангстера и переплетает их пальцы, поглаживая большим пальцем кожу, заставляя того вздрогнуть так, что бедный парень опять чуть не падает очаровательной мордашкой вниз, а потом ещё и приобретает цвет помидорки черри, отчаянно пытаясь скрыть это, зарываясь по нос в воротник куртки. Дилан закатывает глаза на жалкие попытки Томаса передвигаться на коньках (и скрыть покрасневшие щёки тоже, ведь по ушам, тоже покрасневшим, всё равно всё прекрасно видно). Тот даже не совершил попыток хоть что-то сделать как следует! Решение научить блондина он принимает через долю секунды, как оно появилось в его мозгу. — Просто одну ногу так… теперь вот эту так… да бли-и-и-ин, Томми, ты что такой пень-то, а? Да не бойся, я ж твой ангел-хранитель на льду! Окей, давай я покажу ещё раз. — Дилан отрывает свои пальцы (Томас давит разочарованный вздох, мгновенно начиная несчадно замерзать снова) и отъезжает на некоторое расстояние. Медленно, специально для Томаса, повторяет свои действия, тем самым оказываясь в паре метров от него. Остановившись, он говорит, — Ваша очередь, молодой человек. Томас прерывает крик, рвущийся из груди и совершает первую попытку нормально проехаться, не переставая мысленно материть О’брайена на все лады и молиться попеременно. Выходит немного странно и не так как планировалось, словно он молится на Дилана, но все размышления прерываются почти падением и чужим окриком-предупреждением. «В аду так пытают людей, ей Богу!» — подумывает несчастный ученик и растопыривает руки, пытаясь удержать равновесие. А потом спрашивает максимально жалостливым голосом: — А может не н-надо? — Надо, Томми, ещё как надо! Ну давай, едь ко мне! Сангстер обречённо вздыхает, подавив рвущееся наружу "блять!", прекрасно зная, что этого вконец офигевшего, но офигенного ангела-хранителя не переубедить. И он едет: отталкивается одной ногой, затем второй (Дилан уже мысленно воспевает трехкратное «Аллилуйя!») …и очень эпично грохается прямо на лёд. Ну, почти. О’Брайен в последний момент ловит его. Голова Томаса откидывается назад так, что становятся видны пульсирующие вены на оголенной шее и выпирающий кадык. Пшеничные волосы растрёпаны, а пальцы сжимают чужие плечи, цепляясь, чтобы не упасть. Если говорить про упасть, кстати, Дилан бы с радостью пал на колени — настолько ему казалось прекрасной эта картина… Он ловит себя на том, что приближается к сухим, потрескавшимся от холода губам Томаса (надо же проверить, вдруг на ощупь не такие сухие). Где-то неподалеку каркает ворона или еще кто-то, хрен знает, О’Брайен резко вздрагивает, теряет равновесие и наконец-то падает вместе с Томасом на твёрдый лёд. На секунду их носы соприкасаются. Дилан ловит заинтересованный взгляд Томаса на своих губах и, уже не сдерживая себя, целует его, понимая что не его одного так «магнитило». Томас прикусывает губу Дилана на секунду и мгновенно отпускает. Не отрываясь друг от друга, они меняются местами: теперь Сангстер оказывается сверху. Он замечает что-то твёрдое, упирающееся ему в бедро, и ухмыляется сквозь поцелуй. Почти не отрываясь от желанных губ, блондин победно шепчет: — Если так мы будем проводить время на катке, я только за! Жадный блеск в глазах Дилана даёт ему понять, что проводить ближайшие, эдак, два часа они будут проводить далеко не на катке. Если, конечно, смогут встать, потому что Томас нет-нет, а навернётся по пути снова. Ну вот например как прямо сейчас, когда Дилан снова захотел его поцеловать. Остаётся надеяться, что почки останутся целы, но, опять же, зная Томаса — не факт. Впрочем, его задница тоже будет не совсем це… Неважно!