Xenos

Медее восемь, и мать берет ее с собой на охоту. Одеяния Гекаты черно-алым вихрем мелькают меж деревьев. Ее мать шепчет деревьям и самой себе — резкое бормотание, лишенное всякого смысла для Медеи, плетущейся следом. Они останавливаются у края лужайки, покрытой россыпями желтых цветов. Гончие припадают к земле, напрягая мускулы и навострив уши, выжидая, вглядываясь в лань, щиплющую высокую траву. Геката выпускает стрелу, и тетива ее лука щелкает по наручу из плотной кожи. Умирающая лань быстра, но гончие быстрее. Медея намерена последовать за своей торжествующей матерью, но замирает, остановившись перед тем, что осталось незамеченным. Пятнистый олененок скорчился там, где его бросила мать. — Бедняжка, — говорит Медея вслух, и олененок подскакивает от звуков ее голоса. Карие глаза смотрят в карие. Когда Геката находит дочь и кладет ладонь той на плечо, ее рука запятнана алым. Они обе рассматривают олененка. — Он погибнет без матери. Нам не следует оставлять его одного, — голос Гекаты мягок, как шелк. Нож у нее в руке сверкает алыми каплями, когда она свистом подзывает собак. * Медее семнадцать, и Ясон увозит ее прочь. Корабль полон высоких мужчин, мускулистых, покрытых шрамами, никто из которых не встречается с ней взглядом. Она улыбается на их опущенные долу глаза и пробегает пальцами по руке Ясона. Его кожа вздрагивает, танцуя под ее прикосновением. Он всегда так благодарен, нахваливая ее искусство и ее красоту. Он так признателен, что она помогла ему заполучить руно и трон. До встречи с Ясоном она ни разу не убивала: даже для своей матери. Она знала, как можно отнять жизнь, но никогда не была столь же нетерпеливой, как ее сестра, чтобы вкладывать ядовитые смеси в рот чужакам и ждать, пока с них сползет кожа. Теперь она знает, как это легко — убивать. Мать хорошо ее обучила. * Медее двадцать два, и она рожает мальчиков-близнецов. Она проводит ладонью по темному пушку на их головах. Они — совершенство, как и должно быть. Они — наследники Ясона; они будут сильными, и их будут чтить. Она покидает комнату, где они спят, проскальзывая мимо слуг, скрывающих шепотки за поднятыми ко рту ладонями и отведенными глазами. Медее все равно, ведь она — супруга Ясона, и все до одного они будут трепетать перед ее гневом, если тот пробудится в этих стенах. Они могут шептаться, если им так угодно, что она действует и выбирает не по-ахейски, неправильно, но все это не может затронуть ее. Той ночью она жжет тушу оленя в тихом лесу, окружающем дом: приношение ее славной матери. Мясо — нежное и горячее, и жир обжигает ее язык. * Медее тридцать, и кожа Ясона больше не трепещет от ее прикосновений. Он вообще больше не позволяет ей к себе прикасаться. Он говорит, что она слишком стара, слишком изношена временем, больше не настолько красива. Когда-то он поклялся ей, пообещал вечную верность в обмен на ее помощь. Но он забыл об этом. Он забыл. Крики его юной невесты разносятся эхом, хотя Медея этого и не слышит. Но она может видеть, хоть она и далеко, как кожа вспучивается алыми волдырями, а следом сгорает дочерна. Отец девицы, царь, посмевший насмехаться над нею, тоже сгорит. Медея улыбается. Она знает, что времени мало, так что она подзывает мальчиков к себе через широкий дверной проем. Они улыбаются, завидев ее, и она привлекает их в свои объятия. Ее прекрасные, совершенные мальчики. После того, как их отца настигнет ее возмездие, им не найти никакого убежища, ни одного места, где они будут в безопасности. Ясону они безразличны. Их отец отвергнет их, и их мать будет мертва для этих земель. Никто не возвратится и не заберет их из их убежища в высокой траве. — Бедняжки мои, — шепчет она, зарываясь пальцами им в волосы. — Мне не следует оставлять вас одних.