Вестники несчастья

Почерневшее от времени здание монастыря святой Иоланды, тяжело венчающее крутой каменистый холм, казалось заброшенным. Единственную дорогу, ведущую к воротам, развезло до такой степени, что ландо безнадежно увязло в грязи, не одолев подъем даже наполовину. Напрасно слуги понукали лошадей и толкали карету в несколько рук: им не удавалось сдвинуть ее даже на полфута. Двое джентльменов, расположившихся на сиденьях, понаблюдали несколько минут за их тщетными усилиями, прежде чем один из них заявил, распахивая дверцу и бесстрашно ступая прямо в густую, топкую грязь: — Что ж, полковник. Похоже, что нам придется последовать примеру Генриха IV и проследовать в сию обитель пешком. По счастью, облачаться во власяницы при этом не нужно. — Это было бы слишком, ваше высочество, — отозвался его спутник, тоже ступая на землю и морщась от сочного чавкающего звука, который сопровождал теперь каждый его шаг. Тот, кого назвали «высочеством» (люди осведомленные в современных политических реалиях могли бы без труда узнать в нем принца Флоризеля, чья власть над этими землями, как выяснилось теперь, была вынуждена уступить безжалостным силам природы) смерил взглядом тот путь, что им оставалось пройти, перехватил свою изящную лакированную трость так, чтобы не испачкать ее, и бодро скомандовал: — Вперед, Джеральдин! Каких-то полчаса — и мы будем у цели. Оставив слуг вытаскивать ландо на твердую почву, принц и его спутник принялись подниматься. Надо сказать, что Флоризель несколько ошибся в своих расчетах: прошло не менее сорока или даже пятидесяти минут, прежде чем оба путника, изрядно утомленные и запыхавшиеся, оказались у монументальных, в полтора человеческих роста, местами поросших мхом ворот. С трудом смиряя сбившееся дыхание, Флоризель отыскал взглядом дверь, вырезанную в древних, отсыревших досках, и несколько раз постучал в нее кончиком трости. — Что-то мне подсказывает, — заметил он, когда ожидание отклика затянулось, — что едва ли мы сможем рассчитывать здесь на достойный прием. Джеральдин сделал было шаг к воротам с намерением повторить требовательный стук, но тут в двери открылось небольшое окошко, где мелькнули, неприязненно сверкнув, чьи-то глаза; окошко это находилось примерно на уровне плеч высоких гостей, и поэтому принцу и его спутнику пришлось наклониться, едва не сталкиваясь при этом щеками. — Кто вы? — раздался из-за двери старческий женский голос. — Что вам нужно? — Мы хотели бы увидеть сестру Марсию, — сказал Флоризель с наибольшим достоинством, которое позволяло его полусогнутое положение. Женщина за дверью, впрочем, не торопилась исполнять его пожелание. — Кто вы? — повторила она, не двигаясь с места. Его высочество коротко вздохнул, точно необходимость представляться давно стала для него в тягость. — Я принц Флоризель, — объявил он, все больше раздражаясь от этой нелепой проволочки. — У меня важное известие для сестры Марсии. Донесшийся из-за двери ответ заставил его ошарашенно примолкнуть, приоткрыв от изумления рот. — Уходите. — Ч... что? — только и смог переспросить принц, не веря своим ушам. — Уходите, — повторила женщина и хотела уже закрыть окошко, но тут в беседу вступил полковник, со всей почтительностью оттеснив своего монаршего спутника в сторону. Он успел оказаться напротив окошка, прежде чем оно непреклонно захлопнулось; перехватывая взгляд женщины, он заговорил смиренным и умоляющим тоном: — Прошу, сестра, позовите ее к нам. Дело действительно важное. Оно... касается ее сына. В глазах женщины мелькнуло на секунду что-то сочувственное, и она спросила мягче: — А вы кто такой? — Она должна меня помнить, — заявил Джеральдин без особой уверенности. — Меня зовут Гораций. Она... она была замужем за моим отцом до того, как... Он не договорил — грозная стражница, приняв про себя решение, вынесла вердикт: — Ждите здесь. Окошко все же закрылось, но теперь в этом чудилась все же некая надежда. Установилась тишина; порыв ветра едва не сдул цилиндр с головы принца, но тому удалось, чертыхнувшись, удержать его на месте. Полковник посмотрел на Флоризеля виновато. — Прошу прощения, что так грубо вмешался, но... — Ничего, — отмахнулся принц. — Кажется, я вспоминаю, что это за место. Сюда не пустили даже моего деда, когда тот проезжал мимо и изъявил желание остановиться здесь на ночлег. Пришлось королю Бакардии провести ночь в собственном возке посреди этих чертовых холмов. Едва ли местные обитательницы могли бы сделать исключение для принца... Он нарочито пренебрежительно фыркнул. Пережитое унижение все еще будило в нем злость, и полковник сделал попытку успокоить его: — Я говорил вам, что устав этого монастыря чрезвычайно строг, ваше высочество. Монахини почти не поддерживают контакт с внешним миром, даже отправить сюда записку — дело совершенно немыслимое. — Я помню, помню, — заметил Флоризель, нетерпеливо постукивая тростью по земле рядом с собой. — И что ваша мачеха забыла в этой дыре, Джеральдин? Она ведь, как я понял, не намного старше вас. — Она младше, — заметил полковник слегка смущенно. — Но ее брак с моим отцом... был заключен против ее воли, по настоянию ее родственников. Это была малоприятная история, ваше высочество, уверяю вас. После смерти отца она отказалась претендовать на титул и долю в наследстве, поэтому приняла решение удалиться сюда. Флоризель, судя по его лицу, хотел осведомиться еще о чем-то, но тут за воротами послышались шаги, и окошко вновь распахнулось. Появившиеся в нем глаза были другими, и с прошлыми их роднило лишь то, что они тоже принадлежали женщине: в них не было неприязни, опаски или презрения, вообще ни одной сколько-нибудь сильной эмоции. Они были похожи на бездонные, холодные озера из тех, что таятся в горных расщелинах; казалось, ничто не может пошатнуть застывшее в них выражение безграничного спокойствия. — Мадам, — вскинулся Джеральдин, срывая с головы шляпу, и тут же осекся, добавив, — я хотел сказать, сестра... — Вы можете называть меня так, как привыкли, дорогой мой, — ответил ему певучий голос, в котором не было ни следа возраста его обладательницы. — Вы хотели меня видеть? Вы и ваш друг? Флоризель, несколько уязвленный тем, что оказался удостоен вниманием лишь во вторую очередь, прохладно поклонился. Женщина коротко опустила веки в ответ на его приветствие. — А где же Робер? — спросила она, обращаясь к замирающему Джеральдину. — Мне сказали, есть вести от него? Принц тихо, горестно вздохнул, но предоставил говорить своему спутнику — тому пришлось собраться с духом, чтобы надтреснуто произнести: — Робер погиб. В глазах женщины что-то дрогнуло, словно бросили в озеро, разбивая водную гладь, увесистый камень; Флоризель хотел что-то добавить, но тут женщина отступила от окошка и скрылась, и они с полковником остались одни. — Да что за... — начал принц, уже не скрывая своего недовольства, но тут с той стороны ворот раздался звон ключей, щелчок замка и скрип отодвигаемого засова — и дверь открылось, давая возможность участникам разговора узреть друг друга в полный рост. На сестре Марсии было обычное для монахинь черное одеяние, открывающее лишь бледное лицо и тонкие руки; перемазанные в грязи пальцы красноречиво свидетельствовали о том, что женщина занималась работой в саду или огороде, когда ей передали просьбу нежданных визитеров. Помявшись немного, она переступила порог монастыря, присоединяясь к принцу и полковнику во внешнем мире; когда она сделала шаг к ним, они невольно отступили. — Робер погиб? — переспросила она, едва шевеля губами. Джеральдин сокрушенно кивнул, и она поспешно опустила глаза, судорожно сцепляя руки на животе. — Бедный мальчик... на все воля Божья. — Едва ли здесь можно говорить о воле Бога, мадам, — заметил Флоризель, перебрасывая трость из руки в руку. — Скорее о воле человека, который убил вашего сына. Сестра Марсия посмотрела на него почти с ужасом. — Убил?.. — Простите меня, мадам, — заговорил полковник, низко склоняя голову. — Вина лежит и на мне. Это я предложил его высочеству отправить Робера вместе с... этим человеком. Его голос сорвался на короткий всхлип — отзвук былых неудержимых рыданий. Сестра Марсия, казалось, лишь чудом сохраняла самообладание; полагая, что она готова упасть в обморок, Флоризель подступился было к ней, но она непреклонно отстранила протянутые к ней руки. Лицо ее было белее мрамора. — Я буду молиться за Робера, — сказала она, понемногу возвращая своему голосу прежние умиротворенные интонации, — как и за этого несчастного, который избрал в своей жизни столь гибельный путь. — За него вам придется молиться усердно, — проговорил Флоризель, — ведь он уже в аду, где ему и место. Вы отомщены, мадам. Я отомстил за вас. Его слова заставили сестру Марсию вздрогнуть. Недолгое молчание было устрашающим; все еще не опомнившийся Джеральдин коротко покачал головой, глядя на принца и его собеседницу, однако женщина посмотрела на Флоризеля мирно и даже с толикой сострадания. — Тогда я буду молиться и за ту, кто, подобно мне, оплакивает своего сына, — произнесла она, медленно пятясь к открытой двери, точно влекла ее обратно за крепкие старые стены какая-то невидимая сила. — И за вашу душу, принц, я помолюсь тоже. Флоризель обмер. Горделивое и даже торжествующее выражение мгновенно пропало с его лица. — Не вините себя ни в чем, дорогой мой, — мягко произнесла сестра Марсия, обращаясь к Джеральдину. — Я верю, что вы никогда не жалели Роберу зла. Прощайте. Прежде чем кто-то из мужчин успел обронить хоть слово, женщина исчезла за воротами. Только мелькнул, цепляясь за неотесанный порог, покрытый пятнами осенней грязи подол ее одеяния, а затем дверь захлопнулась. Захлопнулось и окошко, теперь уже окончательно. Вестники несчастья переглянулись. Флоризель молчал несколько подавленно; в глазах полковника стояли слезы. — Оригинальная женщина, — наконец заметил принц. — Что ж, наша миссия выполнена. Вряд ли нам нальют тут чашку кофе. Будем возвращаться. Без слов Джеральдин последовал за ним, и они начали спускаться с холма туда, где уже дожидалась их выволоченная из грязи карета. Монастырь оставался за их спинами темной довлеющей тенью — по-прежнему застывший и безмолвный, словно погруженный в тягучий, покойный сон.